Шарлотта Бронте - Повести Ангрии

• Название: Повести Ангрии
• Автор: Шарлотта Бронте
• Издательство: Астрель
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42266-9

Поначалу это была просто увлекательная литературная игра — развлечение на досуге юных отпрысков сельского священника Патрика Бронте, сочинявших захватывающие истории вымышленного королевства Ангрия.

Но очень скоро игра превратилась в настоящую одержимость — а результаты ее и теперь восхищают читателей.

Имена Шарлотты, Эмили и Энн Бронте давно вошли в золотой фонд мировой литературы — и лишь трагическая ранняя смерть помешала их брату Брэнуэллу сравняться с сестрами.

А «Повести Ангрии», написанные Шарлоттой в соавторстве с братом, давно уже признаны подлинным шедевром — причудливой сказкой для взрослых, равно интересной и для профессиональных литераторов, и для самого широкого круга читателей, и для поклонников жанра «литературных легенд»…

---

— Кукиш им с маслом! — проговорил лорд Хартфорд и в следующие десять минут не произнес больше ни слова. По истечении этого времени он слабым голосом велел майору Кингу взять бумагу, перо и записывать под диктовку.

— Пишите, — сказал он. — «Хартфорд-Холл, Хартфорд-Дейл, Заморна». Я им покажу, что у меня по крайней мере есть дом, где укрыться. Написали?

— Да.

— Теперь пишите: «Восемнадцатое марта тысяча восемьсот тридцать девятого года». Я им покажу, что по-прежнему в своем уме и знаю, какое сегодня число и год. Написали?

— Да.

— Тогда слушайте и записывайте как можно скорее: «Сэр…» — учтите, это я обращаюсь к мужлану Торнтону.

«Сэр, позвольте мне со всей искренностью и теплотой, каких заслуживает исключительная доброта его величества, поблагодарить его величество за трогательный интерес к состоянию моего здоровья. Я рад, что по воле всемилостивого Провидения могу дать самый удовлетворительный ответ на великодушный вопрос его величества. Доброе сердце его величества возрадуется известию, что никогда еще я не был в столь крепком здравии, как сейчас, и соответственно дух мой в настоящее время весел и бодр. Я не только не испытываю желания уклоняться от действительной службы, но, напротив, ликую при мысли о том, чтобы вновь вдеть ногу в стремя. Его величество может не сомневаться, что, когда бы его величеству ни было угодно отравить Девятнадцатый полк в поход, ни один солдат или офицер сей прославленной части не ответит на зов радостнее меня. Я готов ко всему, к почетной службе и к службе опасной. До сего дня я был верным офицером своей страны и намерен оставаться таковым до смертного часа. Передайте его величеству мою искреннюю признательность за все то лестное внимание, которым его величество меня в последнее время удостаивает.

Остаюсь ваш и прочая, Эдвард Хартфорд».

— А теперь, Кинг, позвоните в колокольчик и велите немедленно отправить письмо, а потом скачите в Заморну и приготовьте все к завтрашнему заседанию трибунала. А я пока лягу и не буду вставать сегодня весь день, потому как чувствую себя исключительно скверно. Тысяча чертей!

С этими словами лорд Хартфорд вышел из туалетной в спальню. Оставшись один, майор Кинг едва не задохнулся от приступа беззвучного смеха.

Глава 2

Город Заморна в теплую пору чрезвычайно хорош. Общественные здания сплошь новые, отменно красивой архитектуры и выстроены из белого камня. Главные улицы широки, лавки на них — щедры и оживленны, дамы, гуляющие по мостовым, разряжены богато, как жены и дочери зажиточных торговцев, и в то же время изысканно, ибо провинция Заморна весьма аристократична. В атмосфере города почти всегда ощущается некое волнение. Жители его, подобно живой массе обитателей муравейника, вечно куда-то стремятся, а всего эта суета заметнее на Торнтон-стрит, где по одну сторону расположилась гостиница «Стэнклиф», по другую — здание суда.

Было 19 марта, вторник. Погода стояла отличная, солнце жарко светило с голубого неба, а гряда серебристых облаков на горизонте предвещала короткий весенний ливень. Час назад прошел дождь, но свежий ветер уже высушил улицы, и лишь кое-где на отмытых добела мостовых поблескивали редкие лужицы. Чувствовалось, что за городом зеленеет трава, деревья набухли почками, а в садах золотятся крокусы. Заморну, впрочем, как и ее обитателей, мало заботили эти сельские радости. Вторник здесь — ярмарочный день. Торговые ряды были забиты до отказа. В «Гербе Стюартвилла», в «Шерстяном тюке» и в «Восходящем солнце» повара стряпали праздничный обед, а официанты сбивались с ног, разнося бренди, стаканы с разведенным джином и бутылки северного эля.

Спокойная в своем аристократическом величии, гостиница «Стэнклиф» свысока взирала на торговую суматоху. Впрочем, там тоже царила суета, хоть и необычного рода. Разумеется, господа, входящие в роскошные двери гостиницы, держались и выглядели иначе, чем коммивояжеры с рыжими бачками и чертыхающиеся фабриканты в трактирах рангом пониже. По коридорам бегали ливрейные слуги и денщики, а случись вам заглянуть на конюшню, вы бы увидели десяток грумов, которые кормили и чистили упряжных лошадей, а также двух-трех верховых скакунов — благородных красавцев, возможно, помнящих славу Вествуда и кровавый Лейденский триумф.

Без сомнения, что-то важное происходит в здании суда напротив, ибо двери его осаждает толпа джентльменов в черных, зеленых и коричневых фраках, в сюртуках с бархатными лацканами и касторовых шляпах; более того, эти двери время от времени отворяются, и кто-нибудь торопливо сбегает по ступеням, идет через улицу в «Стэнклиф», требует вина и, промочив горло, тем же быстрым шагом спешит обратно. Толпа расступается перед ним, а он шествует с важным сосредоточенным видом, не глядя ни вправо, ни влево. Дверь за ним тут же ревниво закрывают, так что вы едва успеваете заметить по другую сторону констебля с дубинкой.

Утром упомянутого дня я сам был в толпе у здания суда и, думаю, выстоял часа четыре перед широкими ступенями.

глядя на массивные колонны портика. Военный суд заседал с девяти; вся Заморна знала, что изменника Генри Гастингса сейчас сурово допрашивают и от того, что он скажет, зависит его жизнь или смерть. Да, в эту самую минуту грозный Хартфорд восседает в судейском кресле, а хитроумный Перси неумолимо задает вопросы, не давая жертве уходить от ответов, и вытягивает признания с коварством истинного Белиала. Здесь же военная коллегия — Кинг, Керкуолл, Джонс, Беркли, Паджет и прочая; немногие джентльмены, допущенные в качестве зрителей, сидят в зале на скамьях. А вот и арестант Гастингс — вообразите его себе. Его душа на дыбе; снаружи стены суда залиты солнечным светом, портик и величественный фронтон белеют на фоне безоблачного неба. Однако если Генри Гастингс продает душу дьяволам, собравшимся его судить, то что ему до радостного света дня?

Часы на ратуше и на соборе пробили двенадцать.

— Чтоб мне провалиться, они намерены сегодня закончить? — произнес джентльмен рядом со мной. Повернувшись, я узнал характерную внешность Сиднемов. То был Джон Сиднем, старший сын Уильяма Сиднема, эсквайра из Саутвуда.

— Как поживаете, мистер Джон?

— Не имею удовольствия быть с вами знакомым, сэр, — отвечал тот с истинно ангрийской учтивостью.

— Моя фамилия Тауншенд. Возможно, вы помните, что мы вместе были в ложе у сэра Фредерика Фейла в Витропольском театре.

— А, ну да! Тауншенд, тысяча извинений! После пьесы мы пошли в трактир и славно гульнули! Отлично помню тот вечер. Надеюсь, мистер Тауншенд, вы в добром здравии.

— В превосходном, спасибо. Только немного устал стоять. Вы ничего не слышали о том, что там происходит, мистер Джон?

— Ни словечка. В «Стэнклифе» заключают пари на исход дела. Одни говорят, что Гастингс примет королевские условия, другие — что он своих не продаст.

— А вы какого мнения?

— Я сужу по себе. Конечно, он заложит дружков — я бы на его месте поступил так.

— Что ж, человек, предавший один раз, может предать и во второй.

— Да, да. Неловко только первый раз. Потом привыкаешь.

— Говорят, скоро заседанию конец, — включился в разговор еще один джентльмен.

— Вот как, Миджли? Кто вам сказал?

— Паджет. Он только что вышел. В «Стэнклифе» говорят, что арестант отказался давать показания. Все считают, что он не расколется.

— Да, небось вопросы-то не из легких.

— Да. Его крепко прижали.

— И если он не примет условия, то казнь состоится немедленно?

— Да, сегодня до вечера. Его расстреляют на Эдвардстонском общинном лугу. Говорят, в казармы отослан приказ, чтобы солдаты были готовы к трем.

— Значит, он молчит.

— Думаю, да. Из него там всю душу вытрясут, и поделом.

— Паджет говорит, председатель трибунала рвет и мечет.

— Из-за чего?

— Из-за вмешательства каких-то правительственных агентов.

— Что, сэра Уильяма Перси?

— Да.

— А разве Перси хочет спасти Гастингса?

— Нет. Бог его знает. Паджет говорит, этого Перси не разберешь.

— Эй, что это они там делают в первых рядах толпы?

— Не знаю. Кажется, машут руками.

— Думаете, суд встает?

— Не удивлюсь, если так. Заседали часа четыре, не меньше.

— Вот, Маккей выходит на ступени.

— Да, а на окнах поднимают жалюзи.

— Тогда давайте протиснемся ближе.

С этими словами господа Сиднем, Миджли и Тауншенд смело ринулись в толпу и ногами и локтями завоевали себе выгодную позицию у самых дверей суда.

Двери эти как раз открылись, и участники заседания один за другим потянулись наружу. Первым вышел сэр Эдвард Перси, сморкаясь в носовой платок и затем убирая его в карман. Он в два прыжка спустился по ступеням и направился прямиком через улицу в гостиницу «Стэнклиф». От него явно ничего было не добиться. Он не только молчал, но еще и смотрел прямо перед собой, не удостаивая никого взглядом. Следом вышли офицеры, четверо, плечо к плечу, звеня шпорами по мостовой, затем деловитый господин, седовласый, с бледным сосредоточенным лицом. То был мистер Мур; проходя мимо меня, он приподнял шляпу. Все исчезли в дверях гостиницы «Стэнклиф». Затем на лестницу вышли двое полицейских и встали по сторонам от двери. Маккей спустился в толпу и принялся расчищать дорогу. Из двора гостиницы выкатил извозчичий кеб и остановился перед зданием суда.