Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Обнялись, и самолет почти с места взмыл в воздух. Мы остались вчетвером.

Предполагалось, что через два-три месяца нас сменят, но погода испортилась, и мы застряли на Пионерской на всю полярную ночь. Это была вообще первая зимовка на ледяном куполе восточной Антарктиды.

— Как она проходила?

— Первое, что сделали, с помощью примитивного ручного бура пробурили во льду скважину почти на шестнадцать метров... Приведу еще одну цифру, чтобы было понятно все. В середине августа на поверхности снега минимальная температура достигла минус шестидесяти семи и шести десятых градуса. И это при ветре около десяти метров в секунду. Такой температуры до нас еще не отмечала ни одна экспедиция. Помню, французы в радиограмме пожелали нам одного: благополучно вернуться на родину. Никто не верил, что такая зимовка возможна... А мы не прекращали наблюдений ни на один день: ни метеорологических, ни гляциологических.

Каждый день я отправлялся к той скважине. Сверху вогнал в нее деревянную трубу, чтобы не осыпались края, — эти трубы были предназначены для вентиляции в нашем домике. Потом на автономных шнурах опустил в скважину заленивленные термометры. Да, это именно от слова «ленивый»: температура на поверхности и в глубине ледника была слишком различной, и эти термометры, когда оказывались в другой среде, долго сохраняли свои показания, ленились изменяться... Верхнее отверстие в трубе заткнул кошмой, чтобы холод не проникал внутрь. А на самый верх, чтобы ветер не сквозил, надевал консервную банку. Все записи приходилось делать не на бумаге, а на фанерке — ее я тоже специально вырезал, она была с острой ручкой... Снимал банку, вытаскивал кошму, доставал самый верхний термометр и быстро вгонял кошму на место. Тут же записывал на фанерке показания термометра, обязательно карандашом. Вот у меня и фанерка та сохранилась — в столе, как память, — могу показать... Потом фанерку втыкал рядом с собой, чтобы не унесло, для этого специально и ручку острой сделал...

— Сколько же занимала вся эта процедура?

— У меня — часа два-три каждый день. Были же и другие измерения. Гусев вел полный цикл метеонаблюдений, Кудряшов обеспечивал наше моторное хозяйство, а Женя Ветров — радиосвязь... Все это были ценнейшие наблюдения. А если учесть загадочность, если можно так выразиться, внутренней жизни ледников, то их ценность осталась такой и до сих пор.

— Но ведь прошло немало времени с тех пор. Чем вы занимались потом? И сейчас?

— В последние годы я перекочевал на ледники Тянь-Шаня и Памира. Там со своими коллегами изучал возможности искусственных воздействий на ледники, чтобы увеличить сток с них. Занимался ледниками, которые периодически очень быстро наступают, и это может привести к катастрофическим последствиям. Эти ледники с моей легкой руки стали называть пульсирующими. Один из таких—Медвежий, на Памире. За ним мы ведем наблюдения вот уже десять лет. Наша цель — выяснить закономерности его движения и возможности прогнозирования катастрофических подвижек.

По моему глубокому убеждению, наука — я говорю о любой науке — должна, просто обязана на любом уровне своего развития заниматься и прогнозированием. Не следует ждать какого-то высшего уровня развития науки, когда, дескать, только и возможно прогнозирование...

— А что происходит с Медвежьим?

— Быстро движущийся ледник представляет собой жуткое зрелище. Это огромная, сплошь шевелящаяся масса льда, грязи, камней. Все меняется прямо на глазах: глыбы наползают друг на друга, проваливаются, всплывают опять, исчезают трещины, появляются новые. Но хотя сама подвижка ледника производит весьма сильное впечатление, опасна не столько она, сколько озера в подпруженных ледником долинах. До апреля 1963 года Медвежий, вернее лед в нем, двигался довольно спокойно: со скоростью около пятидесяти-семидесяти сантиметров в сутки. Но в конце апреля его скорости резко возросли: до пятидесяти-ста метров в сутки. Ледник покрылся трещинами, конец его вздулся гигантской каплей и стал продвигаться вниз по долине. Руша на своем пути все, он прошел около полутора километров и остановился. Но запрудил долину реки Абдукагор, и в ней начала скапливаться вода. Образовалось озеро, и наконец подгруженная вода промыла туннель в ледяной толще и хлынула в Ванчскую долину, вызвав мощный паводок и разрушительный сель. К счастью, обошлось без жертв.

— Как же можно изучать ледник, когда он в таком состоянии?

— В этом все и дело. Чтобы изучать ледник, лучше всего находиться на нем, но это невозможно во время подвижки. Мы смогли ступить на Медвежий только через год. И то это был риск. Приходилось спускаться в трещины на глубину чуть ли не в тридцать метров. Это когда полутонные глыбы вот-вот обвалятся: висят над тобой, сбоку, снизу...

После того как подвижка закончилась, нижний конец ледника стал быстро разрушаться, а в верховьях вновь началось интенсивное накопление снега и льда. Оно и должно в будущем привести к новой подвижке. Это неизбежно.

— Когда же это произойдет?

— Наблюдения, которые нам удалось провести, позволяют с достаточной долей вероятности предположить, что очередная подвижка может наступить в ближайшее время. И к ней нужно готовиться.

— Ваша следующая экспедиция, конечно, связана с Медвежьим?

— Да, мы намерены продолжить исследования. А затем попытаемся составить каталог ледников этого класса и более полно разобраться в механизме и причинах катастрофических подвижек.

— А, извините, Новая Зеландия?.. Как с ней?

— Ну, у меня еще есть время...

Леонид Дмитриевич Долгушин, гляциолог, доктор географических наук

«Увидеть гнездо стерха»

Это было весной в прошлом году. В Береляхе, на Индигирке, где я уже бывал раньше. Удача такая случается редко. Не рассчитывал я, что найду его. И все получилось неожиданно: приехал якут-пастух Ваня Горохов, мой знакомый, сказал, что видел каталыков — якуты так называют стерхов: наверное, мол, у них там гнездо. Я спросил, почему он так думает. Иван ответил: «Ведут себя странно, не улетают, наверняка там гнездо». В карте он не больно разбирался, но описал по ориентирам, по сопкам, как и куда ехать. Выходило километров сорок по тундре.

Мы были вдвоем — со мной студент Паша. Добыли лошадь, взяли нарты, потому что ехать надо было со всем хозяйством: палатка, спальные мешки, посуда, продукты, даже дрова. Начало июня, но еще холодно было. Местами снежок лежал. А иногда и свежий подсыпал. Нехорошая, в общем, весна.

Двигались ночью. Солнышко все равно в небе, а птиц лучше видно. Они если уж вылетают, так прямо из-под ног.

Первый переход у нас был До избы на озере Бюгючен. Летом там рыбаки живут, но, сейчас, конечно, никого не оказалось. Да весной в ней и не переночуешь: избушка маленькая, сложена из дерна, еще и осела, снегу в ней, льда набито — так что мы просто рядом палатку поставили... Куропатка прилетела. Самец. Они любят возвышенные места для обзора — вот и прилетел: сидел на избушке и кричал. Пока до избы шли, два раза видели стерхов. Но далеко пролетали, не гнездовые. Отдохнули мы, поспали, только начали собирать палатку и лошадь седлать — и тут в упор налетела пара... Они шли прямо на нас, при ярком солнце! Я вскинул аппарат: взводил и щелкал, раз за разом. Последний раз щелкнул, когда стерхи проносились прямо надо мной. Они чуть-чуть не укладывались в видоискателе. Я нажал спуск... Я точно слышал щелчок. Это был прекрасный кадр! Я даже успел отрегулировать резкость. Все остальное было пустяк в сравнении с этим кадром...

Но не буду вас интриговать. Снимка потом не оказалось.

— Как?

— Не оказалось, и все! Что-то я сделал не так, хотя до сих пор не могу понять точно, что именно.

— А гнездо? Вы нашли его тогда? И почему вы вообще увлеклись птицами?

— Я убежден, что такая любовь к животным, которая определяет затем весь жизненный путь человека, свойство врожденное. Может быть, наследственное. Как любовь к музыке, или к математике, или к стихам.

Отец у меня кристаллограф, но был он охотник и страстный любитель природы. Мы с братом учились читать по книгам Брема, Сетон-Томпсона, Мензбира, Формозова. Потом начались голуби, певчие птицы... Дома, на Ордынке, комнаты были маленькие, но я держал до сорока клеток. Весь потолок, стены, подоконники...

— А сейчас? Я слышу пение.

— Это у ребят чиж поет. Я уже не держу птиц — времени не хватает. Птицы — дело хлопотное.

— Ну и как же дальше было с птицами?

— Про них пришлось забыть. Дальше была война. Я ведь до самой Германии дошел. А после демобилизации все снова вернулось в правильное русло: поступил на биофак — и не жалею ничуть. Дипломная работа была по гаге. Но потом специально птицами заняться не удалось: попал в Академию медицинских наук. Стал охотником за вирусами. Казахстан, Тува, Бурятия, Туркмения. А потом Кольский полуостров, тундра. Тундры становилось в моей жизни все больше и больше: Врангель, Таймыр, Индигирка. И сейчас, кстати, скоро туда поеду. Летом я люблю свободу, безлюдье, а края там...