Арсений Насонов - «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: Историко-географическое исследование

• Название: «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: Историко-географическое исследование
• Автор: Арсений Насонов
• Издательство: Издательство Академии наук СССР
• Жанр: История
• Год: 1951

Настоящее исследование посвящено образованию территории древнерусского государства. Задача автора - проследить, как территория государства росла, проследить на конкретном материале образование территории древнерусских «самостоятельных полугосударств» на широком пространстве Восточно-Европейской равнины. Работа является историко-географическим исследованием, выводы ее представляют более общий интерес, подтверждая, что территория древнерусского государства образовалась не с появлением в Киеве Олега и Игоря, а в результате длительного внутреннего процесса, начавшегося задолго до этого события и протекавшего в течение столетий после него.

---

Зависимость «областной» территории от концов подтверждается и рассказом Герберштейна о былых временах цветущего состояния Новгорода («некогда, во время цвѣтущаго состояния этого города» и т. д.) и известием Псковской 3-й летописи под 1468 г. Если в ХII–XIII вв. действительно отправляли «даньников» по 100 человек от «конца», а всех данников было 400, то в таком случае необходимо предположить, что в XII и в начале XIII в. «концов» в Новгороде было не пять, а четыре. Новгородские летописи в известиях XII в. упоминают только четыре конца: Неревский, Людин, Словенский и Плотницкий. Что же касается Загородского конца, то он появляется в Новгородской 1-й летописи только под 1433 г., а в Новгородской 4-й летописи — под 1384 г. Ранее же, упоминая о концах, летопись не называет «Загородского конца», а говорит только о «загородцах» (см. например, Новг. 1-ю л. под 1220 г.: «Людинь коньць и загородци») или о «Загородье» (см. Новг. 1-ю л. под 1372 г.: «ровъ около Людина конца и Загородья и Неревьского конца»). Когда составлялся общий источник Софийской 1-й и Новгородской 4-й летописей, концов было пять, и понятно, что цифра 400 под 1169 г. была изменена на 500.

Но были земли, где установление постоянных становищ-погостов было делом невозможным. К числу таких земель принадлежали Пермь, Печера, Югра и Терский берег. И туда посылались «даньники», отряды сборщиков дани. Летопись называет «печерских даньников», «югорских», «терских». Одно указание летописи дает основание предполагать, что «даньники» назначались на более или менее продолжительный срок. Среди убитых в Липецкой битве, наряду с Онтоном «котельником» и Иванкой Прибышиничем «опоньником», назван Семьюн Петрилович, «тьрскии даньник»; видимо, слова «тьрскии даньник» определяли его социальное положение в Новгороде.

«Даньникам» в этих землях приходилось, вероятно, прибегать к помощи местных князьков, «старейшин», остававшихся, как известно, не только под новгородской, но и позже под московской властью (в Перми, в Югре). Представление о деятельности новгородских сборщиков дани в этих далеких землях дают некоторые детали рассказа Новгородской 1-й летописи под 1445 г. Новгородцы укрепились «острогом»; так как летопись называет его «Васильев острог», ясно, что «острог» этот был сооружен самим воеводой Василием, возглавлявшим новгородскую рать. Начались переговоры с югорцами. Югорцы говорили: «мы хотим вамъ дани даяти, а хотимъ счестися, и указати вамъ станы и островы, уречища». Таким образом, сбор дани был сопряжен с учетом населения. Сведения о поселениях и угодьях давало само местное население. Оно давало сведения о «станах», как на северном языке назывались места рыболовных ватаг; об «островах», т. е. чистых от леса, возвышенных, сухих местах, пригодных для обитания, обитаемых; об «уречищах», т. е. об уреченных, условленных местах, заимках.

О «пермских» данниках в летописи упоминаний не встречается. Можно отметить только, что в известии под 1187 г. слово «печерские» данники было заменено в «Софийском временнике» словом «пермские» данники. Из «Повести временных лет» нам известно, что «Пермь» давала дань «Руси», т. е. новгородцам, уже в начале XII в.

Нет никаких оснований полагать, что в первой половине XII в. в Перми имелись погосты, и не случайно в грамоте Святослава мы не находим становищ, которые можно было бы локализовать в пределах Пермской земли. Во-первых, среди народов, платящих дань «Руси», «Повесть временных лет» называет или те народы, относительно которых у нас нет оснований предполагать, что у них были установлены погосты, или те народы, у которых попытки установить погосты терпели неудачу (прибалтийская чудь). Составитель «Повести временных лет» знает, например, «Заволоцкую Чудь», но он не включил ее в число народов, платящих дань «Руси»[314]. Во-вторых, погосты Перми второй половины XIV в. до Стефана Пермского не имели церквей, что отнюдь не свидетельствует об их древности. Уже в первой половине XIII в. была крещена Корела — «мало не всѣ люди»[315], и в том же столетии посылались богослужебные книги в Заволочье[316]. Весьма возможно, что в некоторых углах Заволочья «идолослужение» дожило до нынешнего столетия; но в Пермской земле только начаток распространения христианства был, по рассказу Епифаиия, положен во второй половине XIV в. Стефан поставил церковь на Устьвыми и начал ставить церкви «по рѣкамъ и по погостамъ». В-третьих, из рассказов Епифания видно, что условия деятельности духовенства и княжих людей в Пермском крае во второй половине XIV в. более или менее соответствовали условиям деятельности их в Ростовской земле в 60–70-х годах XI в., вскоре после установления там погостов во времена Леонтия, погибшего насильственной смертью. Стефану не раз пришлось испытать смертельную опасность: «яко убити и погубити хотяще, ополчишася на нь единодушно… напрязаа напрягоша лукы своя, и зѣло натянувше я на него, купно стрѣламъ смертоноснимъ сущимъ в луцѣхъ ихъ»; они хотели «ссѣщи» его острием топоров своих и т. п.[317]. Сведения, извлекаемые из биографии Стефана Пермского, написанной его младшим современником Епифанием, носят признаки достоверности. Как видно из епифаниевского жития Сергия, Стефан в поездках своих из Перми в Москву обыкновенно заезжал к Сергию, в лежавший на пути монастырь его, и здесь будущий биограф Стефана слушал его рассказы о Перми и об ее обращении в христианство[318]. Некоторые эпизоды в рассказе Епифания напоминают — нам выступления кудесников в Белозерском крае, детально обрисованные летописцем со слов Яна Вышатича. И здесь, в Пермском крае, волхвы оказываются в роли вождей низов населения. Они дерзко перед Стефаном обличают тех, кто «обогащается» промыслами, «ловлями» народа (белки, соболи, куницы и рыси и «прочаа ловля наша») и зло высмеивают «бояр и вельмож» («в ня же облачатся и ходять и величаются подолки риз своих, гордящеся о народѣхъ людских, толикыми долгыми времены изобилующе и промысльствующе»)[319].

Таким образом, предполагать существование погостов в Пермской земле во времена составителя «Повести временных лет» нет оснований.

На какой же территории новгородцы собирали дань и какая территория «Переми» считалась в XIII в. «новгородской волостью»[320]? Едва ли новгородцы пытались проникнуть на Каму, на территорию «Великой Перми»; нет решительно никаких указаний на столкновения новгородцев с камскими болгарами. Скорее можно предполагать, что в начале XIII в. туда пытались проникнуть устюжане. В 1218 г. болгары совершили нападение на Устюг, а в 1220 г. устюжане с ростовской силой ходили с Вычегды на «верх Камы» и Камой на Волгу, на соединение с владимирской ратью, и по пути воевали болгарские города по Каме[321]. Новгородская «Перемь» охватывала, судя по житию св. Стефана, течение Выми, верхнее течение Вычегды и, может быть, близлежащие места «по рѣкам». Вероятно, именно древнюю новгородскую территорию Перми выделяет Епифаний, когда говорит, что Вымь обходит «всю землю Пермьскую» и впадает в Вычегду и что, идя Вычегдою «вверх», можно притти «в самую Пермь»[322]. Именно на Вычегде, в 148 км от устья, «Книга большому чертежу» помещает «Старую Пермь»[323].

Новгородская Пермь лежала на пути в Печору и Югру pp. Вычегдой, Вымью и Ухтой. Но, судя по письменным памятникам, новгородцам ранее был известен путь на «Печерскую сторону» с нижней Двины и Пинеги, о котором мы упоминали выше. Поскольку Ладога в середине XI в. была связана с Нижним Подвииьем, нас нисколько не удивляет, что в начале XII в. в Ладоге передавали рассказы «мужей старых» об Югре. Зная дальнейшую судьбу Ладоги и успехи новгородцев, мы не удивимся, что в начале XII в. в Югру уже ходили новгородцы и производили там меновую торговлю, как о том красочно повествует летописец со слов «новгородца» Гуряты Роговича; он рассказывал, как обитатели крайнего Севера «кажють желѣзо и помовають рукою, просяще железа, и еще кто дасть им желѣзо или ножь или сокиру, и они дають скорою противу»[324].

Уже к началу XII в. новгородская дань распространилась на Печору, как это видно, из перечня народов, платящих дань «Руси», и из слов Гуряты Роговича, переданных с комментариями летописца: «послахъ отрока своего в Печеру люди, иже суть дань дающе Новугороду». Сделалась она новгородской данницей незадолго до описываемых событий, судя, по тому, что об этом счел необходимым сказать летописец, и по тому, что на Югру новгородская дань тогда еще не распространялась. Об этом мы заключаем на основании перечня народов, платящих дань Руси и из рассказа Гурята Роговича. В дальнейшем с Печеры поступала дань, как видно из известия под 1133 г., когда «дани печерьскиѣ» были переданы Изяславу Мстиславичу (присланному Ярополком в Новгород), очевидно, в уплату дани, шедшей из Новгорода в Киев[325]. К 1187 г. новгородская дань распространилась на Югру, куда стали ездить «югорские даньники», как явствует из сообщения Новгородской 1-й летописи под этим годом. Но положение новгородцев в Югре не было, повидимому, прочным, так как в 1187 г. кем-то были избиты «югорские» и «печерские» «данники» в Печоре[326]; и Югра вслед за тем, видимо, прекратила выдачу дани или давала ее неисправно, так как в 1193 г. новгородцы предприняли большой поход в Югру. Из летописного рассказа под 1193 г. видно, что#769; именно служило предметом дани: «копим сребро и соболи и ина узорочья, а не губите своих смьрдъ и своей дани», — говорили югорцы, обманывая новгородцев[327]. Непрочность положения новгородцев в Югре объясняется отчасти тем, что среди новгородских предпринимателей была партия, враждебно относившаяся к успехам новгородской власти в Югре. С югорским князем держал «перевѣт» некто Савка; по дороге с Югры были убиты новгородцами Сбышка Волосович, Завид Негочевич и Моислав Попович. Оказывается, что они также «съвѣтъ дьржаше с Югрою на свою братью»; другие, изобличенные в предательстве, откупились «кунами». Позже враждебное отношение к успехам новгородцев в Югре выказали двиняне. Так, в 1364 г. новгородцы «дѣти боярьскии и молодьи люди» возвращались с Югры, где они с «воеводами» воевали по р. Оби. На пути, на нижней Двине, на Курье (Курья — речка и залив, приток Двины, ок. 14 км севернее Колмогор), двиняне напали на новгородцев, но были разбиты: «и двиняни сташа против их полком, и избиша двинян на Курьи»[328]. Не имеем сведений об участии новгородцев или двинян в избиении югорских и печерских данников в 1187 г. на Печоре; но необходимо отметить, что одновременно с избиением «данников» в Печоре были избиты «другие» новгородские «данники», «за Волоком, и паде головъ о сте къметьства» (то-есть воинов)[329]; в Академическом списке Новгородской 1-й летописи, вместо «къметьства», читаем «доброименитых», т. е. знатных.