Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1988 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №12 за 1988 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

К объяснениям промысловиков можно добавить вот такие любопытные строчки:

«...К востоку от острова Айон повсеместно к припаю был прижат массив с преобладанием двухлетнего и многолетнего льда. Преобладающие северные ветры обусловили отсутствие каких-либо разряжений за припаем. Местами в массиве отмечались сжатия до двух баллов...

Низкие температуры воздуха способствовали интенсивному нарастанию льда, и к началу марта толщина ровного припайного льда на участке Айон — Шмидт превышала среднемноголетние значения в среднем на 20—30 см».

Эту справку выдали мне в Певекском управлении Гидрометслужбы и контроля природной среды.

Такая обстановка сложилась зимой 1976/77 года в указанном секторе

Арктики. Поэтому часть животных этого сектора поневоле выбралась на сушу, где и смогла прокормиться, пока не восстановились нормальные условия существования. Случаев падежа белых медведей от голода на суше не зафиксировано, хотя сильно истощенные попадались. Было замечено, что медведи, как обычные олени, копытили: разгребали занесенные снегом ягодники, не брезговали и ветвями кустарников. Вообще примеров вегетарианства белых медведей даже в сытые годы замечено множество.

Черновики этой рукописи пролежали у меня в столе некоторое время, так как рассказы о далеких плаваниях белых медведей и возвращении посуху приходилось слышать только от зверобоев, пастухов да геологов. Ну, еще личные наблюдения. Официальных сообщений ученых не встречалось. Отсюда возникали некоторые сомнения.

Но недавно в руки попала вышедшая в 1983 году книжка полярного исследователя С. М. Успенского «Живущие во льдах». Вот выдержка из нее:

«В Японию и Маньчжурию, как о том свидетельствуют материалы японских императорских архивов, живые белые медведи и их шкуры попадали уже в VII веке. Впрочем, население этих стран могло познакомиться с этими животными и раньше, так как медведи изредка достигали берегов Японии вместе с плавучими льдами».

Как белые медведи находят дорогу домой, на Север? Думаю, тут роль играют два основных фактора.

Первый. Рассудочная деятельность. Белый медведь прекрасно ориентируется по сполохам.

Второй. Несомненную роль играет взаимодействие электромагнитных полей земли и головного мозга животного.

И вообще, кто знает: может быть, электромагнитные поля, как и биосфера,— продукт жизнедеятельности на нашей планете? Сумасшедшая гипотеза автора? Она самая...

Местопребывание белого медведя очень специфично. Оно постоянно в движении: льды ломаются, одни исчезают, другие родятся заново. Поэтому у белого медведя нет четко очерченной территории, как у его наземного бурого собрата. Он вечно движется в двух направлениях — бродит сам в то время как бредут несущие его льды. Белый медведь вполне заслуживает данное ему прозвище — Великий Скиталец. Вот так и сложилась легенда о Буром Призраке Чукотки.

Когда номер готовился к печати, в редакцию пришло сообщение о том, что Николай Бадаев, автор нескольких повестей, рассказов и очерков, опубликованных в журнале «Вокруг света», скоропостижно скончался.

Николай Балаев

Автопортрет «Портацкой» работы

В тот день, когда я приехал к художнику Ивану Сколоздре, он испытал сильнейшее душевное потрясение. Отчасти в этом был виноват я, но главным образом — кошка, которую Иван по недосмотру запер в мастерской, где хранил все свое богатство, созданное за многие годы творчества. Все было бы ничего, пиши он картины, как все,— на холсте. Но Иван Сколоздра далеко не как все...

По причине проживания в хате пяти кошек исчезновение одной из них прошло для хозяина незамеченным. Когда же на четвертый день он, не ведая о случившемся, отпер скрипучий замок, чтобы показать мне свои работы, в приоткрытую дверь из темного проема пулей вылетело обезумевшее животное.

Я испугался за побледневшего хозяина. Воображение рисовало груды битого разноцветного стекла, и мы не решались переступить порог, подготавливая себя к страшной правде. Наконец Сколоздра отчаянным жестом включил свет, и голая лампочка высветила порванные занавески, следы кошачьих лап на стенах и потолке... Картины висели вкривь и вкось, некоторые валялись на цементном полу, но ни одна каким-то чудом не разбилась.

Потерявший было дар речи художник причитал что-то, торопливо благодаря всевышнего, и трясущимися руками ощупывал свои картины, а я в изумлении смотрел на краски, вспыхнувшие от одной тусклой лампочки. Может быть, производимое впечатление объяснялось тем, что из-за недостатка места, а точнее, из-за обилия работ, картины висели на стенах сплошным ковром — от пола до потолка? Да нет, взгляд легко вырывал в этом огромном панно отдельные мазки, и те завораживали ничуть не меньше, а даже больше, чем целое.

Да, картина на стекле — это совсем не то, что холст, уложенный под стекло: цвета чистые, сочные, брызжущие. Композиция у Сколоздры свободная, смелая, даже с вызовом.

— Иван Николаевич, а как это девушки в хороводе у вас все лицом к зрителю оказались?

— А чего ж людям от меня отворачиваться? Я ж не фотографирую, я свои фантазии рисую. Так зачем мне нужно, чтоб гарны дивчины ко мне спиной стояли? Нехай светло личико кажуть. Хоровод девичий — то ж веснянки. Девушки по весне танцуют и поют, яблони цветут... Вот мне такая фантазия и пришла, чтоб все это передать разом. Намалевал як намалевал, а рассказывать не умею.

— А все-таки вспомните, пожалуйста, как первую свою картину писали...

— Обыкновенно: зробил — шо тоби тот Модильяни...

Ай да Иван Сколоздра, он себе цену знает! Голыми руками его не возьмешь: на все у него свой резон найдется, и не сразу поймешь, всерьез он это или от лукавства. С Модильяни он ловко ввернул: знай, мол, наших. Впрочем, я и сам уже в книжном шкафу корешки приметил: иных книг в библиотеке в отделе искусства не найдешь, народные мастера нынче народ любознательный.

— Это у нас в доме народного творчества самодеятельных художников учат «под Репина» да «под Сурикова», а разве ж это народное искусство?

Что тут возразишь, если и столичные искусствоведы не найдут пока четкого водораздела между «примитивом» и народной, или «портацкой», живописью, как ее тут называли.

— Детство мое,— говорит Сколоздра,— проходило в военные годы, не до искусства тогда было. А потом пробовал себя в скульптуре, да понял, что душу выразить через нее не могу. Вот и взялся рисовать под стеклом.

— По стеклу?

— Да нет же, то ж так говорится — по стеклу, а рисуешь-то под стеклом: с оборотной стороны...

Показать, как прекрасна жизнь, можно только «через стекло», считает Сколоздра. Здесь цвета чисты, и стекло, конечно, уплотняет их, делает яркими. Только писать много труднее, чем по холсту: исправить ничего невозможно. Художник на холст положил мазок, отошел, посмотрел — не понравилось — положил сверху еще мазок... А здесь так: по стеклу сделал мазок — он первый и последний, второго быть не может, ведь виден-то сквозь стекло все равно первый. Можно, конечно, бритвой подчистить, но Сколоздра до такого не доходил.

Ну а главная трудность — писать нужно в зеркальном изображении, как гравюру резать.

— Стекло бы, конечно, лучше потолще, качественное, ну да берешь то, что есть: обычное оконное,— рассказывает Сколоздра.— Краски какие? Да наилучшие! Детские, по три семьдесят — других-то у нас и не бывает. Пишу только маслом — темперу даже никогда не видел, какая она. Развожу олифой домашнего производства. Кисточку тоже сам с домашних тваринок выстригаю. Кисточки у нас не продаются, я слыхал — японские есть, но где ж их возьмешь! Ну и начинаю работать. Вперед, конечно, наводишь контуры тушью. На бумаге не рисую — ведь тогда желание открыть себя уже пройдет: оно уже бумаге отдано, а копию с нее на стекле делать для меня никакого интереса нет. Вторая картина — на стекле — всегда хуже эскиза.

— А если без эскиза, так, значит, вы картину свою сразу целиком видите — в цвете, во всех деталях? Или она вам постепенно открывается?

— Это просто: как песню какую услышу или думка какая в голове заведется, я зажмурю глаза и вижу картину полностью. Большинство картин у меня из песен, из детской жизни. Вот «Колядники», к примеру. Когда-то у нас на рождество дети ходили по хатам с шопкой — деревянным ящиком, где разыгрывалось кукольное представление о рождении Христа,— и колядовали...

— Потому все картины и радостные такие?

— Можно подумать, что я прожил веселую и хорошую жизнь, верно?

— Да, похоже. Вот и на автопортрете вы стоите с мольбертом в цветущем саду...

Оказалось, однако, что эта работа родилась под влиянием обстоятельств скорее грустных, чем радостных. Через подворье Сколоздры проложили железную дорогу, отчего теперь его дом опасно сотрясают проносящиеся мимо поезда. Хозяина же вызвали во Львов и пообещали дать квартиру в Стрые, когда закончат там новый дом. Возвращаясь из Львова, Сколоздра, как он сам говорит, «представил себя в этом железобетонном склепе» и загрустил. Тут и зародилась мысль: сделать автопортрет в родном селе, пока не всю красоту извели.