Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1992 год

• Название: Журнал «Вокруг Света» №02 за 1992 год
• Автор: Вокруг Света
• Жанр: Периодические издания

---

Справедливости ради надо заметить, что овес доставался не только охотникам, но и... медведям. Как только заколосятся овсы на отвоеванных у леса нивах, все медведи из вепсовской тайги повадятся по вечерам на потраву: заберутся в овсы и чавкают до утренней зари. Охотник всего был один на Горе — Михаил Яковлевич Цветков. У него на счету двенадцать медведей, ему можно верить: сам сосчитал, не прибавил. В Корбеничах медвежатник Володя Жихарев когда скажет семнадцать, когда восемнадцать, когда и двадцать четыре, по настроению. Охота на медведей — дело ночное, темное; у каждого охотника свой разговор с косолапым, свой счет...

Однако хлеба в колхозе — полдела. На ферме и в каждом дворе мычали коровы, блеяли барашки с овцами, в грязи, которой всегда хватало на деревенской улице, благодушествовала свинота. Утром пастух заиграет на рожке, созовет стадо, угонит его на травяные склоны холмов, на лесные поляны, там разведет костер-дымокур — от мух со слепнями, комаров, мошек... Стадо не разбредается, медведей с волками опасается... Если какой телок по дурости ударится в бега, его завернет в стадо пастушеская собака; собаки на Горе сроду умные.

Пожалуй, главное в крестьянских трудах на Вепсовщине — накосить травы, насушить сена, чтобы хватило на зиму всему скоту и чтобы самим крестьянам спать было мягко, душисто на сенниках. На пуховых перинах вепсы не неживались: не из кого было пуху нащипать; уток с гусями почему-то не держали. И вот как начнут в июле косить, а тут дожди (на Горе говорят: «дожжи»)... В окошки между дождями накошенное растрясут, высушат, стогами всю пожню заставят, от Большого озера до вершин холмов... Да еще по полянам в тайге, по поймам Сарки, Генуи... Где весь народ на покосе, там и Федор Иванович Торяков, председатель колхоза, с косой, с вилами... Понятно, что и в конторе он тоже посиживал, раз председатель...

Колхоз в Нюрговичах стал передовым на всей Вепсовской возвышенности. Федора Ивановича наградили грамотой; грамота до сих пор висит у него на стене в избе, обращенной окнами к Большому озеру.

С той поры, о какой я вспоминаю в моем письме из лесу, много воды утекло в Сарке и Генуе — в Большое озеро, из него в Капшу, Пашу, Свирь, Ладогу... Молодые из вепсовских деревень уехали в город Тихвин на построенный там большой завод; на Горе живут старик со старухой Торяковы, Федор Иванович и Татьяна Максимовна. Через дорогу от них живет племянник Федора Ивановича Александр Текляшов с женой Еленой, собирается переехать к сыну в Курбу, на лесопункт. По правую руку живет другой племянник — Иван Текляшов с женой Машей. Жену Ивана зовут на Горе Маленькой Машей; она, правда, маленькая, да удаленькая: как примется сен-ничать, из травы целый день ее красная косынка выглядывает, как маковый цвет... Иван с Марьей задумали перевезти свой дом на ту сторону Большого озера, в Усть-Капшу, там людей больше.

Значит, что же? Останутся на Горе одни-одинешеньки старик со старухой, Федор Иванович с Татьяной Максимовной Торяковы. Давайте и это запомним да навестим горских зи-могоров; в избе деда Федора и бабушки Татьяны доброму человеку рады-радехоньки. Ехать из Петербурга до Шугозера на автобусе, из Шугозера автобус поменьше довезет до Харагеничей, там любого спроси, укажет, как до Нюрговичей дойти...

По утрам Федор Иванович плавает в лодке потрясти рыбацкую сеть. Сеть у него маленькая, с мелкой ячеёй; он натрясает из нее окушков на уху и на пирог-рыбник себе со старухой. И еще собачьей семье.

Собак у стариков Торяковых три: за главную Тоська, дворняга, в дому сторож, в лесу хвостик — куда дед Федор, туда и Тоська. Встретит кого чужого на улице, зальется звонким, далеко слышным лаем, дает всем знать: чужой. В компанию Тоське, чтобы не было ей скучно одной, взят Тимка; дачники лето прожили и бросили. Тимка — маленькая лохматая домашняя собачонка — болонка. У Тимки заросшие шерстью веселые глаза. Тимка — бродяжка: вдруг отправится в Корбеничи, там у него дружба со многими псами. Вернется перемазавшийся в грязи; баба Таня с дедом Федором моют его в корыте с мылом, причесывают; Тимка помалкивает, облизывается от удовольствия.

Тимка к тому же еще папаша, а Тоська мамаша. У Тоськи с Тимкой родился щенок неизвестной породы, его нарекли Фантиком. Фантик пушистый, как кот, толстолапый, неуклюжий, у него большие, как у теленка, глаза с пушистыми ресницами.

Придешь в избу к Торяковым, высыпешь в кадку собранные на пригорке волнухи, погладишь Тоську, Тимку и Фантика; тебя усадят к столу, попотчуют рыбником: ржаная лепешка полнехонька окушков. К каждому из окушков надо отнестись со вниманием: чем меньше окушок, тем костистей...

Посидишь в приютной избе горских старожителей, побеседуешь с ними всласть... А дня еще много осталось да сколько леса нехоженого! А воды!..

Спускаюсь к Большому озеру, спихиваю на воду легкую поворотливую байдарку, беру в руки кленовое весло. Только выплыл в озерное плесо, и тут из-за мыса: пу-пу-пу-пу, на моторке куда-то шастает Володя Жихарев, одна у него моторка на все Большое озеро... Подошел ко мне, то да се, где был, что видел...

— А я, — говорит Володя, — днем за волнухами сбегал, обратно полем иду, а от меня медведь, вот так, как до тебя.

Думаю, дай схожу посмотрю.

— Ну, сходи, посмотри, — говорю я Володе.

А тут и вечер. Русская печка у меня с утра истоплена, вчерашние грибы высохли на печке (вчера я за белыми ходил, а сегодня за волнухами). Чаю с молоком попить и за письмо... Ну да, из лесу. Как стемнеет, лес как будто со всех сторон приблизится к Горе, обступит. Ночью хорошо думается: задень в лесу кислородом надышишься, мысли придут, вот их и додумываешь. Пишешь письмо из лесу...

Зазимок

Приехал в наши леса в глухую предзимнюю пору. Переплыл на пароме Большое озеро против деревни Корбеничи, туда как раз проложили дорогу. В Корбеничах повстречался с директором совхоза Михаилом Михайловичем Соболем, совсем еще молодым человеком, годящимся мне в сыновья. Когда мы с ним впервые познакомились, обменялись адресами, молодой директор сказал: пишите мне туда-то и туда-то, товарищу Соболь, Михаилу Михайловичу. Михаил Михайлович был не склонен склонять свою фамилию: Соболь. Бурый, рыжий, пушистый зверь соболь (бывает и черный) — это одно, склоняй его по всем падежам, а «товарищ Соболь» — совсем другое.

Михаил Михайлович Соболь был озабочен перевозом семьи Торяковых, Федора Ивановича с Татьяной Максимовной, из опустевшей деревни Нюр-говичи в живое, с магазином, почтой, сельсоветом село Корбеничи. Приспособили для стариков пустующую избу, отыскали лучшего печника в округе Григория Мошникова (мошниками у вепсов зовут глухарей), в прошлом тоже нюрговичского мужика; он сложил в избе новую русскую печку. За стариками послали гусеничный трактор с санями, отрядили помощников. Из Корбеничей в Нюрговичи ни на чем другом не доедешь, только на тракторе.

Мы с товарищем Соболь зашли в новую избу Торяковых, Татьяна Максимовна ставила самовар (в трубу насыпать углей, туда же опустить зажженные лучинки), пригласила нас попить чаю с калитками. Она была рада-радехонька своему новоселью. Торяковские коты облюбовали себе тепленькие местечки на с утра истопленной печке.

А где же дед Федор?

Оказалось, дед Федор ужо приедет вторым рейсом: вчера, первым рейсом, вывезли, что нужно для жизни на новом месте; сегодня, вторым рейсом, вывезут баранов с овцами и сено. Без своего скота как в зиму пускаться?

А где Малыш?

В первом письме я вкратце представил собачье семейство, прописанное в доме у Торяковых; собак было трое, их роздали верным людям в соседние деревни, оставили Малыша, Тоськиного сына. Малыш также и сын Матроса, черной лохматой зверовой лайки корбеничского охотника Владимира Жихарева (помните, как Жихарев повстречался с медведем?). Малыш тоже черный, в отца, как у матери, с белой грудкой. Я о нем еще расскажу.

Бабушка Татьяна расцеловала директора совхоза, поблагодарила его за участие и заботу. Переселение стариковской семьи не входит в круг директорских обязанностей; это — доброе дело, порыв души Михаила Михайловича. Молодое лицо директора рассиялось, как бабушкин самовар. Впереди у товарища Соболь — море всевозможных поступков. За добро люди отплатят ему добром; значит, и жизнь сложится счастливо.

Я тоже расцеловался с бабушкой Татьяной.

Чаевничать мы отказались: директора ждали неотложные дела, мне предстояло чапать из Корбеничей в Нюрговичи, все лесом. День в октябре короткий; небо затучило до самой земли. С утра шел снег; тут же превращался в воду; со всех сторон шелестело, струилось.

Я облачился в старую армейскую плащ-палатку, натянул сверху капюшон, оказался в сухом, изолированном от внешнего мира коконе, как бы в автономном плавании. Пошел по лесной дороге, в резиновых сапогах с поднятыми заколенниками. В этом состояла моя цель, за этим я вот уже десять лет приезжаю из города в лесную деревню Нюрговичи, на Гору: идти по лесу докуда ноги донесут. Грибов в лесу уж не было да и ягод, разве что клюква на болоте... Ничто мне в лесу не светило, однако шел я бодро, с легким сердцем: ничего лучшего, чем просто так идти по лесу, в любое время года, я в моей жизни не испытал, не открыл.