Лада Лузина - Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 1

• Название: Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 1
• Автор: Лада Лузина
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-03-5748-8, 978-966-03-5720-4

Теперь читатели узнают, как сложилась судьба трех героинь в роковом 1917 году, и каким удивительным образом их судьбы переплелись с историей царской семьи.

---

Вот вам и формула Бога, просчитанная величайшей со времен Великой Марины Киевицей Кылыной…

А они Трое всегда были только людьми! Слепыми, по воле случая угодившими в свалку ирреальных событий. Даже странно, как им удалось победить мать Акнир. Если б не Маша…

Катя со стуком поставила на стол пресс-папье с серебряной ручкой в форме оленя.

Маша не была слепой! Маша пришла сюда, чтоб отменить революцию. Маша сознательно согласилась перечеркнуть свою дату рождения, чтобы спасти миллионы людей. Маша была Киевицей! И не смогла простить им именно то, что, очутившись в Прошлом, они повели себя, как типичные люди: начали осуществлять свои желания, красть без разбора, перекупать чужие акции, печатать чужие стихи. И если Екатерина Михайловна скажет «нет»…

Да нет, нет у нее ни одной самой пустяшной причины сказать это «нет»! Ведь иначе Маша умрет! Так сказала эта девчонка…

Девчонка! В том и вся соль… Получалось, все, чем владела Екатерина Михайловна: дом, деньги, самая большая любовь — было лишь первой частью плана малолетней ведьмы. И если она способна на такое, какие способности она проявит, осуществляя вторую часть? Что сказала бы Маша?

Нет, неверно… что Маша не сказала им? Какую страшную тайну унесла с собой младшая из Трех Киевиц? И почему Акнир так оживилась, прознав, что Маша не успела сказать им ничего?

Катя подбежала к бюро, достала из ящичка бережно хранимое прощальное письмо «кузины»:

Причиняя добро, ты всегда причиняешь и зло, и невозможно совершить добро, не причиняя зла.

И людей спасает лишь их слепота. То, что этот выбор не зависит от нас. Ибо ни один из нас не в силах выбрать…

И все-таки Маша совершила свой выбор. И в настоящем результат его был известен:

13 числа грядущего года Маша Ковалева умрет.

P. S. То, что я совершаю, — зло. Но я не вижу другого способа сделать добро.

Что она сделала?

* * *

— Ау, доця, ты где? Мамуля дома!

Даша Чуб услыхала, как нечто неуклюжее свалилось на пол и застучало когтями по паркету.

— Где мой мешочек? Где мой пуфичек? Где моя девочка? — поощрила она его старанья. И через секунду подхватила на руки круглую, как шар, рыжую кошку.

— Приветик, Изида, — поприветствовала лже-Изида Изиду истинную. — Ну как у нас дома?

— Маур-р.

— Это все, что ты мне хочешь сказать? — отчего-то опечалилась Даша.

Возложив кошку на плечи, она прошествовала в гостиную и окинула взглядом свой личный мир.

В углу ненавязчиво стоял новый экспериментальный пропеллер самолета «Илья Муромец-3». Вокруг на ковре были разбросаны: гаечные ключи и шурупы, белые перчатки и шелковые чулки, духи в оригинальном флаконе в форме мотоциклетки, номера журналов «Красота и сила» и зачитанные до дыр брошюры военлета Евграфа Крутеня «Наставление летчику-истребителю», «Воздушный бой». На стене висел фотопортрет Даши с их автором и ее снимки в обнимку с Петром Нестеровым и Игорем Сикорским. Левее красовался вырезанный из «Нивы» портрет первой военной летчицы княгини Шаховской, прикрепленный прямо в центре круглого дартса (судя по нескольким дротикам в графининой груди, у Чуб не было проблем с меткостью).

Большую часть комнаты занимали серебряные венки, преподнесенные вчера благодарными зрителями четвертого смертельного трюка Изиды. На столе стояли остатки вчерашней вечеринки: наполовину съеденный торт из кондитерской «Семадени» и пустые бутылки из-под шампанского. На диване уютно пристроился Дашин бронзовый приз за победу в моторном спорте (им она колола орехи). Под диваном, не менее уютно, лежал ее последний любовник Жорж Витебский (на деле Гоша Путикин из Витебска).

Даша метнула в него иронический взгляд и уселась на диван (беспорядок в доме и личных делах был ее обычным состоянием). В целом, все было мило и славно. Чуб нежно погладила крайне довольный своим местонахождением рыжий «воротник». «Воротник» ответил ей громогласным мурчанием.

— Ляпота! — сказала лжепоэтесса. — Эй, Полинька, Игорь не отзывался?

— Не-а, они не показывались, — послышалось из смежной комнаты.

— Вот, еще один олух царя небесного, — по-отечески отчитала неотзывчивого Даша. — Сколько раз ему повторять: нужно изобретать наш вертолет поскорее. Мерси, хоть чертеж «Ильи» мне прислал. Я им покажу, как надо немцев бомбить… А кто объявлялся?

— Пришло письмо из канцелярии Его Сиятельства. — Из спальни появилась хорошенькая белокурая барышня с мокрой тряпкой в руках. — Они опять написали, что со всем уважением рассмотрели наше прошение, но дам в военно-воздушный флот они не берут.

— А кто Их Сиятельств теперь будет спрашивать? — оживилась героиня Империи. — Царя больше нет. Теперь кто что хочет, то и делает! Ну я им всем задам! Им, в сравнении со мной, война малиной покажется! Я решила воевать, значит, буду! Я сама воздушный флот соберу. Все за мной пойдут… Я ж как красное знамя. К слову, а ты чего с тряпкой?

— Прибиралась. Там Жоржик такой канкан нам устроил.

— Не заморачивайся, и так хорошо.

Полинька по кличке Котик была не прислугой, а подругой — еще с тех давних времен, когда они с Дашей отплясывали в кабаре «Лиловая мышь».

— Гости давно ушли?

— После полудня.

— А мой, значит, остался и стихи писал? Молодца! — Дашина нога поощрительно похлопала по видимой — мягкой — части прикорнувшего под диваном поэта, а рука потянулась к столу, где валялся отмеченный дыханьем Музы листок. Под листом обнаружилось мраморное поле столешницы, исполосованное белыми дорожками. В этом спортивном забеге Жорж нынче явно пришел к финишу первым.

Лжепоэтесса демонстративно закатила глаза, но сразу возвратила их обратно.

— Тебе, — прочла она посвящение и последовавшее за сим стихотворение:

Лежу на пузе, пишу я Музе.
Таких конфузий не знал давно —
Меня скрутила ты взглядом в узел
И потащила меня на дно.

«Какого черта?» — спросил я было,
Но было поздно и навсегда.
Меня ты — ужас! — уже любила
И за меня все сказала «да»…

— Ну ни фига себе! — возмутилась Чуб. — Это он до того написал, как нанюхался или после?

— Да нет, Жоржик тебя любит, любит… — заволновалась Полинька.

— Он еще хуже, чем предыдущий! — Даша сморщилась и зачла:

Дам молотом в морду
Богу,
Схвачу за бороду
и полечу…

— Так у того хоть закидоны понятные, — пояснила она. — Он летчиком был. А этот… Из него такой же поэт, как из меня!

— Нет, Гоша — хороший, — запела защитница-Поля. — Это он с горя. Он так страдал, все гадал, куда ты пропала. Пошла газету купить и…

— П-шел к черту! Проспится и пусть выметается. Будто у меня в доме без него мусора мало. И так чего только здесь не валяется!

Даша резко разозлилась.

И дело было отнюдь не в поэзии и не в поэтах. Менять любовников, равно как и искать среди них поэтические дарования, давно стало для нее делом привычным. Дело было в том, что вся ее жизнь, показавшаяся на миг такой привычной, прежней, вчерашней, оказалась отныне разделенной на «после» и «до». До того, как она пошла покупать треклятую газету…

— А знаешь, Котик, — сказала она, чтоб взбодрить себя, — я оказывается все еще Киевица.

— Да ну?

Полинька знала…

Пять лет назад, когда Чуб предложила бездомному Котику переехать к ней и жить вместе, она рассказала компаньонке много невероятных вещей. О будущем времени, где дамы ходят по Крещатику почти совсем голые. («Вот разденься до корсета и панталон. Так это будет еще очень приличный вариант!» — заверяла подруга). О прошлом, где дамы, называвшие себя амазонками, скакали верхом на конях совсем без одежд, и ведьмах, скакавших в чем мать родила верхом на помеле. («И я тоже летала на метле. Вот те истинный крест!»). О том, что амазонки были дальними предками ведьм и о колдовских талисманах ведьм и амазонок — Лире и золотом браслете. («Я сама его носила. Правда, недолго совсем. Из-за него-то наше кабаре и сгорело»). И о том, что кошка по имени Изида Пуфик, лежащая сейчас на хозяйских плечах в виде пушистого воротника, однажды замолчала. Но все равно она, Даша, не может держать прислугу, потому как ее «доця» умеет говорить не только «мяу». («Она просто не хочет из вредности!»).

Не мудрено, что в сознании Полиньки все это не зашло дальше сказки, которую рассказывают детям на ночь и которую не стоит передавать другим — засмеют («Большая уже, а все в сказки веришь!»).

Это была их личная сказка на двоих, которую подруга порой принималась сказывать ей, обычно в те дни, когда на Чуб находили тоска и меланхолия. («Короче, депресняк полный! А вот, когда я жила на этаж выше…»)