Игнатий Брянчанинов - Том VIII

• Название: Том VIII
• Автор: Игнатий Брянчанинов
• Жанр: Религия

---

{стр. 537}

Димитрию Тихоновичу — мой всеусерднейший поклон! — Желаю тебе милости Божией и в времени и в вечности. Благословение Божие да почивает над тобой и над всем твоим домом!

Тебе преданнейший друг и брат

Арх<имандрит> Игнатий

16 января 1848 г.

№ 16

На два письма твои, Любезнейший друг и сестра, отвечаю одним. Благодарю за поздравление с днем моего рождения, о котором и сам я нередко забываю вспомнить. Ныне, то есть года два-три как, многие Петербургские узнали это число и своими поздравлениями мне напоминают. Тебя поразило письмо Плещеевой? Это плод ее восьмигодичного знакомства с Сергиевой Пустынею и маленьким Игнатием, другом их дома. Мне еще больше нравится Статс-дама Императрицы Баронесса Фридерикс: прямее и сильнее Плещеевой. Обязанная каждый день проводить во дворце, как самая приближеннейшая особа к Государыне, она все мысли свои и ощущения посвящает Богу. И ты, если будешь заниматься несколько лет постоянно в том направлении и духе, в котором занимаешься теперь, стяжешь и больше просвещения и больше твердости. Святая Боголюбезная простота требует, чтоб мы не сравнивали себя ни с кем из ближних, а жили просто — для Бога и своего в Нем спасения. При такой простоте все ближние нам начнут казаться лучше нас; а это и нужно, — в этом смирение, это ведет в любовь к ближним. Святые Отцы сказали, что смирение — сердечное чувство, заводящееся неприметно в душе от делания заповедей Христовых.

Выходить из комнат в течение всей зимы никак не советую. Помысл, приходящий тебе о лишении Церковной, великопостной службы и предлагающий выезд в Церковь, — суетный. Оставь его без всякого внимания. Уединение имеет свою пользу, пользу существенную; ты же пришла к нему не сама, но приведена перстом Божиим при посредстве болезней. Церковная служба питает душу, а уединение чрезвычайно способствует к рассмотрению себя и покаянию. Потому-то многие святые Отцы, удалялись в глубокие пустыни и на многие годы лишали себя Церковной службы. Советовал бы я тебе провести Великий пост безвыходно дома с пользою для души и тела, иногда приглашать Священника для отправления некоторых важнейших служб, — а говение и причащение Святых Таин отложить до Петрова по{стр. 538}ста. Не то важно, чтоб приобщаться часто, но чтоб приготовиться существенно к причащению и потому пожать обильную пользу. Святая Мария Египетская во всю многолетнюю жизнь свою в пустыне не приобщалась ни разу: эта жизнь была приготовлением ко причащению, которого она удостоилась пред концем жизни. Я до сих пор не выходил из комнаты и вижу, что во все время Великого Поста должен оставаться безвыходно в них. По первому летнему пути располагаюсь выехать; к 25-му Мая мне надо быть в Сергиевской. Подумайте о моем маршруте: из Бабаек я должен съездить в Кострому, потом проехать в Грязовец; оттуда хотелось бы к Марье Александровне, от ней к Вам, от Вас в Покровское, а из Покровского, если б можно, на Рыбинск или Мологу; мне там надо быть почти непременно. Устройте мой маршрут и напишите мне — как тут сделать. Хорошо б попасть в Покровское на 13-е Мая. Впрочем, все это между нами. Когда время придет к исполнению, тогда могу известить всех официально. — Что Димитрий Тихонович чувствует от действия сассапарели, то чувствовал и продолжаю чувствовать и я: всякое место ушибенное и простуженное переболело. Также были и продолжаются и переходящие боли. Вообще теперь я чувствую болей гораздо больше; прежде болезнь была нема — выражалась какою-то мертвостию, слышимою во всем теле, и ужасным нервным расстройством; болей же я не чувствовал никаких. — Все твои письма я получил исправно: потому что пользуюсь особенным благоволением Николая Никандровича Жадовского, здешнего Почтмейстера, то есть Ярославского.

Желаю тебе всех благ от Десницы Создателя — и всему твоему семейству. Димитрию Тихоновичу — мой всеусерднейший поклон! Маршрут мой сохрани доколе в тайне: мне хотелось бы Вас видеть одних. Общее собрание пусть будет в Покровском.

Тебе преданнейший брат

Арх<имандрит> Игнатий.

16 февраля 1848 г.

№ 17

Любезнейший Друг и Сестра!

Елизавета Александровна!

В Бабаевской обители гостит бедная больная Александра Александровна. Провести здесь последние дни масленицы предложил ей я; а провести первую неделю поста и поговеть предложил добрейший о. Игумен — и с таким усердием, что я поддер{стр. 539}жал его приглашение. Больной здесь видимо лучше: пусть поуспокоится и отдохнет. — И мне гораздо лучше, но очень вертит; слаб, почти беспрестанно лежу, премного сплю, чувствую брожение во всем теле, но какое-то поверхностное и по временам совершенно прекращающееся.

С благодарностью возвращаю Димитрию Тихоновичу планы Печоры. Должно быть — прекрасные места! Но мне, кажется, суждено большую часть жизни провести в Петербурге. Если б, по милости Божией, возвратилась хотя малейшая часть моего здоровья, и можно б было сколько-нибудь исправлять свои обязанности, то жизнь в Петербурге еще сносна. Но при постоянном лежании на постеле нужен приют, более спокойный. Здешнее местечко очень спокойно и уединенно; посетителей почти нет никаких. Воздух и воды чудные. О. Игумен с течением времени получает ко мне и особенную доверенность и особенное расположение. Братия стараются один перед другим оказывать зависящие от них услуги.

Думаю, печора-семга соленая уже приехала в Вологду. Ты мне окажешь великую милость, прислав этой рыбы: потому что семга есть та рыба, которую при нынешнем лечении могу есть; от всякой другой тошнит. К счастью, желудок мой выносит эту тяжелую пишу. Еще и другая просьба: закажи четыре, или пять, или шесть косуль [388], — или же купи готовые и с извощиками потрудись отправить в Петербург в Сергиеву Пустыню на имя наместника ее Иеромонаха Игнатия. Этим очень меня одолжишь. Я писал наместнику, чтоб он выслал тебе имеющуюся у меня книгу.

Странное дело! Французы приобрели много драгоценных манускриптов, принадлежащих Восточной Церкви, при помощи их издали много прекрасных сочинений, относящихся к Церкви, и, между прочими, вышеупомянутую книгу, в которой описаны жития некоторых Святых, именно принадлежащих нашей Церкви. При житиях помещено и извлечение из писаний отеческих. По подробности и верности изложений — книга эта драгоценна; сохраняет даже характер старинной простоты, с которою изложены подлинники.

Призывающий на тебя, на Димитрия Тихоновича, на чад и домочадцев Твоих благословение Божие

Тебе преданнейший друг и брат

Арх<имандрит> Игнатий.

23 февраля 1848 г.

{стр. 540}

№ 18

Два письма твои, Любезнейшая Сестра и Друг Елизавета Александровна, — одно по почте, другое с кучером сестры А<лександры> А<лександровны> при посылке, — я получил. Приношу искреннейшую благодарность за присланный провиант, — только мне совестно, что Вы препроводили ко мне весь имевшийся у Вас грибной провиант. Печора — очень хороша, и теперь пожаловала весьма кстати на Бабайки, где запасы рыбные кончились, а аппетит странствующего там только что стал возрождаться. Со мною происходит большая перемена: кажется, это — решительное исшествие простуды. С некоторого времени усилилась испарина, особливо по ночам; покрываются ею самые больные места: затылок, левый бок, ноги. По исшествии ее каждый раз чувствую значительное облегчение. Но долговременным лечением я истощен. Встав от сна кажусь сам себе бодрым и свежим, но по прошествии кратчайшего времени этот мнимый богатырь ложится на постель. Сколько переменилась моя наружность, об этом скажет очевидец, сестра А. А. Лекарство — сассапарельную эссенцию — принимаю с 1-го марта в двои сутки однажды по столовой ложке. Этой ложки вполне достаточно для поддержания работы и брожения, произведенных во всем теле прежними сильными приемами. На воздух не выхожу, и вижу, что надо дождаться прекрасных, совершенно теплых вешних дней для выхода безвредного и безопасного. Все это описываю с такою подробностию, чтоб ты и Димитрий Тихонович, при вашем лечении, принимали мои опыты к сведению для соображения. Вижу, что при лечении сассапарелью непременно надо долечиться. Никак не решайся на выезд прежде летнего пути! Решиться на него — значит подвергнуть себя — не опасности, — верной и роковой болезни. Приношу совершенную благодарность за косули. У нас земля легкая, а пашня глубокая; под рожь первый раз пашут плугом. Получив письмо от Батюшки, в котором он заботится о нашем свидании, и, не желая его беспокоить путешествием в Бабайки, также видя себя в совершенном несостоянии принять его, я отклонил его от поездки сюда обещанием приехать в Мае в Покровское; в Вологду, сказал я, приехать мне невозможно, потому что это отнимет у меня много времени на визиты, которых не выполнить невозможно. Получил ответ ласковый… О поездке к Вам я не говорил ему ни слова. Лошадей хочется нанять в Грязовце на все проселочное путешествие, чтоб быть по этой {стр. 541} части в приятной и спокойной независимости. Особенно утешительно будет мне приютится под Вашим кровом, посмотреть на Ваш домашний быт! Где нет искренности и простоты сердечной, там нет истинного христианского чувства. Роюсь в сердце моем… хотелось бы усмотреть в нем все, что скрывается в нем сложного и лукавого, чтоб выкинуть это сложное и быть только добрым. В простоте нет взора лукавого, взора подозрительного, взора осуждающего ближних! Из простоты глядит чистая добродетель! Из простоты глядит беспримесная любовь. Простота образуется в сердце человеческом учением Евангелия. От чего она исполнена такой высокой мудрости. Найдешь примеры и святой простоты и высокой мудрости в деяниях и наставлениях <…>. Жития гораздо подробнее чем в Четьих Минеях. Также не заботься о толковании Воскресных Евангелий: я писал, чтоб выслали на твое имя из Петербурга. Писатель Грек — в мирском быту граф Феотока, образовавшийся в Европейских Университетах, потом вступивший в монашество, приглашенный в Россию и произведенный в Архиепископа Астрахани. Он стоит несравненно выше всех наших церковных писателей русских, соединяя в себе основательную ученость с духовным помазанием. Есть признаки, по которым догадываются, что тело его нетленно. Сама увидишь — как превосходна его книга, и потому какое имеет духовное достоинство Писатель. Ах! не хотелось бы мне ехать в шумный, интрижный Петербург, где доминирует сценическое благочестие, ищущее произвести только эффект пред людьми, ищущими и довольствующимися только кратковременным эффектом. Сценический эффект отвергается духовным учением [389]. Для эффекта достаточно быть, почти непременно должно быть езуитом. Те, на которых подействовал эффект, или скоро ощущают уничтожение его, или же делаются фанатиками. Эффект, произведенный актерством, в сущности есть обман, плоды его не могут быть добрыми. — Не находя во мне эффекта, Петербургские долго устранялись от меня. Прежде всего начал являться плод в братии, а потом некоторые угнетаемые жестокими скорбями нашли нужду в утешении не актерскими выходками, а истинным духовным учением, и — сблизились со мною. Мало-помалу мое знакомство расширилось: составился круг, в котором господствует милая, искренная, образованная, веселая простота, чуждая всякой принужденности и церемонии. Если Бог приведет меня снова водвориться в Петербурге и Сергиевой Пустыне, то поехав туда, ты найдешь людей, которые встретят тебя с {стр. 542} отверстыми объятиями; особливо вы сойдетесь с Баронессою Фридерикс, с которою у вас есть сходство и которая мне — преданнейший человек. — Общество же политическое собирается у меня редко, и его можно удобно избегнуть. — По моей болезненности, по прекрасному климату, по уединению Бабаевской обители — не надо бы лучше места для жительства моего; к тому же о. Игумен предобрый человек, и все братия, начиная с него, меня очень полюбили и пламенно желают, чтоб я здесь остался. Но в Петербурге любимых моих гораздо больше, — сильнее и разумнее любят. Что Бог даст! Отдаюсь на Его волю.