Элиза Ожешко - Господа Помпалинские

• Название: Господа Помпалинские
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Роман написан в начале долгого творческого пути Ожешко, он заслуживает того, чтобы его знал русский читатель.

Роман недаром называется «Господа Помпалинские». Почти все персонажи, появляющиеся на его страницах, это отпрыски, многочисленные ветви родословного древа Помпалинских — от графов, соприкасающихся с «верхами», с «подлинной» родовой аристократией, до мелких шляхтичей, разорившихся, опустившихся на дно жизни, вынужденных продавать своих детей в приживалы или отправлять их на фабрики. Э.Ожешко дает в этом романе как бы вертикальный разрез определенной части польского дворянского общества конца 60-х — начала 70-х годов, после крестьянской реформы и восстания 1863 года — событий, наложивших на него очень резкую печать.

---

— Очень прошу вас, кузина, — бодро, несмотря на свое отчаяние, сказал он, — берегите себя, пока я буду в отъезде… Берегите себя, не надрывайтесь на этой проклятой фабрике и знайте, что я… — Он опять замолчал. — Нет, не могу, не имею права говорить… Будьте здоровы.

Он крепко пожал маленькую девичью ручку и опрометью бросился к ожидавшему его извозчику.

Занятый своими мыслями, приехал Павел на вокзал, как во сне, купил билет и, опустив голову и ни на кого не глядя, вошел в вагон второго класса. Вдруг рядом кто-то зашипел от боли. Это Павел, задумавшись, нечаянно наступил на ногу какому-то, хорошо одетому, пухлощекому и вислоусому господину, чье самолюбие оказалось чувствительней конечностей. Дрыгая отдавленной ногой и готовый растерзать наглеца, который, причинив ему такую боль, даже не подумал извиниться, он обратился к Павлу таким тоном, словно собираясь, по меньшей мере, вызвать его на дуэль:

.— С кем имею честь?

Павел, который не заметил своей оплошности, с недоумением посмотрел на него. Г розная мина усача показалась ему забавной, и, любопытствуя, чем кончится назревающий скандал, он учтиво ответил:

— Павел Помпалинский, к вашим услугам!

При этом имени гнев оскорбленного господина моментально испарился, и лицо преобразилось. Словно по мановению волшебной палочки лоб разгладился, встопорщенные усы опустились, в глазах появилось умильноподобострастное выражение, на губах заиграла льстивая улыбка, и, за минуту перед тем воинственно выгнувший грудь, господин поспешил отвесить низкий поклон.

— Ах! Прошу прощения, — пробормотал он. — Право, не знал… Очень, очень приятно…

«Чудак какой-то», — подумал Павел, ничего не понимая. Усевшись в уголок, он задумался, и перед глазами у него ожило нежное, милое, как у ребенка, личико Розы. Чудесным видением промелькнуло оно сегодня перед ним и вот опять с волшебной, притягательной силой встало в воображении. «Да, — мысленно сказал он, словно заканчивая долгий спор с самим собой, — старуха генеральша права! Конечно, до меня ей дела не больше, чем до старого корсета, выброшенного на помойку, я нужен ей только затем, чтобы лишний раз досадить графу Святославу. Но все-таки старуха права, и рано или поздно придется последовать ее совету».

Между тем поезд тронулся, но Павел, погрузясь в свои мысли, не замечал, что стал для своих спутников предметом живейшего интереса. Усатый господин, с виду помещик средней руки, уже успел подмигнуть соседям: мелкому чиновнику и какому-то франту невысокого полета. Франт и чиновник, услышав произнесенную шепотом фамилию, встрепенулись и уставились на Павла.

— Вторым классом ездит, — тихо заметил чиновник. — Ишь, научились деньги экономить господа помещики!

— А что особенного! Теперь хорошим тоном считается ездить вторым классом, — сказал франт, как бы намекая, что и он тоже неспроста путешествует вторым классом.

— Да, тяжелые времена настали, — вздохнул псме-Щик.

И все трое снова уставились на Павла. Так он и ехал, будто царек со своей свитой.

— Куда изволите направляться, господин граф? — начал разговор помещик.

— Я выхожу на станции Зет.

— Я тоже.

— Ия.

— Ия.

— Тем приятнее будет путешествовать!

Павел не выразил восторга, — как видно, он был на этот счет иного мнения.

— Вам, вероятно, неудобно сидеть на этой жесткой лавке.

— Да, ничего не скажешь, управление железных дорог не очень-то заботится о пассажирах…

— После той мебели, которую я недавно приобрел для моего кабинета, эти лавки…

В таком духе разговор продолжался всю дорогу.

Когда поезд подошел к большой станции, франт первым соскочил на перрон и услужливо подал Павлу руку.

— Обопритесь, граф, из вагона не так ловко выходить, как из кареты…

В буфете все трое устремились за Павлом, спеша занять место возле него.

— Как здесь ужасно готовят! — пожаловался помещик.

— Вы, конечно, не привыкли к такой пище, — угодливо улыбнулся чиновник, все время ловивший взгляд Павла.

— Я этого просто в рот не возьму! — воскликнул франт, брезгливо отодвигая нож и вилку, хотя сам пожирал голодными глазами выставленные кушанья.

В вагоне франт и чиновник просительным тоном обратились к помещику:

— Вы знакомы с графом… сделайте одолжение, представьте нас…

— Пан Пежинский, пан Камёнкевич, — с важностью выполнил эту церемонию помещик.

Последовал обмен поклонами. Павел наконец понял, в чем дело, и, односложно отвечая на многочисленные вопросы и благодаря за внимание, время от времени прятал лицо в меховой воротник, чтобы скрыть разбиравший его смех.

Так продолжалось целый день. А вечером, когда путешествие подошло к концу, на Павла посыпался целый град любезностей.

— Очень приятно было познакомиться, большая честь для меня, — рассыпался помещик в любезностях, покручивая усы.

— Нижайше кланяюсь и покорнейше прошу не забывать, — лебезил чиновник, отвешивая поклоны.

А франт неизвестно зачем, наверно, показать, что они у него есть, вынул из кармана визитную карточку и с изящным поклоном вручил Павлу.

— Граф, разрешите напомнить о нашем знакомстве, когда я буду в Варшаве…

— Да, да, очень приятно, я буду очень рад, — кланяясь во все стороны, говорил Павел. — Вы так любезны и предупредительны, что мне, право же, не хочется вас разочаровывать; но, к сожалению, произошло недоразумение!

— Какое недоразумение?! — хором вскричали удивленные пассажиры.

— Вы приняли меня за другого…

— О,граф!

— Что вы, граф!

— Как можно, граф!

— Господа, вы оказали мне честь, приняв меня за графа Помпалинского. Но я не питаю никакой любви к притворству и хочу прямо сказать, что я не граф…

— Ха! Ха! Ха! Вы, видно, любите посмеяться!..

— Какой вы шутник, граф!..

— Право, очень милая шутка!

— Я вовсе не шучу, господа. Помпалинские — графы и богачи, а у меня ни титула, ни миллионов. Хоть я и Помпалинский, но беден, как дервиш, и никто меня не величает «сиятельством». Прощайте, господа.

И Павел, приподняв шляпу и любезно поклонившись, быстро удалился. Но не успел он сделать нескольких шагов, как угодил в объятия Цезария. Павел телеграммой сообщил о своем приезде, и Цезарий, которому не терпелось поскорее увидеть и обнять его, приехал на станцию.

V

Но прежде чем познакомиться с самым юным отпрыском графского рода, которого в семейном кругу называли: «Ce pauvre César», «Ce malheureux enfant» а посторонние — «простаком» или «чудаком», давайте перенесемся в большую старинную усадьбу, затерявшуюся в глуши Литвы, где больше двадцати лет безвыездно живет старая вдова генерала Орчинского.

Надеюсь, читатель не посетует на это. Усадьба генеральши ничем, правда, не примечательна, но расположена живописно. Старинный дом покоев с остроконечной крышей и высокими зеркальными окнами; за домом — тенистый, запущенный сад, рядом — густой бор, где тихо шумят сосны, аллеи вековых лип и лиственниц… В Литве еще не редкость такие усадьбы. Оттуда их еще не вытеснили безвкусные дворцы с модными подстриженными парками. Там по заброшенным, заросшим травой дорогам стоят они, навевая редкому путнику воспоминанья и преданья о давно минувших днях.

Словом, усадьба каких много; зато владелица ее — помещица каких мало. С ней поистине даже много повидавшему человеку стоит познакомиться; ради этого не жаль потерять немного времени. Старуха Орчинская — одна из самых богатых помещиц в Литве: кроме капитала в миллион рублей серебром (серебром, а не какими-то там ассигнациями), ей принадлежали еще имения, которые оценивались в несколько миллионов злотых.

Богатство по тем временам прямо-таки сказочное; но это не сказка, а самая настоящая быль.

И при таком богатстве у нее не было детей. Она рано овдовела и не имела близкой родни: ни племянников, ни сестер, ни братьев, — словом, никого. Это, однако, вовсе не значит, что у нее не было наследников. На родство с ней притязало великое множество окрестных помещиков — да что окрестных! Наверно, по всей Литве искали самый отдаленный эфемерный trait d’union \ хоть тончайшую родственную ниточку, соединяющую с семейством Орчинских или Помпалинских.

Дело в том, что в девичестве генеральша была Пом-палинской.

Таким образом, фамилию эту носят многие персонажи романа. И, видно, прав был Мстислав, говоря, что именитый род разросся непомерно и теперь достойнейшим его представителям каждую минуту приходится опасаться, как бы какой-нибудь родич не опозорил их или не навлек другую неприятность. Но это не имело, конечно, никакого отношения к госпоже генеральше. Она была и богата и знатна — какой же тут позор? Один почет!

Другое дело, когда у нее не только богатства, но даже платьишка приличного не было и величали ее не «генеральшей», а просто «Цецилией», иными словами, когда она была тихой, бедной сироткой без куска хлеба и крыши над головой, дочерью одного из «впавших в бедность» Помпалинских (хотя злые языки говорили, что ниже соломенной стрехи, под которой ее отец родился и прожил свой век, и упасть нельзя). Красота была тогда ее единственным богатством и единственной надеждой на будущее. Бледная, стройная и печальная, с черной косой вокруг головы, она напоминала грациозную лань из тех лесов, где прошло ее детство, или древнегреческую статую из благородного мрамора. Голубые миндалевидные глаза ее глядели робко и пугливо, но в минуты задумчивости или душевного волнения в них вспыхивали смелость и упорство. Впрочем, нет! Кроме хорошенького личика и стройной фигурки, у Цецилии был еще богатый родственник — тот самый светлой памяти рыбак, отец графов Святослава, Августа и Ярослава, который тогда как раз вынырнул из мрака незаслуженного, но, увы, всеобщего забвения.