Юлия Андреева - Дерево не выбирает птиц

• Название: Дерево не выбирает птиц
• Автор: Юлия Андреева
• Жанр: Фэнтези

Мир, в котором человеческая жизнь ничего не значит, и потому счет идет на сотни и тысячи. Где иногда не успеваешь родиться, как тебя уже разорвали на клочки. Мир, где дети в качестве тренировки учатся отсекать головы. А сюзерен решает, с кем его приближенным жить и кого убивать.

Где светлые волосы и голубые глаза — метка сатаны, и невозможно спрятаться, смешаться с толпой, прикинуться ветошью.

Какой нормальный человек мог возжелать оказаться в этом ужасном, опасном и безысходном мире? — Только тот, кто явился не за чужими землями и почестями, а единственно, чтобы поиграть и выиграть! Только настоящий ИГРОК.

---

Юлия Андреева Геймер 4 Дерево не выбирает птиц

Если знаешь секрет, удержи его в себе. Таким образом, он будет твоим пленником, и ты будешь господином над ним. Рассказанная другим тайна сделается госпожой над тобой. Случайно оброненное слово приведет тебя к месту твоей казни.

1632 год. Япония. Эдо

Первая часть

Замок сегуна в Эдо давно уже воспринимался залетевшим в Японию XVII века Алом как нечто вроде собственного дома. Да и его самого здесь принимали чуть ли не как родного. Во всяком случае, пропуска проверяли разве что для проформы. Шутка ли сказать, лучший друг сегуна Токугава-но Хидэтада[1], человека вздорного и скорого на расправу. А значит, он — Ал — Алекс, или, как местные выговаривают, Арекусу, тут самый важный клиент, с которым нужно обращаться, как с ручной коброй хозяина — то есть исключительно вежливо и бережно, улыбаться во весь рот, непрерывно кланяясь. Кланяться и при этом следить, чтобы не заполз куда не надо и, упаси Будда, не повредил собственной шкуры. Потому как если этот самый Арекусу Грюку — Алекс Глюк сам сегуну не доложит о нерадении, шпионы непременно нажалуются, и тогда…

Опасно шутки шутить в мире, где казнь через отсечение головы — любимая забава, а дети самураев сначала учатся отрубать головы домашней птице, затем обезглавливают собаку, и когда руки перестанут дрожать да мышцы окрепнут, тренируются на узниках в местной тюрьме.

Нет тюрьмы — любящий отец всегда найдет провинившегося в какой-нибудь мелочи крестьянина, и да здравствует учеба!

Опасно проявлять нерадение в мире, где голова столь слабо прикручена к шее, одно слово, одна неправильная мысль — и…

Катится, катится белый глупый шарик с самурайским пучком или длинными волосами крестьянина, с женской прической или младенческим пушком. Катится, оставляя за собой кровавый след.

Белые мягкие татами под ногами, белый рис на тарелках, палочки, веера, улыбки… чтобы не сойти с ума, нужно уйти в себя, глубоко спрятаться за семистворчатым занавесом, уйти и не возвращаться. Жить за пеленой и туманом, наблюдая агонию собственного тела, его величие и низость.

Белые татами под ногами, полупрозрачные сёдзи, поклоны, приветствия — наносная шелуха мира. Подует ветер — и нет ее.

Глава 1 Зачистка

Однажды Хидэтада посетил монастырь Хэйраку-дзи, что на горном плато неподалеку от замка Хаттори. Увидев там святого монаха, сегун решил проверить его ум и спросил:

— Что самое лучшее могут сделать боги для Японии, чтобы жители ее, все — от торговцев и крестьян до самураев и даймё — были счастливы?

— Послать смерть на дурного правителя, — ответил монах.

Токугава Осиба. Из собрания сочинений

Ал неспешно опустился на колени, ткнулся лбом в татами, оставаясь какое-то время в почтительно-согбенной позе. Когда за его спиной с шорохом задвинулось сёдзи, он резко вскинул голову, так что светлые волосы на секунду взлетели в воздух. Вскочил на ноги и, крутанувшись на месте, заехал пяткой в лицо собеседника.

— На!

Хидэтада только и успел чуть отклониться, отчего удар скользнул по скуле, не причинив видимого вреда.

Сёдзи тотчас распахнулись, на пороге возникли самураи стражи, но хозяин махнул на них веером, и те, немного задержавшись в дверях, все же покинули помещение.

— Сдурел? Полный замок самураев! Да не успей я… — Хидэтада продолжал сидеть на полу, потирая ушибленную щеку и наблюдая за возвышающимся над ним приятелем. — Сядь, по крайней мере, там же ясно видят тень. И не ори ты бога ради! Что случилось? Что тебя не устраивает?

— Ты, монаршая морда! — Ала трясло. — Ты и твои подонки, убивающие детей!

— Твоих, что ли? — Хидэтада сощурился, отчего его и без того узкие глаза превратились в лукавые щелки. — Так думай в следующий раз, где плодишься. Подонки. На себя бы посмотрел. Устроить пьяный дебош в замке верховного правителя! Урод!

— Я, может, и урод. Может, и зазря в эту историю ввязался. Может, без меня тут и лучше было бы. Но я убиваю только… — Он осекся, закашлявшись.

— Вот именно. Что против твоего меча оказалось, то и срубил. Честный кинжал, лукавый нож. Благо твоих предков в Японии с гарантией никогда не водилось, и, случись что, ты свой род не изничтожишь, через это не погибнешь. А что, у вас, европейцев, в традиции, что помеха, то и рубите. Что же до деток, то, помнится, после того как ты из моих документов узнал имя предводителя восстания на Симабара, в результате которого падут сорок тысяч человек, сам грозился поднять ублюдка на копье, дабы не призывал народ к смуте, не устраивал мятеж, после которого остров в два слоя покроется гниющими останками своего народонаселения. Или ты, прости за тупость, иное копье для мальчишки готовил? — Хидэтада резко привстал, хватая себя за причинное место. — Получается, ты не убить его, а всего лишь трахнуть хотел? Пардон, мадам, моветон, не сдержался. Ты нового христианского мессию брата Иеронима, или попросту Амакуса Сиро, на это копье нахлобучить грозился?! Ай, ай, а я-то все время думал, что ты по женской части!

— Отвали. — Ал обреченно опустился на подушку, невежливо выставив перед собой длинные ноги. — Я действительно искал этого Амакуса, мать его, и, найдя, наверное, убил бы. Потому что в исторических документах ясно пишут, что у восстания в Симабара был, то есть будет, всего один вдохновитель. И если я смог бы зарезать его, остались бы живы тысячи людей. Что значит жизнь одного ребенка в сравнении с десятками тысяч жизней?

— Вот именно, — вздохнул Хидэтада, — ты только строил планы, а я занимался конкретной зачисткой. Ну подумай сам, что нам известно? Что в 1637 году, то есть уже через пять лет, в Симабара произойдет христианское восстание, что борьба захватит несколько провинций, и в результате мятеж будет подавлен, и те, кто не сумел погибнуть во время боев, будут обезглавлены по суду. Причем это будут не только самураи, но их жены, дети, слуги… а значит, нельзя даже допустить мысль, что змееныш может выползти из наших ловушек. Что значит жизнь десятков в сравнении с десятками тысяч?.. Что известно еще? Год рождения… мы знаем, что в 1637 году ему должно быть шестнадцать. Следовательно, сейчас одиннадцать. Что его вроде как зовут Амакуса Сиро, или Масуда Токисада, или брат Джером, который в некоторых текстах значится как Иероним. Ну, если сразу же принять, что в тех местах нет семейства Масуда, а Амакуса не что иное, как название острова… Если согласиться, что поганец сейчас преспокойно живет под неведомым нам именем… Да под такие приметы не подходят только девочки! Мы знаем, что он якобы из семьи бедного самурая! А ты много видел богатых самураев? Тем более в тех местах? Что его отец якобы является вассалом даймё Мацукура Сигехару. Подумай сам — все, что я могу сделать в этой ситуации, это перебить всех подростков мужеского пола, которые приблизительно подходят по возрасту. При этом нигде не сказано, что он из христианской семьи или что не сделался христианином накануне восстания. А значит, убивать приходится и детей из буддийских семей. А если поганец и его семья еще и примут вассалитет не сейчас, а, скажем, через пару лет… м-да…

— Тогда какой смысл убивать? — поморщился Ал.

— На всякий случай. — Сегун поднялся, оттряхивая затекшие ноги. — Выпить хочешь?

— Только не саке.

— Да что я — не в теме? — Узкое хоречье лицо Иэмицу озарила довольная улыбка. — Обижаешь. Испанское, как заказывал. — Он подошел к стенному шкафчику и извлек оттуда бутыль и две чашки. — Мои шпионы проникли во все княжеские дома острова Амакуса и Симабара. Жены и любовницы приставлены ко всем военачальникам той местности, да и у нас… тоже… Патрули под видом нищих ронинов проверяют дороги. Мы заглядываем в казармы и купеческие лавки, общаемся с рыбаками и крестьянами. Но нигде не можем отыскать этого Сиро… — Он сел на свою подушку, вытащил зубами пробку, налил себе и Алу. — Нет никого, кто знал бы Амакуса Сиро или Масуда Токисада. Поэтому я отдал приказ убирать всех мальчиков, которые по возрасту могут оказаться этим самым Сиро. — Он вздохнул. Выпил. Поморщился. — Профилактика, что б ее.

* * *

Когда-то… как же давно это было?.. Так давно, что уже и мысли почти перестали нарождаться в голове на родном русском языке, как сказали бы японцы — на языке северных варваров. Хотя что они могут знать о севере? Да и северными варварами они называют далеко не русских.

Когда-то давно Ал жил в будущем, а доживает жизнь в прошлом. Там, в недостижимом будущем, остались его юность, застряла молодость, и теперь он, убеленный сединами воин, вынужден доживать свой век при дворе второго сегуна Эдо Бакуфу[2], сына легендарного Токугава-но Иэясу, Иэмицу.

Поддельного сегуна, чье тело давно уже забрал себе другой внедренец — кореец Ким. Странная судьба двух друзей вдруг рванула вспять, ставя на-попа саму историю и потворствуя страстным желаниям двух приятелей хотя бы прикоснуться к ней. Хотя бы прикоснуться, а он, Алекс Глюк, хочет изменить ее, не дать японским христианам поднять восстание, повлекшее за собой десятки тысяч человеческих жизней. И он хочет, и Ким, потому как невозможно для человека XXI века спокойно сидеть в сторонке и ждать, когда история войдет в свое русло и все произойдет по-писаному.