Вячеслав Козляков - Василий Шуйский

• Название: Василий Шуйский
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-03045-9

Имя царя Василия Ивановича Шуйского связано с самыми тяжелыми страницами в истории русской Смуты начала XVII века — восстанием Болотникова, осадой Москвы Тушинским Вором, открытой интервенцией польского короля Сигизмунда III, катастрофическим поражением русских войск под Клушином в 1610 году и, как итог, сдачей Москвы полякам. Сам царь, сведенный с престола собственными подданными, стал добычей польского короля и окончил свои дни в польском плену.

Так кем же был Василий Шуйский — виновником почти окончательного уничтожения Русского государства или жертвой чудовищных обстоятельств? О трагической судьбе последнего Рюриковича на русском престоле рассказывается в этой книге.

---

3 июня 1606 года в Москве «со кресты, за Каменным городом», встречали процессию с телом царевича Дмитрия, прибывшую из Углича. Вместе с гробом царевича было привезено «писмо», подтверждавшее случаи исцеления. Дело шло к канонизации невинно убиенного отрока. В Архангельском соборе в Кремле состоялось перенесение мощей. Царица-инокиня Марфа Федоровна во всеуслышание просила прощения у царя Василия Шуйского, освященного собора и всех людей в том, что она лгала им: «А большее всего виноватее перед новым мучеником, перед сыном своим царевичем Дмитреем: терпела вору ростриге, явному злому еретику и чернокнижнику, не объявила его долго». Объяснение было бесхитростным и откровенным: «…а делалось то от бедности». Одновременно прозвучало еще одно важное признание: царица-инокиня Марфа, соглашавшаяся ранее на «воскрешение» своего сына, снова свидетельствовала, что царевича Дмитрия убили «по Борисову веленью Годунова»[201]. Но «единожды солгав»… кто же ей теперь мог верить по-настоящему?

В Москве ходили слухи, переданные в посольском дневнике Николая Олесницкого и Александра Госевского, что в Угличе произошел фарс, к тому же сопровождавшийся кровопролитием: убили некого стрелецкого сына Ромашку (Romiska), заплатив его родителям большие деньги, затем наняли людей, притворявшихся исцеленными. Когда тело царевича Дмитрия было привезено в Москву, его встретили со множеством церемоний. Царь Василий Шуйский лично свидетельствовал обретение нетленных мощей царевича, «восклицая», по свидетельству голландца Исаака Массы: «Днесь зрим мы истинного юного Димитрия, убиенного в Угличе, и Божие провидение сохранило его столь же свежим, как если бы его только положили во гроб». Однако никому не дано было перепроверить царские слова, а таких желающих, помимо самого голландского купца, набралось немало и среди русских людей. «Носилки тотчас были покрыты, — рассказывает Масса, — я бы и сам охотно посмотрел, когда бы меня допустили, также многие монахи и священники, весьма того желавшие; но, возможно, страшились, что у нас слишком длинные языки, и заботились о том, чтобы мы не осквернили святое тело, и привезли его в Москву как святого и угодника, и поставили на носилках в Архангельском соборе, но никто не смел приблизиться к нему, кроме главнейших бояр и епископов, посвященных в это дело». Исаака Массу не убедили ни оглушительный колокольный звон, ни дым от каждения, ни сами начавшиеся исцеления, в которых, как ему казалось, было «осязательно плутовство». Автор «Краткого известия о Московии» язвительно писал о тех, кто хорошо слышал и говорил, пока не заходил в церковь; «и когда выходили оттуда, то становились немыми, когда их о чем-нибудь спрашивали, и, по меньшей мере, заикались». И это даже несмотря на то, что «туда никто не входил, только те, кого впустили»[202]. Обретение мощей царевича Дмитрия, очевидно, виделось иностранцам больше «фортелем» и «фальшью». Приставы польских послов Николая Олесницкого и Александра Госевского благочестиво передавали рассказы о продолжавшихся исцелениях, не ведая, что на посольском дворе мало верят москвичам.

В Москве еще две недели звонили в колокола по всем церквам. Внешне происходившие события, кажется, убеждали русских в святости царевича, а значит, и в справедливости утверждения о его гибели. (Правда, впоследствии выяснилось, что полностью от сомнений избавиться не удалось.) Это, безусловно, укрепляло позиции только что взошедшего на престол Василия Шуйского. Признанию законности его власти должна была способствовать и интронизация нового патриарха Гермогена, произошедшая ровно месяц спустя после встречи мощей царевича Дмитрия — 3 июля 1606 года.

Первые недели царствования Василия Шуйского показали, что не только в столице, но и во всем Московском государстве произошел глубокий раскол. Внешняя форма его была понятна. Все, кто был лоялен к боярской власти, поддержали перемены и воцарение Василия Шуйского, другие же остались верны имени Дмитрия. Войско, собранное для крымского похода под Москвой, сразу распалось по своим политическим пристрастиям. Новгородские дети боярские приняли участие в московском восстании 17 мая 1606 года, и значит, тогда же присягнули царю Василию. Служилые люди северских и рязанских городов не стали принимать присягу под Москвой: «А черниговци, и путимци, и кромичи, и комарици, и вси рязанские городы за царя Василья креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас де царевич Дмитрей Иванович жив»[203]. Надо представить себе этот поход дворян, вместо войны с Крымом двинувшихся обратно от Москвы в свои поместья. По дороге они разносили новости о перевороте, произошедшем в столице. Вместе с ними волна общего недовольства прошла по всем украинным и северским городам. Очень скоро это мятежное дворянство вернется в Москву, и судьба Московского царства будет поставлена под угрозу.

Битвы с Болотниковым

Присяга царю Василию Шуйскому из формального акта подчинения новой власти превратилась на местах в демонстрацию неповиновения: посланных им людей не слушали, отсылали обратно, а то и вовсе расправлялись с ними. В разрядных книгах упомянуто о гибели воеводы Михаила Богдановича Сабурова в Борисове-городе и князя Петра Ивановича Буйносова в Белгороде. Едва избежал смерти в Ливнах окольничий Михаил Борисович Шеин («утек душею да телом, а животы ево и дворянские пограбили»). Словом, в Разряде вынуждены были написать об усеченной присяге царю Василию Шуйскому, что «крест ему на Москве и в Замосковных городех целовали». То есть почти все окраины государства остались верны царю Дмитрию: «А как после розтриги сел на государство царь Василей, и в полских, и в украинных, и в северских городех люди смутились и заворовали, креста царю Василыо не целовали, воевод почали и ратных людей побивать и животы их грабить и затеели бутто тот вор рострига с Москвы ушол, а в его место бутто убит иной человек»[204].

Главными центрами сопротивления власти царя Василия Шуйского в июне-июле 1606 года стали Путивль и Елец. Движение в Путивле — бывшей столице царя Дмитрия в пору его борьбы с Борисом Годуновым — возглавил Иван Исаевич Болотников. В советской историографии «восстание» или «крестьянская война» под руководством Болотникова оказалась одним из самых «любимых» сюжетов. Имя Ивана Болотникова, в свою очередь, почти полностью заслонило собой и имя царя Василия Шуйского, и все остальные события его царствования. И хотя «восстание Болотникова» оказалось исследовано лучше всех других эпизодов из эпохи начала XVII века, без пересмотра традиционной темы все же не обойтись[205].

У Ивана Болотникова была великолепная авантюрная биография, происшествий в которой хватило бы не на один приключенческий роман. Даже гетман Станислав Жолкевский говорил: «Надлежало бы написать длинную историю, чтобы рассказать все сделанное неким Болотниковым». Истории и романы о нем, и правда, были написаны — но после того, как из него сделали предводителя «первой крестьянской войны». Его судьба показывает, что в России с воцарением Василия Шуйского уже начинали действовать законы Смутного времени. Только в Смуту можно в одночасье превратиться из безвестного человека в исторического героя. Иван Болотников — холоп боярина князя Андрея Александровича Телятевского — по своему сословному чину был примерно равен Григорию Отрепьеву, разве что никогда не менял саблю на книжную науку и чернеческие одежды. Болотниковы — род служилых людей, а свою службу Иван Исаевич нес не в составе дворянской сотни, а во дворе одного из приближенных бояр Бориса Годунова. Как сообщал Конрад Буссов в «Московской хронике», во время какого-то похода он был взят в плен крымскими татарами «в Диком поле» и провел несколько лет на турецких «каторгах» (так назывались суда, гребцами на которых были невольники). Затем их корабль отбили в морском сражении, Ивана Болотникова освободили вместе с другими невольниками и привезли в Венецию. Есть известия о том, что он успел повоевать с турками на стороне Габсбургов в Венгрии. В 1606 году, когда война Империи с турецким султаном завершалась, Болотников решил возвратиться домой. В Речи Посполитой его дорога шла через Самбор, куда приехал из Москвы Михаил Молчанов, которого Ядвига Мнишек, жена сандомирского воеводы Юрия Мнишка и мать русской царицы Марины, стала выдавать за спасенного Дмитрия.

Это и был ключевой пункт истории. Все выходило очень удачно: Болотников, в отличие от других, никогда не видел прежнего царя Дмитрия, а Молчанов, выдавший себя за спасенного царя, был убедителен. В Самборе были готовы ухватиться за любую возможность помочь своим остававшимся в плену родственникам. Поэтому Ивана Болотникова, как опытного воина, снабдили письмом в Путивль к князю Григорию Петровичу Шаховскому и послали его воевать в Московское государство во имя царя Дмитрия. Конрад Буссов приводит напутственную речь мнимого Дмитрия — Михаила Молчанова, с которой Иван Болотников был отпущен из Самбора: «Я не могу сейчас много дать тебе, вот тебе 30 дукатов, сабля и бурка, довольствуйся на этот раз малым. Поезжай с этим письмом в Путивль к князю Шаховскому. Он выдаст тебе из моей казны достаточно денег и поставит тебя воеводой и начальником над несколькими тысячами воинов. Ты вместо меня пойдешь с ними дальше и, если Бог будет милостив к тебе, попытаешь счастья против моих клятвопреступных подданных. Скажи, что ты меня видел и со мной говорил здесь в Польше, что я таков, каким ты меня сейчас видишь воочию, и что это письмо ты получил из моих собственных рук»[206].