Жанна Режанье - Ловушка для красоток

• Название: Ловушка для красоток
• Автор: Жанна Режанье
• Жанр: Современные любовные романы

Роман рассказывает о жизни фотомоделей — красавиц с изумительными фигурами, лица которых мелькают на обложках сотен журналов и в сюжетах коммерческого телевидения. Девушки-модели вынуждены продираться сквозь жесткую конкуренцию, многочисленные любовные связи, замужества и разводы. Жанна Режанье описывает судьбу трех девушек: Кэрри, Долорес и Евы. В своей профессии они достигли вершин, но, несмотря на головокружительный успех, рискуют попасть в капкан собственной красоты.

---

И вдруг ее вновь охватило чувство, которое она с такой силой испытала при первой встрече с Кэрри — зависть, ненависть, желание причинить боль. Долорес сделалось жарко от этого.

Злясь на себя, Долорес подошла к раскрытой сумке и затолкала в нее месячный запас эновида, припрятав его за подкладкой.

— Слушай, ну и дура эта Ева! Или она только притворяется простушкой? Как ты думаешь?

Ева появилась в дверях.

— На проводе мистер Натан Уинстон! — доложила она. Долорес метнулась к двери, остановилась и попросила Еву:

— Киска, сделай мне одолжение, окажи услугу! Там в уборной где-то есть моя спринцовка — притащи сюда, чтобы я не забыла упаковать ее!

— Ну и ну! — протянула Ева, когда Долорес захлопнула за собой дверь. — С ней не соскучишься, да?

Она посидела в раздумье, потом спросила:

— Кэрри, а ты поняла насчет еврейской дамочки?

Глава III

— Мои анж!

Кэрри и Ева вступили в тяжеловесно украшенный холл городского дома Джефри Грипсхолма. Джефри наклонился над рукой Кэрри и поцеловал ее, изображая европейскую галантность. Отстранив Кэрри на расстояние вытянутой руки, он воскликнул:

— Comme tu es belle ce soir, ma cherie![1]

— Ева Парадайз, — представила подругу Кэрри, — хочу представить тебе Джефри Грипсхолма.

— Oh, c'est elle! Comme elle est belle! Une vrai auge![2] Джефри поднес руку Евы к губам и наградил ее влажным поцелуем.

— Вы говорите по-французски? — спросил он.

— Боюсь, что нет, — сразу смутилась Ева.

— Он что, француз наполовину? — поинтересовалась она у Кэрри, когда они прошли в спальню, чтобы оставить там верхнюю одежду. — Я к тому, что он хорошо говорит по-английски.

Кэрри рассмеялась:

— Уверяю тебя, что по-английски он говорит куда бойчее, чем по-французски.

В центре громадной спальни Джефри красовалась огромная пышная кровать времен Людовика XVI под ядовито-розовым покрывалом. Четыре розово-золотых ангелочка поддерживали балдахин над ней.

— У Джефри поразительная коллекция Буше, Фрагонара, Ватто и Вижье-Лебрюн, самая поразительная, какую только можно найти вне стен Лувра, — рассказывала Еве Кэрри.

Они вышли из спальни, прошли коридором к великолепной мраморной лестнице и спустились по ней в просторную гостиную, которая показалась Еве запруженной группками людей в вечерних одеждах. Еву немедленно сковал ужас, у нее задрожали коленки и заурчало в животе. Она же здесь ни единой души не знает! С кем ей разговаривать? И о чем?

Но к ним уже спешил, театрально простирая руки, Джефри Грипсхолм:

— Ah, mes belles, mes cheres belles allies![3]

Кэрри подумала, что за время знакомства с Джефри его французский прононс не улучшился. Она знала, конечно, что каждую зиму он отправляется на лыжные курорты, а летом проводит часть времени на Лазурном берегу. Она часто слышала его уверения, будто после визитов во Францию ему бывает трудно переключаться на английский. Если же кто-то по неосмотрительности спрашивал его, как долго пробыл он во Франции, Джефри сразу переводил разговор на другую тему — не признаваться же, что он провел там всего какие-то две недели! Ведь любой бы заподозрил, что этого времени недостаточно, чтобы забыть родной язык!

Кэрри редко приходилось слышать от Джефри связную французскую фразу с употреблением и подлежащего, и сказуемого. Он строил свою репутацию на повторении нескольких стандартных выражений, на произнесении гласных в нос и на легком заикании между словами, долженствовавшем показать, как он затрудняется в подборе нужных слов для обозначения сложной мысли. Среди людей, не причастных к языкам, это заслужило Джефри репутацию полиглота. В колонках светской хроники о нем обыкновенно писали: «Учтивый Джефри Грипсхолм с европейскими манерами, известный своими приемами и коллекциями произведений искусства» — и добавляли, что хозяин коллекций беседовал с имярек «на чистейшем французском».

Гостиная Джефри изобиловала полотнами, изображавшими преимущественно пастушек и молочниц. Богато украшенный резьбой потолок был целиком вывезен из Франции. Мебель из черного дерева, великое множество столиков, инкрустированных металлами и черепахой, а также полудрагоценными камнями вперемежку с изящными бронзовыми украшениями. Гостям оставалось лишь маневрировать между произведениями искусства. Ведя за собой Кэрри и Еву, Джефри представлял их своим гостям, с большинством которых Кэрри уже встречалась раньше. Она отметила присутствие короля туалетной бумаги с супругой, фабриканта готового платья Ленни Ли, который продвинулся по социальной лестнице, став продюсером бродвейского шоу, журналистки из отдела светской хроники, каких-то европейцев, парочки голливудских типов, нескольких невыразительных манекенщиц, итальянца из семьи, которая четыре поколения прожила в Америке, — недавно все звали его Фрэнки, теперь же он вдруг превратился во Франческо и не без успеха выдавал себя за графа.

— В библиотеке есть нечто, странным образом не соответствующее декору моей твердыни. Не желаете ли взглянуть? — предложил Еве Джефри.

Ева последовала за ним в библиотеку, где Джефри показал величайшее из своих сокровищ — картину Сера.

— Хоть мой природный вкус склоняет меня к искусству орнаментальному и чувственному, наилучшим примером которого, без сомнения, является рококо восемнадцатого века, я не сумел устоять перед изысканностью этого образца пуантилизма, — говорил Джефри.

Позднее Ева услышала, что картина была застрахована на двести тысяч долларов.

— Кэрри!

Она повернулась и чуть ли не нос к носу столкнулась с недавним производителем готовых тряпок.

— Вы никогда мне не звоните! — пожаловался Ленни Ли. — А я так ждал вашего звонка.

Керри напряглась от звуков его высокого и скрипучего голоса, от взгляда его глаз-бусинок.

— Разве вам не интересно взглянуть на весенние моды? — Ленни вращал свой бокал между мясистых ладоней. Говорили, он не оставляет бизнеса готового платья, потому что это отличная приманка для женщин. — Если пожелаете что-нибудь купить, я дам хорошую скидку. Давайте встретимся завтра за ланчем, а потом пройдем ко мне.

— К сожалению, Ленни, никак. Ужасно много работы.

— Работа и работа, с утра и до ночи? — голос у него был просто омерзительный.

— Что делать, — Кэрри отвернулась от него.

Король туалетной бумаги Фред Акерман беседовал с французской баронессой, возмещая избыточной жестикуляцией недостаточное знание французского. Его жена Лорин, которая, хотя и жила девять лет подряд летние месяцы на собственной вилле на мысе Ферра, но так и не выучила ни слова по-французски (да и по-английски едва умела связать несколько фраз), стояла рядом, поглядывая на мужа рыбьими глазами.

Кэрри пыталась пройти мимо них, но Фред ухватил ее за руку:

— Сто лет, как не видались, — закричал он, привлекая ее к себе. — А вам я так скажу, — обратился он к баронессе, — зайдите как-нибудь и посмотрите нашу коллекцию. Может, у Джефри коллекция больше, но наша тщательней подобрана, разве нет, Лорин?

— Да, — подтвердила жена, глядя прямо перед собой.

— У нас есть Пикассо, — хвастался Фред. — А недавно мы приобрели новую вещь, мечту коллекционера, верно, Лорин?

— Да.

— Купили Раушенберга, — Фред прямо раздувался от гордости. — И всего за десять тысяч. Даром же! И не подлежит налогообложению — я объявил, что это собственность моего фонда!

— Восхитительно, — сказала баронесса.

— Вам надо посмотреть коллекцию. Скоро мы с Лорин пригласим к себе народ — как только вернемся из Европы.

Баронесса кивнула и, перейдя на французский, извинилась и исчезла в толпе. Фред с Лорин переместились поближе к Ленни Ли, который разговаривал с девушкой в белом парчовом брючном костюме.

Увидев, что Кэрри осталась в одиночестве, Джефри Грипсхолм ринулся к ней.

— Eva est absoleuneut ravissaute! Une vrai ange, nou?[4] — Кэрри поискала глазами Еву и увидела ее в другом конце зала в окружении нескольких мужчин.

Ева выпила целый бокал шампанского, от которого у нее кружилась голова и все нравилось. Она пришла в восторг от собственной уверенности, от собственного остроумия и умения держаться, не говоря уж о комплиментах со всех сторон.

— Вы понимаете или нет, что вы самая привлекательная девушка в городе?

— Как же так, что мы не познакомились раньше?

— Новое лицо — что может быть прекрасней нового лица?

— Не может быть, вы уже год в Нью-Йорке? Я считал, что знаю всех красивых девушек в городе!

А буквально минуту назад всем известный Хай Рубенс, рекламный босс из Голливуда, прямо сказал Еве:

— Ты же должна стать кинозвездой!

Кинозвездой! Слова Рубенса бальзамом влились в Евины уши, и она с трепетом слушала, как он был потрясен ею с первого взгляда, потому что у нее есть стиль, есть именно то, что требуется от «звезды», а уж он-то в этом понимает и когда видит потенциальную «звезду», то способен отличить ее от всех иных прочих!