Симона Бовуар - Все люди смертны

• Название: Все люди смертны
• Автор: Симона Бовуар
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-01233-2

Симона де Бовуар — писательница, философ, «верховная жрица» экзистенциализма, спутница Жан-Поля Сартра, ее книги и в особенности знаменитое эссе «Второй пол» наложили отпечаток на целую эпоху.

«Все люди смертны», — назвав так в 1946 году свой роман, Симона де Бовуар попыталась разрешить загадку жизни и смерти. Задолго до успехов криобиологии и клонирования, идей многомирного бессмертия, до появления кинолегиона неумирающих Горцев она наделяет героя своего романа бессмертием — реальным и неопровержимым. Проклятие старения оборачивается для него проклятием вечной молодости. Но счастлив ли герцог Фоска, странствующий по континентам и столетиям? Или же он обречен вечно скучать, твердя: «Неужто вкус моей жизни никогда не изменится?»

---

— Войдите.

Он сидел на кровати и со старательным видом упорно вязал длинное полотнище из зеленой шерсти.

— Хорошо поработали?

— Очень плохо, — сухо ответила она.

— Завтра выйдет лучше, — сочувственно произнес он.

— Нет, — сказала она.

— Конечно, все повернется к лучшему.

Она пожала плечами:

— Вы не могли бы оставить на минуту ваше творение?

— Как пожелаете.

Он с сожалением отложил шарф.

— Чем вы занимались? — спросила она.

— Вы же видите.

— А пьеса, которую вы мне обещали?

— Ах, эта пьеса!.. — Он добавил извиняющимся тоном: — Я надеялся, что все сложится иначе.

— Что именно? Что мешает вам работать?

— Я не могу.

— Вы не хотите.

— Не могу. Я желал помочь вам. Но не могу. Что мне сказать людям?

— Написать пьесу несложно, — бросила она, теряя терпение.

— Для вас это естественно, ведь вы одна из них.

— Попытайтесь, вы ведь еще ни слова не вывели на бумаге.

— Я пытаюсь, — сказал он. — Временами один из моих персонажей начинает дышать, но тотчас угасает. Они рождаются, живут, умирают, и мне больше нечего сказать о них.

— Но ведь вы любили женщин, — возразила она. — У вас были друзья-мужчины.

— Да, — согласился он. — У меня есть воспоминания, но этого недостаточно.

Фоска закрыл глаза, — казалось, он отчаянно пытается вспомнить что-то.

— Нужно немало сил, — тихо произнес он, — немало гордости или любви, чтобы верить в то, что людские поступки имеют значение и что жизнь человека превозмогает смерть.

Она подошла к нему:

— Фоска, для вас моя судьба не имеет значения? — У нее перехватило дыхание, она со страхом ждала его ответа.

— О, вам не следовало спрашивать меня об этом, — попытался он уклониться от ответа.

— Почему?

— Вас не должно беспокоить то, что я думаю. Это слабость.

— Слабость… — повторила она. — Значит, потребовалось бы больше мужества, чтобы убежать от вас?

— Я знал одного мужчину, — сказал Фоска. — Он не бежал, он смотрел мне в глаза, слушал меня. Но это было его решение.

Она ощутила ревность к этому незнакомцу:

— Разве он был не такой, как другие, бедняга, тщетно пытающийся существовать?

— Видимо, да, — ответил Фоска, — но он не питал никаких надежд.

— Стало быть, важно делать то, что задумал? — спросила она.

— Для него это было важно.

— А для вас?

— Он пекся не обо мне.

— Но он был прав или нет?

— Не могу отвечать за него.

— Можно подумать, что вы восхищаетесь им.

Он покачал головой:

— Я не способен восхищаться.

Регина в растерянности прошлась по комнате.

— А я? — тихо спросила она.

— Вы?

— Я кажусь вам ничтожной?

— Вы слишком много думаете о себе, — сказал он. — Это нехорошо.

— А о чем я должна думать?

— О, я не знаю.

Регина спустилась со сцены. Фоска сидел в полутьме, в глубине пустого зала; она направилась к нему. Ее остановил голос:

— Регина!

Она обернулась: это был Роже.

— Ты не хотела, чтобы я пришел? — спросил он. — Меня пригласил Лафоре, а я так жаждал увидеть твою Беренику…

— С чего бы мне не хотеть?.. — спросила она.

Регина удивленно смотрела на Роже. Прежде ей казалось, что ее обрадует их встреча: еще недавно ее глубоко трогало все, что касалось ее прошлого. Но Роже держался непринужденно и отстраненно.

— Регина, ты восхитительная Береника. Тебе равно удаются и трагедия, и комедия. Уверен, скоро ты сделаешься лучшей актрисой Парижа.

Голос его чуть дрожал, уголок рта нервно подергивался. Он был взволнован. Она бросила взгляд в зал: кресло Фоски опустело. Он, тот, кто мог запомнить, видел ли он? Понял ли он, что ее невозможно перепутать ни с одной другой женщиной?

— Ты очень любезен, — сказала она Роже.

До нее дошло, что молчание затянулось. Роже с вниманием и тревогой разглядывал ее.

— Ты счастлива? — спросил он вполголоса.

— Ну да… — ответила Регина.

— Выглядишь усталой…

— Это все репетиции.

Регина чувствовала себя неловко под его взглядом, она уже отвыкла, чтобы ее разглядывали с таким пристальным интересом.

— Ты находишь, что я подурнела?

— Нет, но ты переменилась, — сказал он.

— Возможно.

— Прежде ты бы возмутилась, если бы я сказал, что ты переменилась. Ты так страстно хотела оставаться верной себе.

— Значит, я переменилась, — тихо сказала она и сдержанно улыбнулась. — Пора прощаться, меня ждут.

Он на миг задержал ее руку:

— Мы еще увидимся? Когда?

— Когда захочешь. Просто позвони мне, — безразлично бросила она.

Фоска ждал ее у входа в театр.

— Простите, я задержалась, — сказала она.

— Не извиняйтесь, я люблю ждать… — заметил Фоска. Он улыбнулся. — Прекрасная ночь. Вернемся пешком?

— Нет. Я устала.

Они сели в такси. Она молчала. Ей хотелось, чтобы говорил он — искренне, не раздумывая, но за весь путь он так ничего и не сказал. Она вошла в спальню, начала раздеваться, а он по-прежнему молчал.

— Ну что, Фоска, — начала она, — понравился вам спектакль?

— Мне всегда нравится смотреть на вашу игру, — ответил он.

— Но хорошо ли я сыграла?

— Полагаю, да.

— Полагаете? Вы не уверены? — вскинулась она.

Он промолчал.

— Фоска, — сказала она, — вы когда-то видели на сцене Рашель?

— Да.

— Она играла лучше, чем я? Намного лучше?

— Не знаю… — Он пожал плечами.

— Но вы должны знать, — настаивала она.

— Играть плохо или хорошо — я не знаю, что означают эти слова, — нетерпеливо заметил он.

Регине показалось, что в сердце у нее разливается пустота.

— Да очнитесь же, Фоска! Вспомните! Ведь это было, вы приходили на каждый мой спектакль, казалось, вы очарованы… Однажды вы даже сказали: «Мне хотелось бы заплакать».

— Да, — протянул он с неловкой улыбкой, — мне нравилось смотреть на вашу игру.

— Но почему? Разве не потому, что я хорошо играла?

Фоска с нежностью посмотрел на нее и произнес:

— На сцене вы со страстной силой верите в свои переживания! Мне доводилось видеть подобное чувство у двух-трех женщин в лечебнице, но те верили лишь в собственное существование. Для вас существуют и другие, и несколько раз вам удалось заставить существовать даже меня.

— Что? — спросила Регина. — И это все, что вы разглядели в Розалинде и в Беренике? И это все, на что вы считаете меня способной?

Она кусала губы, ей хотелось расплакаться.

— Это не так уж плохо, — сказал Фоска. — Не всем удается притворяться, что они живут.

— Но это не притворство, — с отчаянием в голосе возразила Регина. — Это правда, я живу!

— О, не будьте так уверены в этом, — откликнулся Фоска, — иначе вы бы так не настаивали на том, чтобы я отправился с вами в театр.

— Я уверена в этом! — яростно воскликнула она. — Я живу, я талантлива, и я стану великой актрисой. А вы слепец!

Он лишь улыбнулся.

— Хорошо получилось? — спросила Анни.

Она старательно укладывала на лед чешуйчатые ломтики ананаса. Регина окинула взглядом стол. Все было на месте: цветы, хрусталь, паштеты, бутерброды.

— Вроде бы хорошо, — ответила она.

Она принялась взбивать вилкой яичные желтки с расплавленным шоколадом. Флоранс устраивала роскошные приемы, но можно было на глаз определить цену марочных вин и заказных птифуров: дорогие и безличные деликатесы. Регине хотелось превратить этот вечер в неповторимый шедевр. Она любила принимать гостей. Весь вечер в глазах приглашенных отражалась обстановка, в которой протекала ее жизнь, они ели блюда, приготовленные их с Анни стараниями, слушали отобранные ею пластинки: весь вечер напролет она управляла их удовольствиями. Регина энергично взбивала желтки, и крем в миске начал густеть. Однако из прихожей доносились размеренные безостановочные шаги.

— Ах, это меня раздражает, — нервно выдохнула она.

— Хотите, я скажу ему?

— Нет… не стоит.

Вот уже целый час он расхаживал там, как медведь в клетке, в клетке вечности. Она взбивала яйца, а он расхаживал вдоль и поперек; каждую секунду капли на дне миски становились все темнее, насыщеннее, аппетитнее, в то время как шаги терялись в воздухе, не оставляя следа. Движение его ног, движение ее рук: крем будет съеден, миска вымыта, следа не останется. «Розалинда», «Береника», договор на «Бурю»… День за днем она терпеливо выстраивала свое существование. Он же расхаживал взад и вперед, уничтожая только что сделанные им шаги. У меня все рухнет разом…

— Готово, — сказала она, — пойду переоденусь.

Она надела длинное платье из черной тафты и выбрала бусы в шкатулке. Она громко сказала: «Сегодня я заплету косы». С недавних пор она взяла за правило говорить громко. Во входную дверь позвонили, начали стекаться гости. Она медленно перебирала волосы. Сегодня вечером они увидят мое истинное лицо… Подойдя к зеркалу, она улыбнулась. Улыбка застыла. Лицо, чертами которого она так дорожила, обрело сходство с маской, оно ей больше не принадлежало; и тело ее было чужим: манекен. Она вновь попыталась улыбнуться, манекен в зеркале тоже улыбнулся. Она отвернулась. Миг спустя ей предстоит лицедействовать. Она открыла дверь. Горели светильники, гости уселись на диваны и кресла: Санье, Флоранс, Дюлак, Лафоре. Фоска сидел среди них, принимая участие в беседе, голос его звучал весело; Анни разносила коктейли. Все выглядело всамделишным. Она поздоровалась со всеми за руку, гости улыбались.