Семен Клебанов - Прозрение. Спроси себя

• Название: Прозрение. Спроси себя
• Автор: Семен Клебанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1984

В книгу вошли две остросюжетные повести о наших современниках — «Прозрение» и «Спроси себя», объединенные темой нравственного и гражданского воспитания молодого поколения. Автор исследует важнейшую проблему ответственности советских людей друг перед другом, перед моральным кодексом нашего общества. С повестью «Спроси себя» читатели знакомы, она была издана в «Молодой гвардии» в 1976 году. Повесть «Прозрение» новая.

---

Прозрение. Спроси себя

ПРОЗРЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Утром третьего июля профессор Дмитрий Николаевич Ярцев, ведущий офтальмолог одной из московских клиник, как обычно, проводил обход больных.

Без пяти минут девять он вышел из кабинета и направился в ординаторскую.

Он открыл дверь, все сразу встали, поздоровались и ждали, когда Дмитрий Николаевич скажет привычное: «Начнем».

Но профессор сообщил:

— Сегодня у нас праздник.

Врачи недоуменно переглянулись. Никто еще не успел спросить о неведомом празднике, как в ординаторскую вошли старшая медсестра Лидия Петровна и санитарка Евдокия Ивановна.

Все называли ее тетя Дуня. Она редко бывала в этой комнате и не понимала, зачем ее сюда пригласили. «Неужели промашку допустила?» — подумала она, смущенно глядя на профессора.

— Сегодня у Евдокии Ивановны день рождения, — прервал неловкую паузу Дмитрий Николаевич. — Такой у нас праздник.

— А мне и в голову не пришло… Сама забыла… — упавшим голосом сказала Евдокия Ивановна.

Дмитрий Николаевич пододвинул ей стул:

— Праздник! И вы, пожалуйста, садитесь.

Евдокия Ивановна, присев на краешек мягкого стула, стянула с головы выцветший платочек и стала теребить его концы.

— Мне очень приятно, — сказал Дмитрий Николаевич, — поздравить нашу коллегу, милую тетю Дуню. Без таких людей жить трудно, просто нельзя. Мы вас любим… Давайте пожелаем Евдокии Ивановне крепкого здоровья, радости и счастья.

Все дружно захлопали.

— Одну минуточку. Еще не все. — Он вынул из кармана накрахмаленного халата синюю коробочку, извлек оттуда часики и надел их на худую руку Евдокии Ивановны, ясно приметив на сухой коже пятнышки гречки. — Пусть время долго отсчитывает дни вашей жизни. — Дмитрий Николаевич обнял санитарку, поцеловал ее.

Тут же подошла Лидия Петровна с букетом цветов.

Тетя Дуня взяла большой букет, промокнула глаза уголком платочка и встала.

— Спасибо вам… Будьте все здоровы… — И смущенно добавила: — Я пойду, Дмитрий Николаевич… В двадцать шестой надо ребятишек покормить…

Профессор приветливо кивнул и, когда она вышла, сказал привычное: «Начнем».

К обходу Дмитрий Николаевич относился с высокой мерой требовательности, которая позволяла ему следить за многоликими формами течения болезней, быть в курсе успехов и неудач исцеления людей…

С этого, считал профессор Ярцев, начинается искусство врачевания. Он был убежден: больной есть объект для созидательной работы врача.

Закончив обход палат левого крыла, Дмитрий Николаевич остановился в небольшом холле и обратился к коллегам:

— Меня настораживают жалобы Дроздова на неутихающие головные боли. Вторая неделя, если мне память не изменяет. Ведь так, Сергей Васильевич?

— Восьмой день, — уточнил сухощавый врач в прямоугольных очках.

— А диагноза нет, — перебил профессор. — Вы, наверное, стесняетесь пригласить консультанта? Разве это зазорно? Полагаю, опасаетесь подорвать свой авторитет… Но Дроздову, равно как и всем другим, хочется одного: чтобы ему помогли… Кто это сделает — Сергей Васильевич или Ираклий Леванович, — им, страждущим, глубоко безразлично. Поможем, вылечим — поблагодарят за чуткость, за мастерство. А если боль не пройдет — тут уж всю медицину будут шерстить… И поделом: врач не имеет права лукавить. Иначе мы уподобимся мольеровскому лекарю, который твердил: «Болезнь — это отсутствие здоровья».

К профессору подошла Лидия Петровна, напомнила:

— В двенадцать тридцать у вас операция. Шестаков из тридцать первой ждет. Вы обещали выписать его.

Дмитрий Николаевич взглянул на часы. Он не любил опаздывать сам, не любил, чтобы опаздывали другие.

— Обещал, обещал… — Он улыбнулся. — А вдруг?.. Ладно, сейчас решим.

— Я вам нужна?

— Неизменно и обязательно, — с веселым озорством ответил профессор. — Загляну и в тридцать вторую. Там я тоже обещал… Подготовьте больного к осмотру.

В тридцать вторую палату Лидия Петровна вошла, когда Федор Крапивка, сидя на кровати, нащупывал ногой больничные шлепанцы.

— Кто? — спросил он и, услышав голос медсестры, лег обратно на скрипучую койку.

Лидия Петровна поставила на столик все необходимое для перевязки.

— Опять лечиться будем, — раздраженно сказал Крапивка, предполагая, что сейчас снимут повязку с его глаз и начнется очередная процедура.

Но вместо этого он услышал:

— Сегодня, Федор Назарович, решающий день. Если все будет благополучно, Дмитрий Николаевич разрешит выписать вас.

— А где он? Его нет?

— В соседней палате задержался.

Сняв повязку, Лидия Петровна промыла Крапивке глаза и отметила про себя успешный исход операции.

На соседней тумбочке лежал кем-то оставленный календарик. Апрель и май были зачеркнуты — следы терпения и надежды. Сбылись ли они?

Лидия Петровна подала Крапивке лупу и календарик. Он без охоты глянул на него.

— Хорошо видите?

Крапивка кивнул.

— Прочтите.

— Союзпечать… 1965 год… — И добавил: — Здесь два месяца вычеркнуты.

— Читайте нижнюю строчку.

— Цена две копейки.

Вошел Дмитрий Николаевич. В его глазах еще лучилась радость, губы улыбались.

— Здравствуйте.

Крапивка ответил не сразу, долго смотрел в окно, потом, словно задохнулся, ответил тяжко:

— Здравствуйте…

— Одного сейчас выписал в лучшем виде. Честно говоря, не очень верил в успех… Тяжелый случай. Ну, здесь как дела?

— Все нормально. Отделяемого не было, — доложила Лидия Петровна.

Дмитрий Николаевич заметил странный взгляд Крапивки и уловил легкое дрожание рук.

— Ну, ну, не волнуйтесь.

Крапивка сел на стул, откинул голову.

Дмитрий Николаевич склонился и, нажав пальцем на его веко, спросил:

— Больно?

— Нет.

— Откройте глаза. Закройте. Еще раз откройте. — Он снова надавил на веко. — Больно?

— Нет.

— Что-то вы хмурый сегодня, Федор Назарович. Радоваться надо. Все хорошо.

Крапивка встал, глубоко вздохнул и молча направился к двери. Вдруг остановился. Потом, как бы преодолев оцепенение, нерешительно повернулся и шаркающими шагами, которыми привык ходить за годы слепоты, подошел к профессору.

— Что с вами? — спросил Дмитрий Николаевич.

— Домой отпускаете? — произнес Крапивка.

— Да, домой. Мы сделали все, что могли…

Крапивка молчал. И только взгляд выдавал его смятение.

Дмитрий Николаевич подумал, что Крапивка остро переживает свое одиночество и сейчас его охватил страх перед началом новой жизни.

— Нельзя падать духом… Вам помогут, Федор Назарович, вы ветеран войны. Не оставят без внимания. И мы письмо напишем. Будем просить…

— Спасибо… Спасибо… — перебил Крапивка. — Я, конечно, благодарю за все. А вот смотрю на вас… Очень вы лицом похожи на одного человека. Ну, просто вылитый он… Вот напасть какая…

— С прозревшими это бывает, — улыбнулся Дмитрий Николаевич. — Один во мне родного брата признал. Помните, Лидия Петровна?

— Помню. Потом сам смеялся.

— Но я-то не ошибаюсь. Я того Проклова и слепой видел. На всю жизнь запомнил. И теперь на вас смотрю, даже страшно. Вылитый Иван Проклов.

Дмитрий Николаевич замер. Было почти физическое ощущение удара. На какой-то миг все окружающее как бы погасло, провалилось во тьму. Откуда-то издалека донесся голос Лидии Петровны:

— Кто же этот Иван Проклов?

— Бандит… Отца и мать моих убил…

— Что вы плетете, стыдно слушать! — возмутилась Лидия Петровна.

— Вылитый Проклов, — зло произнес Крапивка. — А вот фамилия почему-то другая…

Кабинет Дмитрия Николаевича глядел большими зеркальными окнами на тихий скверик с фонтанчиком.

И всякий раз, ощутив усталость, Дмитрий Николаевич подходил к широкому подоконнику и, облокотившись, разглядывал скверик, где молоденькие мамы выстраивали вокруг фонтана детские коляски.

Дмитрий Николаевич мысленно усаживал среди них Марину, а в коляске — будущую свою гордость — внука. При этом он суеверно трижды постукивал по дереву, чтобы мечта сбылась.

Сейчас же, почти выбежав из палаты, Дмитрий Николаевич бесцельно и долго плутал по длинным коридорам больницы, прежде чем пришел в просвеченный солнцем кабинет. Вопреки давней привычке он не раскрыл окно, а наглухо зашторил его.

Комната погрузилась в серую темноту; померкло круглое зеркало, висевшее над умывальником, но Дмитрий Николаевич все-таки заметил горячечный блеск своих запавших глаз, окаймленных синеватыми полукружьями.

Он сидел, прижавшись к спинке кресла, разглядывая одинокий блик, дрожавший на стене.