Сергей Голяков - Рихард Зорге

• Название: Рихард Зорге
• Автор: Сергей Голяков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

---

Однако даже авторитет нациста не гарантировал ему полный успех в работе. Оставалась еще «Кэмпейтай» — японская тайная полиция и контрразведка. А он знал, как она изощрена, и сам успел почувствовать ее неослабное внимание к своей персоне. Достаточно сделать один неосторожный шаг, потерять листок с копией секретного материала или расшифрованной радиограммы — и все рухнет в тот же миг. Поэтому осторожность, осторожность и еще раз осторожность! Все, чему учили его Старик, Василий и Оскар, он передавал своим товарищам, заставлял предугадывать на десять ходов вперед каждый свой очередной ход.

Из отеля Рихард вскоре переселился на частную квартиру, по улице Нагасаки-мати, 30, в буржуазном районе Токио — Акабуку. Но и здесь приставленные к нему слуги не прекращали рыться в его вещах и бумагах; а когда у него собирались гости, Рихард знал — в тот же час это становилось известным в полиции. Он уже к этому привык, делал вид, что ничего не замечает.

Правда, далось это не так уж легко. В каком только обличье не являлись к нему враги! Взять хотя бы историю с этим Аритоми Мацукавой. Однажды он привел с собой какого-то белогвардейца. Тот стал вопить по-русски: «Ненавижу японцев, мечтаю вернуться домой, помогите!» Рихард, конечно, сделал вид, что ничего не понял. Мацукава на этом не успокоился. Принес папку с липовыми «секретами» — предложил: «Купите, очень нужны деньги, проигрался в маджан». Все стало ясно: провокатор. Пришлось взять его за шиворот и выставить из дому. Больше он не появлялся. Но Зорге знал: японская контрразведка и впредь не оставит его в покое, будет держать под контролем каждый его шаг.

7 января 1934 года он радировал в Москву:

«Я особенно не боюсь больше постоянного и разнообразного наблюдения и надзора за мной. Полагаю, что знаю каждого в отдельности шпика и применяющиеся каждым из них методы. Думаю, что я их всех уже стал водить за нос».

Но как изнуряла эта борьба, как отвратительна ему самому была роль нациста! Бередила душу тоска. По Родине. По дому. По Кате…

5

Группа «Рамзая» развертывала свою работу. Каждый ее член имел строго определенную сферу деятельности. Сам Рихард занимался немецким посольством, обрабатывал и готовил информацию для Центра.

Бранко Вукелич стал «своим человеком» во многих посольствах. Он не только выполнял обязанности корреспондента белградской «Политики» и парижского «Ви», но и помогал руководителю отделения французского телеграфного агентства Гавас, что тоже открывало ему двери в кабинеты крупных политических деятелей.

При первой же встрече с Бранко в Токио Рихард сказал ему:

— Твоя долговременная программа: выяснять, как будут складываться отношения Японии с Соединенными Штатами и Англией. Старик предупреждал: Япония может попытаться напасть на Советский Союз при поддержке этих стран.

Что ж, Бранко глубоко пахал, щедро сеял — и уже начинал собирать первые плоды. Благодаря своим связям в посольствах он получил возможность узнавать и сообщать Рихарду точки зрения американского, французского и британского послов на многие важные вопросы международной политики.

С Ходзуми Одзаки Рихард старался встречаться как можно реже, чтобы — не дай бог! — не навести на него контрразведчиков полковника Номуры. Пресс-конференция. Ложа театра. Тент на пляже. Дипломатический прием. Короткие минуты уединения. Обмен предельно сжатыми, емкими фразами. И снова пауза в несколько недель. От встречи к встрече Рихард проникался все большим уважением к своему добровольному помощнику и верному другу.

Ходзуми стал членом особой исследовательской группы при газете «Асахи». Эта группа занималась изучением дальневосточных проблем и имела доступ ко многим официальным источникам. Вскоре Одзаки заслужил признание и как один из ведущих экспертов по Китаю. Он лучше, чем кто-либо другой, понимал: японская политика по отношению к Китаю имеет чрезвычайно важное значение не только для безопасности Советской России, но и для положения на всем Дальнем Востоке — и поэтому знакомил Рихарда со всеми тонкостями японо-китайских отношений, дополняя те сведения, которые Зорге мог получить в германском посольстве и из других источников.

— Я был бы счастлив открыто назвать вас лучшим своим другом, — признался как-то Рихард. — Может быть, наступит такое время…

Ходзуми в ответ только приложил обе руки к сердцу.

В середине декабря в токийской газете «Джапаниз адвертайзер» появилось объявление о том, что некий любитель-коллекционер желает купить гравюры «укиаэ». Вскоре в редакцию пришел молодой художник: «Такие гравюры могу предложить я». А еще через день художник и коллекционер встретились в кабинете заведующего рекламным отделом газеты. Коллекционер весь погрузился в созерцание гравюр, искусно выполненных в традиционном японском стиле. Потом, оторвавшись от листов, пристально посмотрел на художника:

— Вы не будете возражать, если я заплачу вам не иенами, а долларами?

— Как будет угодно господину.

Коллекционер достал деньги.

— У меня есть сдача, — сказал художник и тоже вынул из кармана долларовую бумажку. Бросил взгляд на номер банкнота. Он был ровно на единицу больше, чем на банкноте коллекционера.

Из кабинета коллекционер — это был Бранко Вукедич — и молодой художник вышли вместе. Знатокам живописи было о чем поговорить…

Так появился в группе «Рамзая» четвертый разведчик — молодой, энергичный и талантливый Иетоку Мияги.

Какие же сведения мог сообщать Рихарду юный живописец? Зорге подобрал и ему роль.

— Ты должен специализироваться исключительно на портретах военных. Самое главное, чтобы тебе особенно хорошо удавались ордена, ленты, аксельбанты.

И Мияги стал признанным мастером по части мундиров, орденов и аксельбантов. А какой самодовольный генерал, день за днем позируя у холста, не развяжет в непривычной обстановке мастерской языка, не сболтнет лишнего? Пусть самую малость. Но — слово от одного, фраза — от другого. Сегодня — генерал гвардейской императорской дивизии, завтра адмирал военно-морского флота, послезавтра офицер генштаба или жандармского управления… Художник Мияги с каждым днем все лучше разбирался в делах японской армии, все больше узнавал о ее планах.

Ручейки информации с разных сторон стекались к Зорге. Факты, факты, факты… Их нужно было собирать, систематизировать, оценивать. Рихард понимал — Центру нужны не разрозненные, подчас — разноречивые сведения. Ему нужен серьезный анализ, точный ответ на задачу со многими неизвестными. И он доискивался этих бесспорных выводов, суть которых была проста: откуда и когда Родина должна ожидать опасного удара?

Доискивался — и составлял лаконичные донесения в Центр. Передавать их было обязанностью пятого члена группы — радиста Бернхарда.

Припав к наушникам, он слушал далекие, слабые, часто прерываемые сигналы, казавшиеся чудесной музыкой. Это были ответы на его радиограммы. Новые задания. И короткие, в два слова, но так ободряющие, приветы Старика: «Молодцы, ребята». «Вами довольны». «Работа отличная».

Но Рихард доволен не был. Сделано очень мало. И как часто важные сведения устаревали, потому что не удавалось своевременно их передать! Тут уж виноват был Бернхард. Преданный и смелый парень, он оказался плохим радистом. Собранный им передатчик был слишком маломощен, часто выходил из строя, к тому же очень громоздок. Как незаметно для японской контрразведки перевозить его с места на место?

Но как бы там ни было, они работали и все ближе проникали к самым истокам важной информации.

Так — два непрерывных года. И вот, наконец, вызов в Москву.

6

Снова, как когда-то невероятно давно, приближаются из глубины коридора ее шаги, шлепают по полу тапочки без задников. И снова радостью и болью перехватывает дыхание.

— Рихард!

Дни закружились, как «чертово колесо» в Парке культуры — так, что дух захватывало от восторга, страха и ветра.

Чтобы больше быть с ним, Катя взяла на заводе отпуск. С умыслом или без умысла она старалась обворожить его Москвой, радостью, любовью.

Есть ли большее счастье, чем жить вот так, ежеминутно чувствуя на себе взгляд этих сияющих глаз?.. Все, что было между той встречей и этой, казалось Рихарду тяжким сном.

Но иногда глаза Кати становились грустными, вопрошающими. И он, внимательнее глядя на ее помолодевшее от любви лицо, видел все же на нем, у губ и у глаз, бороздки морщинок. Их не было прежде. Это следы волнения за него… Нет, ему не казалось, что Катя постарела — любящим так никогда не кажется. Они просто улавливают на родных лицах тени тревог и забот. Однажды Катя не выдержала, спросила:

— Как дальше?

— Отчитался. Работу признали успешной. Наверное, останусь в Москве…