Дэвид Уильямс - Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник)

• Название: Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник)
• Автор: Дэвид Уильямс
• Жанр: Ужасы и Мистика

Антология дает представление о направлении мысли современных англоязычных фантастов. В нее вошли рассказы австралийца Адама Брауна и американцев Энди Миллера, Джо Мёрфи и Дэвида Уильямса. Перевод Рины Грант.

---

Он думает: наверно, она на них вверх смотрела, — и многоголосый призрак плачет, забытый, брошенный в горячем ночном воздухе.

— Вот теперь мы квиты. — Голос жены на слух такой плоский, совершенно лишённый выражения.

— Я тебя больше не понимаю. — Чарльз бессмысленно смотрит на её затенённый профиль.

— Больше я ничего не продам. Всё, что ты сделаешь, останется тут… с нами, — голова Рапсодии понуривается.

— А как же деньги? — он держится изо всех сил за верёвку, а иначе упадёт.

— Чарльз, да не нужны нам были деньги. Моего нынешнего заработка нам больше чем достаточно.

Он давно об этом знал — если честно, то не первый год. Он ей этого не говорит. — Давай наконец поговорим… об этом.

— В тот вечер ты нас обоих убил. Если б мы тогда не пошли с тобой в мастерскую, я бы тебе вместо этого спела; я бы тебя вместо этого любила.

— И что тебе взбрело закурить возле канистры с растворителем?

— Уже неважно. Мы квиты, но это не значит, что я тебя прощаю.

— А ты мне ещё споёшь когда-нибудь?

— Нет, никогда. — Рапсодия отворачивается и идёт на ощупь в дом.

Чарльз смотрит вниз, на белое пятно в самом центре тёмной дороги. Он лезет в карман джинсов и достаёт два безукоризненных глазных яблока, которые он выточил прошлой ночью. По одному он кидает их вниз и слушает, как дерево стучит по шатким камням.

Внизу Рапсодия-вдребезги-разбитая тихо шепчет, бормочет о чувстве вины и о времени. Чарльз идёт было в дом, но резкая боль пронзает ему пятку. Он нагибается и видит свой нож. Кровь поблескивает на клинке, чернёным воронит сталь. Заточенный до одержимости нож одним касанием перерезает верёвку, и теперь нет спасения им обоим на самом краю.

— У меня много работы, — шепчет он голове на дороге. Но столько уж было разрушено, повсюду тени скрывают осколки дерева с острыми краями.

Трудно решить, с чего начать, — и тут голос всплывает из ущелья. Нож с эбеновой рукоятью, склизкий от крови и пота, не дрогнет в его руке; он идёт вслед за женой во тьму.

Всемирный заговор похитителей кальция

В неосвещённой квартире Лýна запускает под матрас пальцы. Простыни скручиваются в её хватке, сырые и холодные. Воздух наполняет вонь от горелого пластика. И от бензина — или солярки, она не может понять, — но запах становится всё гуще, начинает рвать ноздри.

Горелый пластик, солярка, а теперь пахнет тошнотворно-сладким, вроде как протухшие котлеты, или как когда Пезман в первый и последний раз попробовал приготовить обед по-эфиопски. Желудок Лýны подкатывает к горлу; она хватается за матрас, и ноготь на левом мизинце ломается до самого мяса. Дыма нет, ничего не горит в квартире. Пожарная сигнализация молчит. Сирен на улице не слышно, вот только эта мерзопакостная вонь.

Пезман! Что-то с самолётом — у него рейс 23 из аэропорта Кеннеди. Лýна видит пламя. Она слышит вопли. Бомба? Двигатели отказали? Лýна не поймёт. Может, это даже шаровая молния, которые так расписывают в бульварных газетах.

Но Пезман — двуличный изменник, мерзавец — и Винтер, потаскушка несчастная — оба они мертвы. Об этом свидетельствует смердящая вонь. У Лýны и раньше бывали такие обонятельные глюки — всякий раз, когда случалось что-то непоправимое.

Луна всхлипывает и садится. Запах всё сильнее. Тьма собирается в складки, точно Луна может её увидеть. Воздух касается голой кожи, маслянистый, скользкий. Качнувшись всем телом, Луна в отчаянии ставит обе ноги на холодный кафельный пол.

От мощного удара распахивается настежь входная дверь; тяжёлые замки разлетаются на части. Луна отшатывается и моргает на вливающийся в комнату жёлтый свет. Входит долговязая, измождённая фигура. Толстые подмётки батинок отстукивают по плитке. Тень нависает над нею.

Свет падает на крючковатое лицо старика. Короткие седые волосы, водянистые, но пронзительные глаза напоминают ей преподобного Леланда из баптистской церкви у них в городе. Кустистые брови вызывают в памяти портрет аболициониста Джона Брауна из полузабытого школьного учебника.

— Выпей, — он подносит чашку ей к губам. Почему у него на голове корона? Жестяная к тому же, вся в каких-то штучках. Запах от чашки гнусный, но всё-таки не так смердит, как самолёт Пезмана. — Будет легче вынести запахи.

Луна жадно глотает. Солёная, вроде как аммиак, не понять, но вкус такой, что она чуть не выблёвывает всё обратно. Пытается оттолкнуть чашку, но старик берёт её за затылок и выливает гадостное содержимое ей в рот.

— Пошёл на хер… — заходится кашлем Луна.

— Грядут шаровые молнии, — шепчет он. — Несмотря на многочисленные свидетельства того, что фтор отравляет мозг, правительство продолжает насыщать им водные ресурсы. Хочешь знать, почему?

— Вы кто? — Луна мечется прочь из-под его руки, чашка летит через всю комнату. Бросает взгляд на телефон, с мыслью — удастся ли ей позвать на помощь, прежде чем этот сумасшедший маньяк её изнасилует или порежет на кусочки.

— Здесь пахнет старой одеждой и чёрствой пиццей. И мусором тоже, вынести надо было. И тобой. Мыться чаще надо, — старик подымается, и тень его накрывает её, и она отползает по кровати, прижимается к стене. — А ты какие запахи чувствуешь?

Вопрос останавливает её. Луна принюхивается. Нет больше гнусной горелой вони. Есть только запах квартиры да надрывающий ей сердце мускусный запах тела Пезмана от простыней. Она облегчённо вздыхает. Во рту как в сортире, но по сравнению с исчезнувшей вонью это как сортир относительно чистый.

— Лучше, — она не отодвигается от стены. Когда видит, что этот псих не собирается до нее дотрагиваться, добавляет: — Опять нормально пахнет.

— У нас мало времени, — старик семенит к выходу, выглядывает, кивает и закрывает дверь. — Голоса, коими вещали Просвещённые, умолкли. Новый Миропорядок прекратил свой крестовый поход за мировое владычество. Я это предсказывал; ведь они в конце концов всего лишь марионетки. — Он поворачивается — не человек, а пугало огородное в выношенном до дыр костюме. Грозит ей пальцем: — Марионетки, скрывшие от вас связь между вашими простоватыми умами и управляемым оттоком кальция.

— Пожалуйста, не трогайте меня.

— Тронуть вас? Я же врач, мисс. Я пришёл помочь. Вам и человечеству. — Каблуки щёлкают, и он кланяется: — Доктор Джованни фон Хартбиф к вашим услугам. — Широко улыбается и подмигивает. — Для друзей просто Фон.

— Мне уже лучше, — Луна подтягивает простыню к подбородку. — Уйдите, пожалуйста.

— Безусловно, — доктор энергично кивает. — Однако оба мы теперь в тенетах заговора. Они вас найдут.

— «Они» — это кто?

— Если б я это знал, милая моя, моя теория была бы завершена, — улыбается доктор Хартбиф.

— Я никуда ни с кем не пойд…

Хартбиф поднимает руку, поворачивает какую-то блямбу на короне и обращается в пустоту:

— Скоро будем, Вольта.

— Но…

— Мне понятен ваш скепсис. Вам, выросшим в по вашему мнению упорядоченной Вселенной, должно быть нелегко признать, что она — всего лишь иллюзия. Но я позволю себе предложить вашему вниманию, мисс, следующие факты: А: вы восприняли информацию посредством обоняния; Б: это дало мне возможность найти вас; В: раз вас мог найти я, то могут и эти ужасные Они; и наконец Е: Они убили вашего друга и по всей вероятности убьют вас.

— А где вы потеряли пункты Г и Д?

— Последовательность — первейшая иллюзия упорядоченной Вселенной, — он подмигнул.

Может, она спит? Да нет, даже во сне такая помойка во рту не приснится. Так Пезман погиб, мерзавец. Он не только прикарманил её денежки, что само по себе хуже некуда, но и оставил её без единой мечты за душой.

Мечты, которым стало тесно в родном Техасе… Слава! Богатство! Шанс бежать от обыденности навстречу большой и прекрасной жизни. И как же ей теперь матери на глаза показаться? И неужели отец и правда подал в полицию заявление об угоне пикапчика?

И что теперь? Избавиться от этого извращенца, это само собой. Выставить его из квартиры на улицу, а что потом? Она же никого больше не знает.

Мгновение Хартбиф на неё смотрит, затем скрещивает руки на груди и отворачивается. — Я сознаю вашу стеснительность. Не забывайте, однако, что я врач.

Ну хоть не лезет с руками, и то хорошо. Загораживаясь простынёй, она выбирается из постели и ищет одежду. Поспешно одевается: чёрная юбка, по-модному драная чёрная блузка, выставляющая напоказ её свежепроколотый пупок, и чёрные ботинки. И ещё она никуда не выходит без кожаной куртки.

— Вы готовы, мисс, я надеюсь?

— Куда вы хотите идти? — Луна берёт сумочку, открывает, нашаривает внушающий ей спокойствие газовый баллончик, который сперла у матери. Костяшками пальцев задевает за выкидной нож, но на самом деле это просто расчёска.

— В лабораторию, куда же ещё, — Хартбиф шагает к двери. Открывает её, выглядывает и машет Луне рукой, чтоб проходила.