Дэвид Уильямс - Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник)

• Название: Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник)
• Автор: Дэвид Уильямс
• Жанр: Ужасы и Мистика

Антология дает представление о направлении мысли современных англоязычных фантастов. В нее вошли рассказы австралийца Адама Брауна и американцев Энди Миллера, Джо Мёрфи и Дэвида Уильямса. Перевод Рины Грант.

---

Короче говоря, Турция — враг странный и жестокий, против которого, считает Император, не след связывать себя военными обязательствами. Но точно также не желает он заслужить нерасположение Кардинала и самого Рима, источника императорской власти.

Himmel! издает Император вздох из своей груди.

И приходит ему мысль: для решения этого требуется заручиться содействием звезд.

И вот он ссылается на утомление и молит Кардинала покинуть покой (Бессарион удаляется с видом нетерпения) — и призывает своего астролога Иоганна Мюллера фон Кенигсберга, известного как Региомонтан, почтенного старца и провидца, сморщенного, как вечно юные райские яблочки. Является он в королевский апартамент в собственном перамбуляторе, подобном миниатюрному галеону из меди и нефрита в зыбких переплетениях витых полировок и лакировок: судно, достойное того, чтобы бороздить волны точных наук, увлекаемое ураганами ученых умозаключений.

Астролог преклоняет слух к сетованиям Императора и с нижних палуб достает свои провидческие инструменты. Астрономический альманах из мягкого золоченого пергамена, армиллярную сферу замечательной красоты и точности, и редкого искусства астролябию.

И старый книжник чертит звезды своего Императора на усыпанном золотыми созвездиями главном парусе.

Но гороскоп не благоприятен. Звезды противятся согласию Германии на просьбу Кардинала. И так говорит Региомонтан:

— Ярость и восточная тройственность Овна, Льва и Стрельца свидетельствуют, что кампания Германии против Оттоманов находится в аспекте к пагубам и злонамеренным планетам. Марс расположен дурно в шестом доме, так что властитель, направивший войско к востоку, повстречает на пути своем холерические фантазмы, несчастные начатия, бесчестие и смерть.

Теперь Фридриха и вовсе одолел смур, но Региомонтан молит его сдержать вздохи:

— Это дурное течение можно и повернуть, — говорит он, и кораблик его возносит внезапной волной вдохновения. — Если будет угодно Вашему Величеству, у меня в моей мануфактории имеется устройство — великий Двигатель, недавно завершенный постройкой, и он мог бы нам весьма помочь в этом деле.

Император, известный своей любовью к механическим искусствам, выражает свою радость. Он посылает за Кардиналом с приглашением присоединиться к ним, затем требует подать (ибо он не прочь подзакусить) свой съедобный автомотор с шасси из пирожной корки и колесами из сыра, на топливе из крепчайшего горячего чая — и вскоре Фридрих уже возлегает на зефирных подушках меж Кардиналом и Региомонтаном, а королевский фаршеробот везет их сквозь славословия смятенной толпы в индустриальную зону в пригороде Вены. Где стоит дом астролога.

Подобный маске смерти грозовой тучи.

Архитектурно решенный как прослойка сверхлегких металлов поверх тропических громов; тончайшая пластинка слюды драпирует гордые башни и взбитые ветрами клубы печного дыма. Слоисто-кучевая конструкция из перемежений сполохов и туманной дымки обеспечивает конструкционную прочность… А внутри Император и Кардинал следуют за Астрологом, влекомые ввысь вальсом лабораторий, мастерских и хитрых кузниц с адовыми горнилами (ибо Региомонтан не только астролог, но также выдающийся мастер файерворков и потешных огней). Вдоль залов в форме атмосферных завихрений идут они, и все вокруг них озаряет свет ламп цвета полночных молний.

Так приходят они к цеху на широкой крыше, нараспашку небу. А в нем обретается удивительный аппарат.

Отчасти похожий на мясистую виолончель в восемь этажей высотой, весь из стекла и легчайшей сети зеленого кварца. А с вершины его тянется ввысь гигантский трос, дрожа от натяжения, как шкура барабана, выше облаков, туда, в небеса.

— Трос этот, — говорит Региомонтан, отчасти предаваясь греху гордыни, — прикреплен к Северной Звезде. — Звезда Polaris, или Alpha Ursae Minoris, располагается ближе всех к Северному Небесному Полюсу, что означает, что ось вращения Земли приходится ближе чем на 1, 20434 градуса от него до звезды. — На конце его гарпун моего собственного изобретения, — говорит Астролог, — запущенный из катапульты в твердь небесную. Нацеленный с замечательным хитроумием при посредничестве ракетного двигателя, летел он мимо комет и звезд, летел тысячу миль (это, государи мои, трос замечательной длины), пока наконец, по милости Божией, не достиг цели — и вцепился в нее крепко гарпунными крючками в том самом месте, где все звездные лучи сходятся в хрустальной тверди.

Фридрих изучает судно, линии его корпуса и его ножки-подпорки, задрапированные приличия ради тяжелой тканью.

— Теперь, — говорит он, — с помощью этого кабеля твой Двигатель может подняться в небо наподобие фуникулера… Региомомонтан сияет. Император хлопает в ладоши. — Sehr schön! Остроумная конструкция, сударь!

Бессарион разглядывает машину с властительным безразличием.

— Да, Ваше Величество, прелестное устройство. Но какой в нем прок?

— Государи, звезды против нас, — говорит Региомонтан. — Так почему бы нам не подняться к звездам и не переменить их расположение в нашу пользу?

Двенадцатого дня марта 1453 года происходит запуск судна. Рывками тянет его вверх лебедка с дизельным двигателем. Вена под ногами стремительно уменьшается в размерах. Скоро и сама Земля исчезает за облаками, а корабль входит в верхний слой воздуха — затем проходит сквозь него выше, в лучисто-лазоревые лунные лагуны: громадина Луны подкатывает-подваливает поближе, и уже может команда разглядеть малейшие черточки ее лика.

Все три важные особы, Фридрих, Региомонтан и Бессарион, стоят на наблюдательной палубе корабля. Региомонтан управляет подзорной трубой и прочими астрономическими приборами, погруженный в таблицы и карты. Фридрих прижался носом к стеклу, охлажденному луною.

— Мне виден огромный обод, по которому странствует Луна!

— Да, Император, — говорит Кардинал Бессарион, которому не терпится продемонстрировать свои познания в астрономии. — Божественные тела обращаются вокруг Земли на эпициклических обручах из идеальной материи, движимые по орбите своей любовью к Богу.

За стеклом иллюминатора Луна раскачивается и громыхает, и вся ее поверхность (теперь путешественники видят это ясно) кишит птицами: цаплями, и чайками, и величественными орлами в безрадостных гнездовищах. Гуси плещутся в Море Спокойствия и гогочут, подобно унылым флюгельгорнам. На корме взметается ввысь стая ворон, бахвалясь и куражась. И тут воздух наполняется кружевом птичьего пения — это множество соловьев устремилось, подобно радостному ливню, мимо иллюминаторов.

Региомонтан рассуждает вслух:

— Возможно, что эти птицы, или их далекие предки, были подняты в эти высоты бурей. — У штирборта отдыхает на крыле альбатрос, презрение к кораблю в каждом мановении перьев. — Они превратили Луну в подобие высокого насеста, подальше от своих земных ворогов… Возможно, это объясняет фосфорическую белизну поверхности светила — и в этом случае всё, что освещает наши ночи и вдохновляет наших менестрелей — это тысячелетние залежи птичьего дерьма.

Фридрих заходится хохотом, в восторге от шутки; и так корабль продолжает путь, покидает подлунное царство и вздымается сквозь слои излучений и струй внутреннего света. Радуги рентгеновских лучей отбрасывают невидимые переливы цвета, пробирающие до мозга костей. Кометы, подобно гигантским конфетам, раскинули хвосты из ванильной сахарной ваты.

Когда наши путешественники минуют Венеру (грациозная розовая планетка, вся укрытая облаками из пастельной пастилы), они отмечают повышение окружающей температуры. Объясняет Региомонтан:

— Великим астрономом Птолемеем доказано, что устройство мира состоит из семи небесных сфер. — Он повышает голос, чтобы его расслышали в проносящемся мимо граде падающих звезд. — В центре стоит наша Земля, затем идет Луна, затем Венера… А вот и малютка Меркурий, самый жаркий из миров. — Эта планета покрыта колоссальными соцветиями, каскадами зелени, роскошная флора благоденствует в изобилии тепла и света… Но глаза путешественников прикованы не к ней, а дальше, к бурлящему лику Солнца, славному и державному, дышащему и пышущему яростными языками языческого пламени. Перед кораблем встают чудеса огненной природы, термоядерные мегамегатонны, где атомы друг о друга бьются, трутся и рассыпаются в порошок. Светило вздымается перед ними, подобно сотне грозовых июлей, и свет его так силен, что Фридрих клянется, что тот давит на его кожу.

Но вот они уже пролетели мимо.

В воздухе холодеет, Солнце умаляется в размерах: это путешественники достигают внешних областей Солнечной системы.

Все ввысь и ввысь, сквозь безмерные океаны светлейшей лазури. Сквозь зоны изумления и захватывающей необычности. Проходят часы, возможно, и дни; Бессарион и Региомонтан пытаются определить дату путем наблюдений за луной, но дело это скользкое. С позиции перемещающегося в пространстве корабля Луна не стоит на месте, но качается, кренится и крутится кувырком, туда-сюдакает за спиной у Солнца и меняет фазы за считанные минуты. Время начинает валять дурака: бортовой хронометр то убыстряет, то замедляет ход, идет то вперед, то назад, то в сторону, а подчас и вовсе наизнанку. Вот проходит неделя из одних вторников. Затем день разворачивается задом наперед, и путешественники встают поутру еще до того, как легли спать; обед подают уже после того, как он съеден… Затем все листочки осыпаются разом с календаря, и даты уносит прочь ветер. Бороды путешественников то растут, то укорачиваются. Марс проносится мимо, как кроваво-красное мгновение ока.