Ирина Бразуль - Демьян Бедный

• Название: Демьян Бедный
• Автор: Ирина Бразуль
• Издательство: ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1967

«Наверное, я удивлю вас, если скажу, что предпочитаю Демьяна Бедного большинству советских поэтов. Он не только историческая фигура революции в ее драматические периоды, эпоху фронтов и военного коммунизма, он для меня Ганс Сакс нашего народного движения. Он без остатка растворяется в естественности своего призвания, чего нельзя сказать, например, о Маяковском, для которого это было только точкой приложения части его сил. На такие явления, как Демьян Бедный, нужно смотреть не под углом зрения эстетической техники, а под углом истории. Мне совершенно безразличны отдельные слагаемые цельной формы, если только эта последняя первична и истинна, если между автором и выражением ее не затесываются промежуточные звенья подражательства, ложной необычности, дурного вкуса, то есть вкуса посредственности, так, как я ее понимаю. Мне глубоко безразлично, чем движется страсть, являющаяся источником крупного участия в жизни, лишь бы это участие было налицо…»

Борис Пастернак

---

Полная грусти, неизбывной тоски и безнадежности картина неожиданно завершается аккордом, резко снимающим ощущение обреченности:

Никто не знал, Россия вся
Не знала, крест неся привычный,
Что в этот день, такой обычный,
В России… Ленин родился!

Мало кому из лириков, не видевших лирического дара Демьяна Бедного, давались такие проникновенные строки.

Четвертую годовщину со дня смерти Ленина поэт отметил воспоминанием «Живой Ильич»:

Бывало, пишу.
Спешу,
Пригоняю к строчке строчку,
Чтоб вышло «вовремя и в точку»,
Чтобы зажечь читателя боевым огнем,
Чтоб увлечь их задушевно-прельстительным слогом,
Пишу — и думаю все время о нем,
Об Ильиче, судье взыскательно-строгом:
Прочтет он и весело прищурится,
Или, задумавшись, нахмурится
И скажет, что тема важна и остра
И к ней с маху подходить неудобно, —
И все, что он скажет, его сестра,
Марья Ильинична, передаст мне подробно.
И стану я рисовать живей
Красоту подвига, бытовое уродство.
Во всем, во всем, даже в работе моей
Отражалось ленинское руководство!

Да, он постоянно думает, «глаза оторвав от листа, что сказал бы тот, чьи уста нынче немы?».

Именно это помогло Демьяну прервать срок жестокой «передышки», помогает работать, идти в драку и… по-прежнему заставлять читателя от души смеяться.

Глава V ПОЧТА

«Его почта — это канонада, смерч, потоп… Письма приходят тысячами, пудами…» — свидетельствует друг Демьяна профессор Ефремин. Он утверждает, что поэт получал больше почты, чем любой наркомат, даже редакция. Письма шли на разные адреса. «Москва», «Кремль», «Совет Народных Комиссаров». В «Правде» для Демьяна и его нового друга Михаила Кольцова специально отведен ящик — такой же объемистый, как для всей остальной корреспонденции.

Здесь можно найти такие деловые, толковые обращения, какие приходят в редакцию в наше время и находят отражение в рубрике «По следам читательских писем». Но интереснее обратиться к тем, что характерны для поры, когда грамотность была меньше, а наивность — больше, а сами причины обращений вместе с этими свойствами отошли в прошлое. Бумаги тридцатилетней давности в какой-то степени отражают лица авторов. Но тем занятнее взглянуть на послания, продиктованные чистосердечием, а порой и глупостью, — все это обильно представлено в почте Демьяна Бедного.

Здесь сигналы о беззакониях с требованиями вмешаться; просьбы о материальной помощи; приглашения просто приехать, познакомиться; восторженные отклики поклонников; ругань, угрозы врагов; наивные исповеди; аргументированные священным писанием возражения; бодрые приветы селькоров; вопросы о смысле жизни; указания поэту, о чем писать; просьбы к нему научить писать; цензурные и нецензурные поношения; и конечно, тьма-тьмущая стихов.

Пишут крестьяне, красноармейцы, пионеры, попы, воры, белогвардейцы, обманутые девушки, работники советских учреждений, железнодорожники, — да кто только не пишет? Один корреспондент из Киева делает это каждый день. Другой сообщает: «Я — инвалид, калека, у меня парализованы нижние конечности; пишу я неустанно, и времени у меня много; пишу рассказы, стихи, мемуары, драмы; я решил все мною написанное передать Вам в полное Ваше распоряжение; с сегодняшнего дня буду высылать ежедневно по тетрадке…»

На этом письме Демьян пишет «Караул!», но разбирает и читает все, никому не передоверяя. На все существенное дает незамедлительный ответ.

А вот сигнал серьезный. Демьян перешлет его, как по привычке говорит, в Чека.

«1927 год, числа 28 марта. Самосрочно. Весьма секретно.

Дорогой Демьян Бедный!

Просим Вас с горючей слезою. Делаются чудеса: уже целый год в селе Седюхи Черкасского округа, под самым Киевом, появилась тайная монахиня, называет себя княгиней Екатериной, тетка царя Романова. Она проживает у гражданки Соломии Перехватовой или укрывается в селе Дулевка, и там живет у гражданки Печенко. Везде она ходит по селам и объявляет, что скоро конец Советской власти, что она погибели обречена и что уже нет ни хлеба, ни соли и скоро не будет и воды. Эта монахиня собирает целые возы продуктов на генеральских вдов и офицерских сирот и на старых попов в Киев и Киевский монастырь. Муку, крупу, мед, воск, полотно, готовое белье. Она имела такой случай, в селе Седюхи при помощи местного священника о. Николая и Соломии Перехватовой собрали 147 пудов разных продуктов и погрузили на подводы и на станции тихонько в Киев. Это дело возбудили граждане села Седюхи. И подали на о. Николая в народный суд. Но слабо. Боятся анафемы матушки княгини тетки царя Николая. А тетка неуловима: тут, и там, и здесь, и кругом. Она имеет три имени: Екатерина, Людмила и Анна. А хитра, как змей летучий. Около нее имеется целый штаб мироносиц баб и стариков, и даже молодых, которые несознательны по опиуму для народа. Она ими командует и приказует. День и ночь несут и везут… Но этого мало. Два месяца назад матушка княгиня Екатерина получила груз на станции Киев из города Проскурова — четыре ящика. На ящиках была надпись: «Осторожно, стекло», — и это все было спрятано в Китаевской обители и зарыто в землю. Но зачем же стекло зарывать в землю; и говорят, что от ящиков пахло смазочным маслом, и матушка около них хлопотала очень, и ящики были тяжелые… и собаки лаяли… Она много кой-чего знает, больше, чем другой кто… Три года назад она перевезла из св. лавры сундук с вещами церковными, как-то: чаши, кресты, лампады, венцы, панагии, золотые и серебряные митры. И было спрятано в саду за кухней и за алтарем церкви и в правой колонне-столпе замуровано целое ведро с бриллиантами и золотом, алмазами… А наша местная сельская власть спит богатырским сном; она не видит. А лютая княгиня не спит и работает во славу божию; тетка ходит, она не ходит; ее возят, и руки целуют и ноги, и преклоняются, и уже ветер мысли ходит с нею. Нужно это в корне уничтожить: как это можно сделать? Ее особые приметы: росту среднего, лицо круглое, глаза серые, быстрые, походка легкая, в разговоре мягка и повадлива, лет от роду за сорок, на лицо моложава, лицо прячет под черным платком, на голове носит глубокий и длинный шрам; имеет при себе дамский малого калибра браунинг и порошок яду. Она ловкая, и быстра в движениях, и неутомимая. Ее возят из села в село днем и ночью и во всякую погоду… Демьян Бедный, распотроши пером колючим всю эту категорию, и чтоб расклювать, и пусти разные подробности, и чтоб кровь от крови отлилась. Писал быв. красноармеец и свидетель происходящего Николай Ручко».

Другой автор разоблачительного письма крестьянин села Михалково Монастырщинской волости Петр Синявин — тоже старательно описывает внешние приметы и «пускает» разные подробности, но еще пытается прибегнуть к поэзии:

«Начинаю Вам искладать свою нелитературную поэзию, но проработать ее Вам моя крестьянская просьба». На трех страницах описание похождений попа Алексея Косова, который совмещает свой сан со службой писаря и секретаря сельсовета, работает в кооперации, в машинном товариществе, еще где-то, всюду берет взятки, жульничает, пьет и прочее.

Письмо заканчивается просьбой сложить «как неможно получше стих» и послать в редакцию «Крестьянской газеты».

Не у всех есть досуг «пускать разные подробности». Вот просто телеграмма:

«Товарищ Демьян. Не откажи оказать надлежащее содействие по раскрытию новой «Дымовки», происходящей у нас в Сибири…

Жду помощи. Результат сообщи».

От иной просьбы селькора о помощи веет такой бодростью, словно автор сам хочет поддержать Демьяна: «Как они ни борись против нас, но селькоровского карандаша не брошу. Помоги и ты, дружок!»

Сигналы из Мологи изложены в виде готовой статьи, но автор сознается:

«Я не литератор, и моя статья, возможно, ляповата, но все, что здесь пишу, — это реальные факты деревенских задворков, эти болезни я описываю Вам, как хирургу: прошу сделать маленькую операцию в стихах».

Некоторые в поисках справедливости обращаются к Демьяну, как к последнему прибежищу: мобилизованному красноармейцу какой-то склад не выдал полагающейся зарплаты. Он уже обращался в суд, в «Красную звезду» и к военному прокурору — «…и теперь последний путь: я решился написать Вам, товарищ Демьян Бедный…».

Демьян должен защитить не только селькоров, рабкоров, красноармейцев. Из далекого дагестанского селения Ачи-Кулак ждут сочувствия, помощи по такому поводу: «У нас был суд над хулиганом по фамилии Ш. На суде защитник провел параллель и, защищая Ш., сослался на исторических лиц и, между прочим, назвал великого поэта Пушкина хулиганом и пьяницей… Этот скверный анекдот, дорогой Демьян, внесен в залу официальным лицом… надо защитить Пушкина», — пишет рабкор, «обливаясь кровью за любимого поэта», и просит у «монументального поэта» сочувствия и защиты.