Татьяна Бобровникова - Цицерон

• Название: Цицерон
• Автор: Татьяна Бобровникова
• Издательство: Издательство АО «Молодая гвардия».
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02933-Х

Книга посвящена Марку Туллию Цицерону (106—43 до и. э.), одному из наиболее выдающихся людей в истории Античности. Его имя давно уже стало нарицательным. Гениальный оратор и писатель, чьи произведения послужили образцом для всех последующих поколений, мыслитель и философ, государственный деятель, он был еще и удивительным человеком, готовым пожертвовать всем, в том числе и собственной жизнью, ради блага Римской республики. Автор книги с огромной любовью пишет о своем герое, представляя его в первую очередь творцом, интеллигентом в наиболее полном и глубоком смысле этого слова — интеллигентом, которому выпало жить в дни тяжелейших общественных потрясений, революции и гражданской войны.

_{Автор выражает глубокую благодарность В. О. Бобровникову за огромную помощь в работе над книгой}

---

Катулл был вне себя. Он все еще любил ее, свою Лесбию, и не мог исцелиться от «этой проклятой, этой страшной любви». Целий же был его приятелем, и он ему безгранично верил. Эта двойная измена поразила молодого поэта. На мгновение Лесбия вновь показалась ему тем возвышенным созданием, каким он когда-то ее представлял. Он забыл на миг и зубастого кельтибера, и ресторан у Близнецов. В бешенстве напал он на «предателя» Целия.

Руф! Я когда-то напрасно считал тебя братом и другом!
Нет, не напрасно, увы! Дорого я заплатил.
Словно грабитель подполз ты и сердце безжалостно выжег,
Отнял подругу мою, все, что я в жизни имел.
Отнял! О горькое горе! Проклятая, подлая язва!
Подлый предатель и вор! Дружбы убийца и бич!
Плачу я, только подумаю: чистые губы чистейшей
Девушки пакостный твой гнусно сквернит поцелуй.
Но не уйдешь от возмездья! Потомкам ты будешь известен!
Низость измены твоей злая молва разгласит! (77; 78а).

Катулл попытался говорить с ней, но на сей раз Лесбия не намерена была его слушать. На все жалобы и упреки она отвечала смехом. В диком черном отчаянии бежал он из Рима и уехал в Малую Азию. А Клодия, не думая больше о несчастном поэте, вся предалась новой страсти. Счастливые любовники укатили на курорт, конечно, в Байи.

Далее все шло по обычной программе, которую так хорошо знал Цицерон — пирушки на пляже, прогулки в лодке при луне, музыка… Увы! Все это скоро наскучило Целию, наскучила и сама Клодия, и он ее бросил.

Можно себе представить ярость Волоокой. Она была вне себя, она была в исступлении, она решила его уничтожить. Действовала эта женщина очень умно. Прежде всего она объединила всех обиженных Целием, а их оказалось немало. Чуть ли не каждый день он кого-то обвинял на Форуме. Целий был опытный и безжалостный бретер, перед которым трепетал Рим. Он владел отточенными приемами красноречия, был едок и остроумен, никто еще не выбил у него из рук шпагу. Он повергал врага в прах и делал посмешищем всей столицы. Кроме того, это был задира и дерзкий волокита. Естественно, многие были на него злы. Но все они составляли, так сказать, только рядовых, полководцем же была Клодия. Она и повела их в бой. И главное обвинение выдвинула именно она — Целий, утверждала она, пытался ее отравить. Даже на суде она не могла сдержать свою ярость. В ответ Целий при полном Форуме назвал ее Трехгрошовой Клитемнестрой.

Дело принимало очень серьезный оборот. Перед Целием возник призрак изгнания и гражданской смерти. Все помнили судьбу Цицерона, который тоже имел неосторожность навлечь на себя гнев этого семейства. Целий был очень опытный и очень искусный оратор. Но все-таки он не решился защищать себя сам и попросил помощи у Цицерона. Герой наш очень любил Целия. Тот был самым талантливым из его учеников, а Цицерон, надо сказать, всегда был очень снисходителен к своим молодым друзьям, терпеть не мог старых ворчунов и на проказы своего питомца всегда смотрел сквозь пальцы. И уж, конечно, он не мог бросить «бедного мальчика» без помощи. Но это означало, что ему предстоит скрестить шпаги с Волоокой.

Клодия была слишком известной в Риме особой, суд с любовником — слишком соблазнительным скандалом. Неудивительно, что весь город только и говорил, что о новом деле Цицерона. По Риму ходили анекдоты, шутки, подчас крайне рискованные. Все с нетерпением ждали, как поведет защиту Цицерон.

Оратор заявил, что он чувствует себя ужасно неловко — он оказался в самом глупом положении. Ведь ему предстоит дуэль с дамой, а сражаться с дамой негалантно. Притом как можно воевать с такой доброй, снисходительной женщиной, которая была подругой нам всем? (Cael. 52). Но, с другой стороны, не бросить же на произвол судьбы подзащитного? Что же делать? И он решил — он будет сама вежливость, сама корректность. А если иногда все-таки придется сказать что-то нелестное по адресу обвинительницы, он не будет делать этого сам. Он вызовет бородача. Нет, нет. Почтенная дама ошиблась. При слове «бородач» ей тут же представился изящный молодой франт с модной бородкой. (А надо сказать, Волоокая имела к бородкам слабость, стоит вспомнить кельтибера Эгнатия.) Нет, Цицерон говорит о суровых героях древности с всклокоченной бородой. То были люди отважные, но, надо сознаться, грубые и уж совсем не дамские угодники. Вот, например, пращур самой Клодии, Аппий Клавдий Слепой, строитель знаменитой дороги. И Цицерон со свойственной ему артистичностью тут же представил этого древнего старика. Вызванный из преисподней Аппий обрушил громы и молнии на голову своей легкомысленной внучки и кончил так:

— Для того ли я построил дорогу, чтобы ты разъезжала по ней с чужими мужчинами?! (34).

Взрывы хохота, вероятно, прерывали эту речь — уж слишком она была чужда современным нравам. Что же, продолжал лукаво оратор, действительно попросим теперь этого древнего брюзгу удалиться, а то он, чего доброго, еще взглянет на скамью обвиняемых и набросится на самого Целия. Он ведь тоже не образец добродетели.

Заметив, что публика окончательно развеселилась, Цицерон перешел к сути дела. Он рассказал об образе жизни Клодии, о знакомстве ее с обвиняемым и о том, наконец, как Целий стал ее очередным любовником. До сих пор все как будто ясно. Но дальше тьма. Целий почему-то решил отравить свою подругу. Почему, с какой стати? Совершенно неясно. Как же он действовал? Прежде всего, говорят обвинители, Целий купил какой-то ужасный мгновенно действующий яд. Мы ожидаем, что нам скажут, откуда он взял яд, назовут имя торговца или хоть какого-нибудь свидетеля. Нет, об этом обвинители молчат. Зато сообщают леденящую душу подробность, которая должна характеризовать кровожадное сердце преступника. Купив яд, Целий дал его рабу, тот сделал глоток и бездыханным упал к ногам своего бездушного владыки.

Ну хорошо. Целий достал яд. Как же он задумал отравить Клодию? Может быть, примирился с ней для виду и незаметно подсыпал зелье в ее кубок? Ничего подобного. Он решил подкупить ее рабов. Рабов, а не одного раба. А это странно. Ведь чем меньше народа будет знать о преступлении, тем лучше. Как бы то ни было, эти элодеи согласились ему помогать. Теперь надо было передать им баночку с ядом. Казалось бы, проще всего было пригласить их к себе. Ведь отношения с Клодией у него были столь близкими, что никто бы не удивился, увидав у него ее рабов. Но нет. Целий решил действовать гораздо более сложным и замысловатым путем. Он поручил все дело своему приятелю, некому Лицинию, сообщив, таким образом, о своем преступлении еще одному человеку. Итак, он вручил Лицинию роковую баночку, и тот должен был встретиться в каком-нибудь укромном месте с подкупленными рабами. Где же они встретились? Быть может, слушатели вообразят, что они сошлись ночью в каком-нибудь темном безлюдном закоулке? Ничего подобного. Наши доблестные друзья решили встретиться среди бела дня, в центре Рима, в… общественной бане! Прямо скажем, довольно оригинальная мысль.

Между тем, оказывается, рабы на самом деле были верными и добродетельными слугами. Они только для виду согласились помогать преступникам, чтобы выведать их планы. А теперь, узнав обо всем, открылись своей хозяйке. Находчивая дама моментально придумала план действий. Она созвала своих друзей и, как опытный вождь, дала им четкие и ясные приказы. Они должны были схватить Лициния на месте преступления. Итак, в определенный час наши храбрецы, посланные смелой воительницей, явились в общественные бани. Тут возникает, правда, некоторая трудность, замечает Цицерон. Ведь в баню не пускают одетыми, если, конечно, эта могущественная женщина не завязала уже дружбы с банщиком (62). Так что, вероятно, им пришлось раздеться. Потом они укрылись где-то в районе бассейна и стали терпеливо ждать. Наконец вошел Лициний — тоже, конечно, голый со злополучной баночкой в руке. Он простодушно протянул ее вперед, и вдруг из бассейна с боевым кличем выскочила толпа голых мужчин. Значит, они схватили преступника с поличным? Нет. Лициний, продолжал Цицерон, разметал всю эту толпу, как лев, и скрылся, прижимая к груди заветную баночку. В этом месте оратор указал на Лициния, который сидел с несчастным лицом тут же. Увы! Лициний вовсе не был похож на льва. То был худой тщедушный заморыш. Можно себе представить, какой взрыв хохота прокатился по Форуму.

Когда оратор заговорил о баночке с ядом, среди зрителей началось движение. Послышались шушуканье, смех. Даже судьи смущенно захихикали. Цицерон сразу это заметил и сказал с усмешкой, что догадывается, в чем дело. Когда эта дурацкая история о баночке с ядом стала известна, Рим страшно развеселился. Передавали колкие шутки, язвительные остроты. И тогда кто-то отправил Клодии посылочку. Там был уже не кошелек с медяками, а некая баночка, которая… Но тут, говорит Цицерон, я умолкаю. Скромность не позволяет ему продолжать, тем более все и так уже все знают. Шутка эта пикантна, спору нет, но уж совсем неприлична. Увы! Он действительно больше ничего не добавил. Так мы и не знаем, что это была за таинственная баночка, о которой со смехом вспоминали в Риме еще во времена Квинтилиана.