Татьяна Бобровникова - Цицерон

• Название: Цицерон
• Автор: Татьяна Бобровникова
• Издательство: Издательство АО «Молодая гвардия».
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02933-Х

Книга посвящена Марку Туллию Цицерону (106—43 до и. э.), одному из наиболее выдающихся людей в истории Античности. Его имя давно уже стало нарицательным. Гениальный оратор и писатель, чьи произведения послужили образцом для всех последующих поколений, мыслитель и философ, государственный деятель, он был еще и удивительным человеком, готовым пожертвовать всем, в том числе и собственной жизнью, ради блага Римской республики. Автор книги с огромной любовью пишет о своем герое, представляя его в первую очередь творцом, интеллигентом в наиболее полном и глубоком смысле этого слова — интеллигентом, которому выпало жить в дни тяжелейших общественных потрясений, революции и гражданской войны.

_{Автор выражает глубокую благодарность В. О. Бобровникову за огромную помощь в работе над книгой}

---

Все это случилось в 69 году, то есть три года назад. Почему же, спрашивается, дела об отравлении не возбудили тогда же? Чего ждали обвинители? И вообще — какие у них улики, позволившие обвинить Клуэнция? Оказывается, спустя несколько лет после смерти Оппианика его вдова Сассия узнала это из допроса рабов, якобы замешанных в это дело. Допросы предъявлены суду. Да, но где же сами свидетели? Где те два раба? Они убиты. Сассия велела их умертвить за их преступление. Она поступила так же, как много лет спустя сделали Леди Макбет и ее супруг, убившие обвиненных ими в убийстве слуг! Мало того. Эта свирепая женщина подвергла рабов пыткам, чтобы вырвать у них нужные ей показания! Но все протоколы допросов производят впечатление не записи слов истязуемых. Нет. Перед судьями чистая подделка. И можно ли осуждать человека, имея в руках единственную улику — показание рабов, убитых обвинителями?

Читатель помнит, что на передних скамьях сидели так называемые advocati и laudatores — почтенные люди, которые могли засвидетельствовать, что они давно знают обвиняемого как честного добропорядочного человека, совершенно не способного на преступление. Кто же был такими advocati и laudatores для Клуэнция? Кто мог засвидетельствовать перед Римом его честную жизнь?

— Знайте, судьи, — возвысил голос Цицерон, — знайте, судьи, что все ларинаты — это звучит невероятно, но тем не менее это так — все ларинаты, которые только чувствуют себя здоровыми, явились в Рим, чтобы по мере сил поддержать его в его опасности своим сочувствием… Знайте, что они на это время оставили свой город на попечение женщин и детей, что Ларин в настоящую минуту оберегается только общим мирным положением всей Италии, а не своими домашними силами. Но даже те, кто остался дома, не менее присутствующих тревожатся и денно и нощно в ожидании вашего приговора.

Они не просто пришли, они принесли хвалебный отзыв о своем земляке, составленный в самых пылких и восторженных выражениях. Сейчас, когда Цицерон указал на них рукой присяжным, они все зарыдали.

— Их слезы, судьи, служат вам доказательством, что все гласные плакали, утверждая этот отзыв (195–197).

Этого мало. Оказывается, в Рим вместе с ларинатами явились все жители окрестных областей!

— Вот знатные депутаты ферентанцев, вот не менее достойные представители марруцинцев[57], вот… почтенные римские всадники из Теана Апулийского и Луцерии. Из Бовиана и других самнитских городов были присланы очень лестные отзывы, оттуда же явились знатные представители общин (197).

И все эти люди со слезами на глазах молят присяжных за Клуэнция!

Итак, наконец все нити преступления вытянуты на свет Божий. Страшный клубок наконец распутан (189). Но тут возникает один вопрос. Как же случилось, что такой тихий, благонравный человек, как Клуэнций, человек, столь любимый согражданами и соседями, вдруг стал жертвой такого ужасного обвинения? Дело в том, что у Клуэнция был враг, враг страшный. Именно этот враг стоял за всеми обвинителями, именно он с рвением охотничьей собаки отыскивал против него улики. Кто же был этот злобный враг? Сассия, вдова Оппианика, родная мать Клуэнция.

— Да, судьи, мать; во всей своей речи я буду называть ее матерью того человека, к которому она относится с ненавистью и жестокостью врага, и, слушая рассказ о своих бесчеловечных преступлениях, она каждый раз услышит то имя, которое дала ей природа; чем более само имя «мать» вызывает чувство любви и нежности, тем сильнее будет ваше отвращение к этой матери, которая уже столько лет и теперь больше, чем когда-нибудь, желает гибели сына… Всякий раз, когда Авл Клуэнций испытывал какое-нибудь бедствие в своей жизни, всякий раз, как он видел смерть перед собой, всякий раз, как ему угрожало какое-нибудь несчастье — единственной виновницей и зачинщицей его злоключения была его мать… Знайте, что этот самый процесс, эта самая опасность, вся толпа свидетелей, которая предстанет перед вами, — дело этой матери: она их с самого начала припасла, она в настоящее время их получает, она все свои усилия и средства приложила к тому, чтобы процесс состоялся; мало того, она сама недавно из Ларина примчалась в Рим, чтобы погубить сына; сильная своей смелостью, своим богатством и своей жестокостью, эта женщина ходит от одного к другому, приглашает обвинителей, наставляет свидетелей (11–12; 18).

Это была необыкновенно энергичная, решительная, бессердечная и развратная женщина, абсолютно лишенная родительских чувств. В тихом Ларине она представляла собой такое же диво, как и Оппианик.

Отец Клуэнция был весьма почтенный и уважаемый в Ларине человек. У него было двое детей — дочь и сын. Брат и сестра нежно любили друг друга. Когда отец умер, Клуэнцию было 15 лет. Сестра вскоре вышла замуж за Мелина, очень хорошего и всеми уважаемого молодого человека. Она страстно любила мужа и очень им гордилась. Все было, казалось, совершенно безоблачно. Вот тут-то и произошла трагедия.

Мать Сассия загорелась страстью к своему юному зятю. А так как она была опытной соблазнительницей, она околдовала молодого человека настолько, что он забыл жену и все на свете в объятиях тещи. Несчастная молодая женщина вскоре с ужасом узнала, что муж ей неверен; он изменяет ей — и с кем?! Полная отчаяния и стыда, она скрывала свой семейный позор от всех, кроме брата. Оставшись с ним наедине, она бросалась к нему на шею, неудержимо рыдала и рассказывала о своей ужасной обиде. Юноша утешал ее, как мог, и втайне пылал негодованием против матери.

Но все это продолжалось недолго. Вскоре нетерпеливые любовники перестали таиться и во всеуслышание объявили, что собираются жениться. Сестра Клуэнция покинула дом мужа, а ее мать как ни в чем не бывало вступила в новый брак с зятем! «Тут эта достойная и нежная мать окончательно сбросила маску: она открыто радовалась, открыто торжествовала триумф над родной дочерью… Она вторично приказывает приготовить и убрать то самое брачное ложе, которое она сама два года тому назад приготовила и убрала, выдавая свою дочь — приказывает приготовить его для себя, в том же доме, из которого она изгнала дочь… Что скажете вы об этом невероятном образце женской порочности, невиданном до тех пор, пока не явила его она?.. Возможно ли представить себе, чтобы она не ужаснулась, уж если не божьего гнева и людских толков, то хоть самой брачной ночи и ее факелов, порога своей спальни, ложа своей дочери, наконец, самых стен, свидетельниц первого брака? Нет! Все преграды были разбиты и снесены» (13–15).

Можно себе представить, какое впечатление произвел этот соблазнительный скандал в маленькой общине, где все друг друга знали! Уж, наверно, сочинялись шуточные песенки, стишки; на стенах писали двусмысленные пожелания. И все это разом обрушилось на голову несчастного юноши, который чувствовал себя теперь главой семьи. Клуэнций буквально сгорал от стыда. «Вдобавок его горе еще увеличивалось ежедневными жалобами, постоянным плачем сестры» (16). И Клуэнций решает совершенно порвать с матерью. Его решение, по-видимому, очень мало взволновало эту странную мать — она не испытывала никаких чувств к своим отпрыскам. В своей особе, говорит Цицерон, она смешала всевозможные степени родства — жена своего зятя, мачеха сына, разлучница дочери (199). Но тут происходят новые и совсем уж невероятные события.

Мелин, зять и муж Сассии, был тем самым пылким молодым человеком, который набросился на Оппианика, когда стало известно о гибели Марка Аврия. Оппианик тогда бежал, а потом внес имя Мелина в проскрипционные списки и добился смерти несчастного. Таким образом, Сассия вторично остается вдовой. И кто же теперь просит ее руки? Убийца ее мужа — Оппианик! И что же? Он получает согласие.

Что было причиной соединения этой «любвеобильной и нравственно стойкой четы»? Что касается Оппианика, то тут все ясно — «он был без ума влюблен в Сассиины деньги» (27). Но Сассия? Ее-то что заставило отдать руку убийце мужа? Можно предположить, что Оппианик, сделавший удачные браки своей профессией, был неким провинциальным Дон-Жуаном и покорил пылкое сердце этой дамы. Как бы то ни было, они соединились.

Затем Оппианик делает попытку отравить сына Сассии Клуэнция. Но его разоблачают. Он всего лишен и изгнан и тяжко заболевает. Тут его супруга рассудила, что смешно в этих обстоятельствах разыгрывать верность до гроба, и на глазах у мужа завязала роман с каким-то дюжим крестьянином. Оппианик, всего лишенный, больной, немощный, должен был только молча на все смотреть и терпеть. Наконец он не выдержал и уехал. По дороге он свалился с коня и вскоре умер. Достойная расплата за все его преступления! (Cic. Cluent., 172–175). А его супруга возвратилась в Ларин с новым любовником.