Эрнесто Сабато - О героях и могилах

• Название: О героях и могилах
• Автор: Эрнесто Сабато
• Издательство: Махаон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Эта книга всемирно известного аргентинского писателя Эрнесто Сабато по праву считается лучшим аргентинским романом ХХ века и великолепным образчиком так называемого «магического реализма», начало которому вместе с Сабато положили Кортасар, Борхес, Амаду, Маркес, Альенде. Герои романа стоят на грани между жизнью и смертью, между реальностью и фантастикой.

«Существует род художественного творчества, через которое автор пытается избавиться от наваждения, ему самому не вполне понятного. Хорошо это или плохо, но я способен писать лишь в таком роде».

---

Уж не говоря об их замечательной формуле: «в должных пропорциях». Словно в истории человечества было хоть что-нибудь стоящее, что не было бы чрезмерным, начиная с Римской империи и кончая Достоевским.

В общем, не будем заниматься глупостями и вернемся к единственному предмету, который должен интересовать человечество.

Итак, я решил уехать за границу и, хотя вначале полагал сделать это, проплыв по Дельте [137] в шлюпке контрабандистов, связанных с Ф., потом сообразил, что таким способом мне дальше Уругвая не добраться. Оставалось только приобрести фальшивый паспорт. Я обратился к некоему Туркито Нассифу и заполучил паспорт на имя Федерико Феррари Ардоя, один из многих, украденных бандой Туркито и ожидавших своей окончательной участи. Я выбрал именно его, потому что когда-то у меня с Феррари Ардоем был конфликт, а тут мне представлялась возможность натворить каких-нибудь пакостей под его именем.

Хотя с документом, я все же предпочел сперва отправиться в Монтевидео через Дельту в шлюпке контрабандистов. Добрался до Кармело [138], а оттуда автобусом до Колонии [139]. Наконец, еще одним автобусом, приехал в Монтевидео.

Там я завизировал свой паспорт в аргентинском консульстве и купил билет на самолет «Эр Франс» за три дня вперед. Что было делать целых два дня? Я нервничал, тревожился. Бродя по Проспекту 18 Июля, зашел в книжную лавку, пил несколько раз кофе и коньяк, чтобы согреться – было очень холодно. День, однако, тянулся убийственно медленно – я не мог дождаться минуты, когда между мною и слепым с пластинками пролягут просторы океана.

Естественно, мне не хотелось видеться с кем-либо из знакомых. Но, по несчастью (не по случайности, но по несчастью, по беспечности, ибо мне следовало провести эти два дня в Монтевидео где-нибудь в таком месте, где не было бы никакой возможности встретить знакомых), в кафе «Тупи-Намба» меня заметили Байсе и блондинка-художница, с которой я также когда-то познакомился в Монтевидео. Был с ними еще один тип в джинсах и очень странных башмачищах – молодой, тощий парень весьма интеллектуального вида, с которым я, кажется, тоже где-то встречался.

Никуда не денешься – Байсе подошел и повел меня за их столик, там я поздоровался с Лили и заговорил с парнем в башмаках. Я сказал, что, кажется, видел его где-то. Не бывал ли он в Вальпараисо? Не архитектор ли он? Да, он архитектор, но в Вальпараисо никогда не был.

Я был заинтригован. Всякому понятно, дело было нечисто, слишком много совпадений: мне не только показалось, что я его знаю, но я еще и угадал его профессию. Может, он отрицает, что бывал в Вальпараисо, чтобы не навести меня на какие-то опасные для него мысли?

Я был так озабочен и встревожен (вспомните, ведь история со слепым произошла всего за несколько дней до того), что не мог следить за ходом беседы этих троих. Они говорили о Пероне (еще бы!), об архитектуре, о каких-то теориях современного искусства. У архитектора был экземпляр журнала «Домус». Они похвалили снимок керамического петуха, и мне, одержимому страхом, пришлось на него взглянуть: то было творение итальянца Дурелли или Фрателли (не все ли равно?), который наверняка украл идею у немца по имени Штаудт, который в свой черед украл ее у Пикассо, который в свой черед украл ее у какого-нибудь африканского негра – единственного, кто на этом петухе не заработал доллары.

Мне все не давал покоя архитектор: я смотрел на него и во мне зрело убеждение, что я где-то его видел. Его зовут Капурро. Но настоящая ли это фамилия? Да нет, что это я? Он же из Монтевидео, Байсе и Лили – его друзья. Как же он мог назваться фальшивой фамилией? Ну ладно, это неважно: фамилия, возможно и даже наверняка, подлинная, но его заявление, что он никогда не бывал в Вальпараисо» – это правда или ложь? Что же он в таком случае скрывает? Я судорожно пытался вспомнить, был ли в той группе архитекторов в Вальпараисо кто-нибудь, кто прямо или косвенно упоминал о чем-либо, связанном со слепыми. Неспроста, видимо, этот парень так интересуется именно петухами – ведь бойцовые петухи неизбежно остаются слепыми. Нет, ничего не могу вспомнить. И вдруг мне пришло в голову, что я видел этого парня не в Вальпараисо вовсе, а в Тукумане.

– Не случалось ли вам бывать в Тукумане? – выпалил я внезапно.

– В Тукумане? Нет, не бывал. Несколько раз был в Буэнос-Айресе, это да. Но в Тукумане никогда не был. А почему вы спрашиваете?

– Да просто так. Все кажется, что я вас видел, и вот размышляю, где же это могло быть.

– Послушайте, да, скорее всего, вы когда-то видели его здесь же, в Монтевидео! – сказал Байсе, посмеиваясь над моей настойчивостью.

Я отрицательно покачал головой и опять погрузился в свои раздумья, пока они продолжали обсуждать петуха.

Под каким-то предлогом я их покинул и перешел в другое кафе, но загадка с архитектором все не выходила у меня из головы.

Я попытался вспомнить свои встречи с тукуманцами – как всегда, я пользовался подобными знакомствами, чтобы замаскировать свою настоящую деятельность. Это естественно. Мне ведь ни к чему было посещать наших местных фальшивомонетчиков или показываться на людях в компании налетчиков из нашей провинции. В Тукумане я однажды позвонил по телефону девушке-архитектору, с которой когда-то забавлялся в постели.

Пошел ее навестить. Она сделала успехи, преподавала на факультете и работала с группой молодых архитекторов, строивших в Тукумане нечто, что она потом мне показала: не то фабрику, не то школу, не то санаторий. Точно не помню, да это, как известно, все едино: в подобных зданиях можно с одинаковым успехом сегодня поместить токарный цех, завтра родильный дом. Это то, что они называют «функциональностью».

Как я уже сказал, моя приятельница преуспевала. Теперь она не жила в студенческой комнатушке, как то было в Буэнос-Айресе. Теперь она жила в современной, приличествующей ее положению квартире. Когда мне отворила дверь служанка, я едва не повернул обратно – я не думал, что в квартире живет еще кто-то. Мебель я разглядел, только когда посмотрел вниз: все почти на уровне пола, как для крокодилов. Не выше пятидесяти сантиметров. Однако в гостиной я увидел на огромной стене одну-единственную картину, написанную другом Габриэлы: на ровном, стального цвета фоне проведенная по линейке вертикальная синяя линия и сантиметров в пятидесяти справа от нее маленький круг, наведенный охрой.

Мы уселись на полу – страшно неудобно; Габриэла подползла к столику высотой в двадцать сантиметров, чтобы налить кофе в керамические чашки без ручек. Обжигая пальцы, я думал, что без полудюжины рюмок виски мне в этом холодильнике никак не согреться до такой температуры, чтобы переспать с Габриэлой. И я уже примирился со своей судьбой, когда вдруг явились ее друзья. Приглядевшись, я понял, что один из них был женщиной, но также в джинсах. Остальные двое были архитекторы: один – супруг женщины в штанах, и другой, видимо, друг или любовник Габриэлы. Все были одеты одинаково: джинсы и странные башмаки, похожие на те, что носили некогда наши рекруты, но теперь, вероятно, изготовляемые небольшими партиями специально для архитектурного факультета.

Они долго говорили на своем жаргоне, который временами скрещивался с жаргоном психоаналитиков, – казалось, они в равной мере восхищаются какой-то логарифмической спиралью Макса Билла [140] и садистическими вывертами некоего друга, о котором у них шла речь. Говорили также о проекте Клориндо Тесты строить типовые здания полицейских комиссариатов на территории Мисьонес [141]. Вероятно, с электронными пиканами [142]?

И тогда меня вдруг осенило. Конечно, только из-за своей навязчивой идеи я решил, что видел Капурро прежде, в Вальпараисо или в Тукумане. Просто все эти ребята похожи друг на друга, и очень трудно заметить различия, особенно если видишь их издали или будто в тумане, как бывает со мной в минуты сильного волнения.

Успокоившись насчет Капурро, я провел оставшееся время более приятно: зашел в кино, потом в пригородный бар и наконец заперся в отеле. И на другой день, когда самолет «Эр Франс» поднялся с аэродрома Карраско, я начал дышать спокойно.

Мы приземлились в Орли в гнетуще жаркий день (был август). Я потел, задыхался. Служащий, проверявший мой паспорт, один из тех французов, что жестикулируют столь же бурно, как латиноамериканцы, и их же в этом упрекают, сказал мне со смесью иронии и снисходительности:

– Но вы там, у себя, наверняка привыкли к худшей жаре. Разве нет?

Известно, французы – великие логики, и ход мыслей сего Декарта из таможенной службы был безупречен: Марсель находится южнее Парижа, и там очень жарко; Буэнос-Айрес еще намного южнее, следовательно, там должна быть адская жара. Что доказывает, насколько логика благоприятна Для безумия: правильным логическим рассуждением можно было бы отменить Южный полюс.