Наталья Дужина - Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие

• Название: Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие
• Автор: Наталья Дужина
• Издательство: Издательство Московского университета
• Жанр: Филология
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-211-05362-5

Повесть Андрея Платонова «Котлован» — одно из самых необычных событий русской литературы — почти публицистически насыщена реалиями времени и является ярким документальным источником драматической отечественной истории XX века. Путеводитель по «Котловану» в доступной, увлекательной форме рассказывает о фактической основе этого сложного иносказательного произведения; о философском подтексте повести, о литературных параллелях ее сюжета, композиции и образов.

Для учителей школ, лицеев и гимназий; студентов, старшеклассников, абитуриентов, специалистов-филологов и широкого круга читателей.

Summary

The School for Thoughtful Reading Series

N. I. Duzhina.

A Guide to A. P. Platonov’s Story ‘The Foundation Pit’ (Kotlovan): a manual. Moscow: Moscow University Press, 2010.

Andrey Platonov’s story ‘Kotlovan’ (The Foundation Pit) — one of the most unusual events in Russian literature — is almost journalistically saturated with realia of the time and constitutes a vivid documentary source of dramatic 20th century Russian history. In a stimulating and accessible style the guide to ‘Kotlovan’ tells the readers about the factual basis of this complex parable-like work; about the philosophical implications of the story, about the literary parallels with its plot, structure and images.

For teachers of schools, lyceums and gymnasia, students of higher educational establishments, high school pupils, school-leavers taking university entrance exams, philologists specializing in literary studies and the general reading public.

---

Но вот ко времени написания «Котлована» после революции прошло 12 лет. Та пролетарская культура, которая была в новом государстве, вопреки надеждам Платонова, никакого интереса к истине не проявляла. И строителями этого государства двигало отнюдь не стремление к познанию тайн вселенной и к «совершенной организации материи». Более того, многие «строители» были абсолютно безучастны не только к истинному знанию о мире, но и ко всему «строительству» вообще; потеряв прежний материальный стимул к труду, они лишились всякого к нему интереса. Никакой «небесной радости» от своего участия в строительстве «здания социализма» (так теперь назывался «храм общечеловеческого творчества», о котором когда-то мечтал Платонов) они, конечно, не испытывали. Напротив, одной из самых насущных проблем строящегося социализма стала низкая производительность труда, плохая трудовая дисциплина, текучесть кадров. Поэтому лирический герой «Котлована», которого тоже уволили с «небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования» (21), откликнувшись, как мы писали выше, на призыв партии, отправляется на поиски того, что могло бы повлиять на «производительность» — на поиски «организационного начала» (183) человека.

Город, в который он держит путь, — это эсесерша, страна строящегося социализма, которую еще совсем недавно сам Платонов мечтал видеть столпом истины. В этот знакомый до боли мир герой и автор входят как бы заново — чтобы понять причину равнодушия «строителей социализма» к труду и отсутствия у них интереса к истине, а также вновь вернуться к поискам того, что может подвигнусь человека к активной и самоотверженной деятельности. Возвращается Платонов и к одному из центральных понятий своей ранней публицистики — понятию истины. Но в это путешествие на пересечении прошлого, настоящего и будущего герой идет уже не с готовым ответом, а с недоуменным вопросом, в котором теперь звучат интонации Понтия Пилата: «Что есть истина?»

Отправляясь в свое духовное странствие по советской действительности, лирический герой «Котлована» подбирает «умерший, палый лист» и обещает ему: «Я узнаю, за что ты жил и погиб» (23). Язык Платонова всегда даже не двусмыслен, а многосмыслен: палый — несуществующее прилагательное/причастие от глагола «пасть» (т. е. погибнуть); оторванный же от ветки лист является устойчивым фольклорно-литературным образом — метафорой человеческой жизни и судьбы (ср. М. Лермонтов: «Дубовый листок оторвался от ветки родимой»). Данные слова, сказанные после выражения сочувствия этому «листу» («Ты не имел смысла житья»), звучат не только как повторение старых обетов, о постижении «сущности мира», но и как мужественное принятие на себя неких новых обязательств, а также как клятва всем умершим, в том числе и павшим за дело революции — узнать смысл жизни и смерти и понять, во что превратились революционные идеалы, за которые погибло столько людей.

В дальнейших репликах и размышлениях Вощева об истине переплетутся и горькие признания, что пролетариату она не полагается; и недоумения о смысле жизни вообще и современного человека в частности; и старые вопросы об устройстве природного мира; и новые сомнения в необходимости его переделывать; и желание найти «что-то надлежащее на свете» (74) — какое-то прочное начало жизни. В окончательном тексте повести все упоминания об искомой героем истине во множестве рассыпаны по тексту и представляют собой, как мы уже отмечали, короткие и достаточно загадочные высказывания: «его душа вспоминала, что истину она перестала знать» (24); «спал, не чувствуя истины, до светлого утра» (27); «мне без истины стыдно жить» (42); «лишь бы знать основное устройство мира» (71); «истины нет на свете» (86); «не мог заснуть без покоя истины внутри своей жизни» (87); «истина всемирного происхождения» (114) и др. Такая краткость — отчасти следствие стремления к смысловому сжатию текста[156], которое всегда было свойственно писателю. В первой главе мы писали о том, что Платонов в процессе работы над рукописью обычно сокращает свой собственный исходный текст (в «Котловане» — приблизительно на треть), вычеркивая отдельные эпизоды и заменяя длинные рассуждения на их своеобразный конспективный итог. Соображения, которыми писатель при этом руководствуется, никак не связаны с цензурой. Возможно, Платонов стремится к большей краткости. Но с частью текста уходит и его относительная ясность. Вероятно, такое «заметание» слишком явных ходов своей мысли отвечало творческим принципам Платонова[157], стиль которого В. Вьюгин, например, определяет как «загадку»[158]. Впрочем, в данном случае загадочность мотивирована сюжетом: ведь истину Вощев, как он сам признается, раньше знал, но забыл и теперь пытается вспомнить по некоторым ее характерным признакам. Эту загадку памяти героя — его таинственную утрату — мы и постараемся разгадать.

Для этого нам, как и в первой главе, придется вновь обратиться к рукописи «Котлована» и к тому эпизоду, который Платонов вычеркнул целиком: попытки Вощева сразу по приходе в «другой город» устроиться профсоюзным культработником на стройку. Именно на этих страницах повести все сомнения платоновского героя, которые в окончательном тексте выражены короткими отрывочными предложениями, имели вид длинных развернутых монологов. И хотя истина также была для Вощева загадкой, однако платоновского текста, позволяющего понять суть этой загадки, там все-таки было больше. Проблематика всех вычеркнутых сцен в «Котловане» осталась полностью, но она растворилась — в определенной лексике, в коротких повторяющихся формулировках и пр. Поэтому в качестве комментария к основному тексту мы использует и эти страницы рукописи.

Итак, согласно первому замыслу сюжета, безработный Вощев по предложению профуполномоченного написал в культотдел окрпрофбюро (окружное профсоюзное бюро) заявление, в котором «просил для себя предоставления труда по отысканию истины путем постоянной мысли; в заявлении было указано, что истина есть потребность, она — организационное начало человека, причем истину нельзя понимать как лишь организационный момент, но следует воображать ее себе трудом над организацией вечности» (183). Фрагмент этого заявления — «организационное начало человека» — мы уже цитировали, так как именно данные слова наиболее точно определяют то, чего, по мысли писателя, не хватает современному человеку, чтобы он хорошо и производительно трудился. Эта удивительно емкая фраза, как всегда у Платонова, допускает ряд смысловых сдвигов; она является одним из определений истины и охватывает все ее трактовки в «Котловане», полностью выражает то, что хочет знать Вощев о мире и человеке. Выдержанное в духе официальных партийных документов и реальных попыток руководства страны использовать для повышения производительности труда разные способы внешней организации людей, в том числе и «организацию подсобных радостей для рабочих» (190), выражение «организационное начало» не только содержит автореминисценции, которые перебрасывают мост в раннее платоновское творчество и приводят к тогдашним представлениям молодого Платонова, но и отражает совершенно новые убеждения писателя.

В начале 1920-х годов Платонов увлекается работами теоретика пролетарской культуры А. Богданова, прежде всего идеями его главного философского труда «Очерки организационной науки (тектологии)». Главы «Тектологии» с осени 1919 г. печатаются на страницах журнала «Пролетарская культура». Основное понятие своих «Очерков» Богданов объясняет так: «Всего чаше термин „организовать“ употребляется тогда, когда дело идет о людях, об их труде, об их усилиях. „Организовать“ <…> — значит сгруппировать людей для какой-нибудь цели, координировать и регулировать их действия в духе целесообразного единства»[159]. Под непосредственным впечатлением от «Очерков организационной науки»[160] написана и одна из упомянутых нами программных статей Платонова — «Культура пролетариата» (1920), в которой будущий писатель формулирует своего рода «организационную идею» пролетарской культуры, т. е. такую идею, которая, как думает Платонов, объединит людей для решения важной и общезначимой задачи: «поход на Тайны во имя завоевания Истины». Цель же этого «похода» мы уже называли: «совершенная организация материи по отношению к человеку», которую Платонов и считает истиной. В этих словах Платонов перефразирует мысль Богданова о смысле человеческого труда: «Весь процесс борьбы человека с природой, подчинения и эксплуатации стихийных ее сил есть не что иное, как процесс организации мира для человека, в интересах его жизни и развития. Таков объективный смысл человеческого труда»[161].

Свою точку зрения на мир Богданов называет «организационной», суть же этой точки зрения он определяет так: «Все есть организация». Как организационные Богданов определяет интересы человечества: организация внешних сил природы, организация человеческих сил, организация опыта; весь мир считает совокупностью организационных процессов: люди организуются в группы (например, семья, производственный коллектив и пр.); их трудовые усилия организуются в работе предприятия; знания организуются в научные теории и доктрины и т. д. «Организационные методы» всех систем — будь то организация естественных процессов, т. е. природа; организация вещей, т. е. техника; организация людей, т. е. экономика; организация опыта, т. е. наука — Богданов считает едиными и обнаруживающими родство: «Изучение этой связи, этих законов позволит людям наилучшим образом овладеть этими методами и планомерно развивать их и станет самым мощным орудием всякой практики и всякой теории». Ставя перед людьми задачу организации мира, и прежде всего природы, Богданов подчеркивает приоритет последней в науке «организации»: «Природа — великий первый организатор; и сам человек — лишь одно из ее организованных произведений. Простейшая из живых клеток, видимая только при тысячных увеличениях, по сложности и совершенству организации далеко превосходит все, что удается организовать человеку. Он — ученик природы, и пока еще очень слабый». Особое место в «организационной науке» Богданов отводит языку как хранилищу житейского опыта о единстве организационных методов и собирателю «организационных идей». Рассуждения Богданова о языке должны были особенно заинтересовать будущего писателя Андрея Платонова. «Нередко слово сохраняет организационную идею там, где раздробленное мышление личности уже совершенно утратило ее», — пишет Богданов и приводит пример одного из слов, заключающих в себе «организационную идею» — «душа»: «Аналогичным образом <…> употребление слова „душа“ в русском и других родственных языках, если его внимательно проследить, дает разгадку одной из наиболее темных тайн науки и философии. Оно часто применяется в смысле „организатор“ или „организующее начало“, например такое-то лицо — „душа“ такого-то дела или общества, т. е. активный организатор хода работ или жизни организации; „любовь — душа христианства“, т. е. организующее начало, и т. п. Из этого ясно, что „душа“ противопоставляется телу именно как его организатор или организующее начало». Через годы после своего увлечения идеями «Тектологии» Платонов будет искать именно «организационное начало», т. е. первоисточник, основную причину, «душу» — человека, природы, всего мира. В согласии с идеями Богданова лирический герой «Котлована», оказавшись перед задачей организации трудовых усилий современных людей и повышения производительности их труда, за опытом обращается к другим «организационным системам», прежде всего главной из них — миру, а затем к природе как «первому великому организатору». «Организационное начало» мира и хочет узнать Вощев, а уже с позиций этого знания понять «организационное начало» человека, свое место в мире и смысл своей жизни.