Наталья Дужина - Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие

• Название: Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие
• Автор: Наталья Дужина
• Издательство: Издательство Московского университета
• Жанр: Филология
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-211-05362-5

Повесть Андрея Платонова «Котлован» — одно из самых необычных событий русской литературы — почти публицистически насыщена реалиями времени и является ярким документальным источником драматической отечественной истории XX века. Путеводитель по «Котловану» в доступной, увлекательной форме рассказывает о фактической основе этого сложного иносказательного произведения; о философском подтексте повести, о литературных параллелях ее сюжета, композиции и образов.

Для учителей школ, лицеев и гимназий; студентов, старшеклассников, абитуриентов, специалистов-филологов и широкого круга читателей.

Summary

The School for Thoughtful Reading Series

N. I. Duzhina.

A Guide to A. P. Platonov’s Story ‘The Foundation Pit’ (Kotlovan): a manual. Moscow: Moscow University Press, 2010.

Andrey Platonov’s story ‘Kotlovan’ (The Foundation Pit) — one of the most unusual events in Russian literature — is almost journalistically saturated with realia of the time and constitutes a vivid documentary source of dramatic 20th century Russian history. In a stimulating and accessible style the guide to ‘Kotlovan’ tells the readers about the factual basis of this complex parable-like work; about the philosophical implications of the story, about the literary parallels with its plot, structure and images.

For teachers of schools, lyceums and gymnasia, students of higher educational establishments, high school pupils, school-leavers taking university entrance exams, philologists specializing in literary studies and the general reading public.

---

Во всех публикациях на темы утильсырья особо акцентированы два слова — отходы и отбросы:

«Утилем, или утильсырьем, называются все пригодные на переработку отбросы и отходы крестьянских хозяйств, городского населения, промышленности, транспорта и всех других учреждений и организаций. К таким отбросам и отходам относятся: тряпье, пошивочные обрезки, старая резина, изношенная обувь»[124] и т. д.

Вощев присоединяет к ним и ставших «прахом» мужиков-колхозников, которые тоже оказываются «отходами и отбросами крестьянских хозяйств». Их-то он и приводит на котлован — «зачисляться в пролетариат».

Андрей Платонов — писатель, особенно чуткий, во-первых, к бедам и страданиям своего народа; а во-вторых, к слову и его внутреннему значению.

Кроме сырья и валюты на проведение индустриализации требовались еще и люди. Как мы писали выше, основным поставщиком «рабочей массы» была деревня. Крестьяне, уходившие в город на заработки, назывались «отходниками». В результате коллективизации и раскулачивания это движение прибрело массовый характер и в официальной литературе называлось «неорганизованным отходничеством». С упоминания об отходниках и начинается действие повести: в одной из первых сцен появляется «Пивная для отходников и низкооплачиваемых категорий». На многозначность платоновского слова и почти обязательное обыгрывание его внутреннего значения уже давно обратили внимание исследователи. В этом смысле не стало исключением и слово «отходники», по поводу которого А. Харитонов пишет: «Двузначно и существительное отходники — терминологически это обозначение ремесленников, „добывающих средства для своего существования“ отхожим промыслом, но негативные ассоциации создают вокруг этого слова особый ореол (в котором переплетены и „отходная молитва“, и „отходы“, и еще что-то неуловимо отталкивающее, какое-то „отхожее место“), в целом сообщающее характеристике „невыдержанных людей“ оттенок общего пренебрежения и отверженности»[125].

Лексемы «отходы» и «отходники» имеют общий корень. Платонов опирается на это родство и внутреннюю перекличку слов. Языковая ассоциация подкреплялась эмоциональной. Один из крестьян в декабре 1929 г. горько признает: «С нами в настоящее время обращаются как с тряпками». Это ощущение было, вероятно, более или менее всеобщим: Никита Хрущев в своих воспоминаниях пишет, что Сталин относился к крестьянству как к отбросам. Газетная формула «отходы и отбросы крестьянских хозяйств и городского населения» неизбежно должна была ассоциироваться с теми людьми, которых коллективизация деревни выбросила в город и которых поглотила и «переработала» индустриализация. На этой внутренней игре смыслов и построена финальная сцена «Котлована». Так переосмысляет Платонов декларированные Сталиным задачи современной политики: уничтожение противоположности между городом и деревней и смычку пролетариата с крестьянством; актуальные для 1930 г. темы «отходов» и «отходничества», людских и сырьевых ресурсов для промышленности.

Вощев приводит мужиков, к которым руководство страны относилось как к тряпкам и отбросам, в город «для утиля», где те «хотели спастись навеки в пропасти котлована» (115) и спастись, конечно, от коллективизации. Любопытно, что подобные ассоциации строящегося социализма с пропастью, которая засосет и плоды сталинской кампании по сбору утильсырья, возникают не у одного Платонова. В письме 1930 г., написанном анонимным автором (по языку понятно — из простого народа) во власть, есть и такие слова: «Сталин за сырье, кожи и конские хвосты заграницей наменяет много тракторов. Они по этой трясучей пути загудят прямо в пропасть»[126]. Что же касается финала платоновской повести, то он вновь возвращает, но на более трагической ноте, к теме «отходничества», с которой повесть и началась — композиция «Котлована» замкнулась в кольцо.

«Язык утопии» в «Котловане» и датировка повести

Одна из первых публикаций «Котлована» на Западе вышла с ярким предисловием И. Бродского. Среди прочих любопытных суждений о творческой манере Платонова, Бродский высказал и мысль о том, что Платонов пишет о реализации социальной утопии — строительство социализма — на языке данной утопии, которому себя полностью подчиняет. Эта точка зрения стала знаменитой, на нее часто ссылаются, как нам кажется, не всегда отдавая себе отчет в характере отношений Платонова к языку сталинской эпохи. Приведенные нами примеры («костер классовой борьбы», «пни капитализма», «сеять капитализм», «целыми эшелонами население в социализм отправлять» и пр.) свидетельствуют о весьма свободном обращении Платонова не только с языком своей эпохи, но даже с цитатами самого вождя. Платонов пародирует язык своей эпохи, а не подчиняется ему. И способов такого пародирования очень много. Кроме исправленной цитации вождя это и новое лексическое наполнение устойчивых формул официального языка. Так, например, платоновская фраза «в руках стихийного единоличника и козел есть рычаг капитализма» (77) воспроизводит один из многочисленных оборотов времени, в свою очередь восходящих, вероятно, к работам классиков марксизма-ленинизма, например: «самообложение — рычаг культурной революции»[127]; «расширение экспорта — рычаг для выполнения пятилетки в четыре года»[128]; «радио — рычаг для развития и улучшения работы профсоюзов»[129] и т. д. Выше мы показали, как писатель подчеркивает абсурдность одного из политических фразеологизмов «оказаться/плестись в хвосте масс» или «в хвосте требований жизни» при помощи старой языковой идиомы: «вы боитесь быть в хвосте <…> и сели на шею». Другая вольность, которую Платонов часто допускает при обращении с политическими метафорами, — деметафоризация ключевого слова. Приведем некоторые примеры. В политической фразеологии этого времени были популярны существительные «уклон», а также «колебания и шатания» и соответствующие им глаголы. «Уклон», как известно, определял политические взгляды человека по отношению к «генеральной линии» и был «правым» или «левым». «Уклону», этому крайнему проявлению политической неблагонадежности, предшествовали «колебания и шатания». Выражения активно употребляет Сталин, а за ним и средства массовой информации, например:

«Условия возникновения правого, а также „левого“ (троцкистского) уклона от ленинской линии»; «мелкобуржуазные элементы <…> вносят в пролетариат и его партию известные колебания, известные шатания», «вот где корень колебаний и уклонов от ленинской линии в рядах нашей партии»; «колебания и шатания в московской организации»[130]; «бывают и другие отклонения от правильной линии», «середняк есть класс колеблющийся»; «середняк может колебнуться к кулачеству»[131]; «мелкобуржуазные колебания и шатания»[132]; «необходимо преодолеть колебания и шатания»[133] и т. д.

В своем повествовании Платонов использует лексику этих политических обвинений, одновременно актуализируя прямое и переходное значение слов, например:

«Мужик было упал, но побоялся далеко уклоняться, дабы Чиклин не подумал про него чего-нибудь зажиточного» (70); «Чиклин, не колебнувшись корпусом, сделал попу сознательный удар в скудо» (81); «Жачев <…> одному колебнувшемуся сделал для успокоения удар в голову окомелком ноги, отчего колебнувшийся уснул» (98) и т. д.

Справедливости ради надо сказать, что не один Платонов позволял себе шутки на темы оборотов политического языка. Желание обыграть выражение «в хвосте масс», а также идею политических «колебаний и шатаний» в бытовых ситуациях было настолько естественным, что перед ним не могли устоять даже официальные культработники, в задачу которых входило политическое просвещение масс. Одной из форм такого просвещения были «вечера вопросов и ответов на злободневные темы». Журнал «Культурная революция» с возмущением пишет о «классово-чуждых элементах» среди культработников, деятельности которых «мы обязаны такими „достижениями“, <…> как знаменитые игры вроде „профдурочка“ и „политдурочка“ или остроумные „викторины“ с такими вопросами, как „когда у человека бывает хвост?“, „отчего пьяный шатается?“»[134]. Когда у человека бывают рога, это знают все. Ситуация бытовая и банальная. А вот неприятность с появлением хвоста — уже дело политическое. Грамотный строитель нового общества должен знать, когда у человека бывает хвост. Опять же, и с пьяным нельзя терять бдительности: у его шатаний может быть политическая подоплека. От составителей викторин, как и от прочих культработников, требовали новизны в работе. Измучившись в ее поисках, некие культработники не без остроумия решили разнообразить форму политических вопросов, вызвав нарекания журнала.

Из всех политических баталий 1920–1930-х годов современному читателю лучше всего известна борьба правящей фракции с «правыми» и «левыми» уклонами, поэтому следующая платоновская шутка может быть понятна без специального комментария: