M. Nemo - Песнь Люмена

• Название: Песнь Люмена
• Автор: M. Nemo
• Жанр: Фэнтези

Люмен, любимейший сын Императора. И именно он восстанет против Отца, когда узнает правду о ледяном мире, где никогда не восходит солнце, а главным источником жизни служит кристалл.

---

Но люди не засыпают в подобной позе. К тому же всем известно — что собой представляют послушники. И хоть их тренировочные практики походили на процесс засыпания — таковым не являлись. Зато они позволяют выжить под слоем снега и без пищи в течение длительного времени. Переносить холод без фатальных повреждений. И служить империи.

Холод. Здесь он пронизывает всё, но их обучают с рождения и они учатся преодолевать тот порог, который мешает принимать холод. Их отбирают из лучших детей в городах и поселениях. Или же принимают тех, кого отдают не способные прокормить потомство родители. Многие не прошедшие первые шесть ступеней занимали прислуживающие ниши в устройстве храма. К ним же относились и казначеи, счетоводы, секретари, храмоуправители, повара, уборщики. Те облачались в коричневые одежды и с вечно опущенными глазами исполняли свои обязанности.

Даже такой рабочий представлял собой опасность для тех, кто бы посмел выступить против него. Даже не смотря на то, что боевые практики послушники осваивают лишь после шестого круга. Вначале они учатся терпению и смирению. И изгнанию надежды. Надежда есть бессознательное стремление к изменениям.

«Мы вышли из ворот храма, когда появилась первая утренняя звезда и спустились вниз. Мы шли молча. К тому времени снегопад кончился. Этот снег был рыхлым, он всю ночь падал тяжёлыми комьями. Теперь небо разъяснилось, и мы увидели созвездия. Мне казалось, их становится больше. Хотя звёзды не могут исчезнуть, их не может стать больше, я представлял, что вот внутри созвездий появляются новые и новые. Тогда брат отдёрнул меня, и мы поспешили дальше. Он достиг восьмого круга и теперь также легко передвигается по рыхлому снегу, как и я. Мы не оставляем следов. Его лицо выглядит сосредоточенным и отстранённым в звёздном свете. Движения рассчитаны на экономную трату энергии и вместе с ней драгоценного тепла.

Я знаю — брат достигнет двенадцатой ступени. И мне, и наставникам видны его задатки и то развитие, каким он идёт. Из него также выйдет отличный страж. Брат знает это и потому являет собой пример для наследования. Его голова обрита как у всех послушников до десятого круга. Так же им не разрешает носить утеплённую одежду.

Когда мы идём вместе, не ношу её и я. Брат этого не видит. Я часто ловлю себя на мысли, что всё его сознание уподобляется обоюдостороннему клинку в своём стремление достичь цели. И так же как тот слепо разит цель, так и он не способен отстраниться от своей самости. Он не видит различий.

Когда я говорю ему остановиться — он останавливается и не спрашивает почему. Брат обязан всегда подчинять мне, но делает это по иной причине. Он всегда слушается меня как старшего.

Сообщение об испытании на двенадцатый круг не вызывает удивления. Только глаза вспыхивают скрытым огнём. Мы возобновляем путь и через полчаса достигаем поселения. Впереди ввысь поднимается густой дым от костров и пахнет водорослями и солью. За выстроенными каменными домами разносится собачий лай. Вскоре становятся видны и закутанные в меховые одежды фигуры.

Я вдыхаю этот запах слишком глубоко и убыстряю шаг. Трачу тепло понапрасну, но они улыбаются и в приветственном жесте воздевают руки».

Дыхания нет, нет тела. Одна невидимая спираль стягивается вверху. Внизу же открывается бескрайнее пространство, и запахи обретают цвет. Форма сливается с ожиданием, и память выхватывает давно утерянные образы. Образы разлетаются цветами и оледеневают под царящей здесь чернотой. Образы пытаются вырваться. Навязчиво вспыхивают теплом и запахами и простирают руки. Кровь пытается заявить о себе и с новым жаром течь по венам. Сердце вырывается, становясь одним общим гулом.

Но нет.

Образы теряются в непонимании. Всё так же стоят с протянутыми к нему руками. На их лицах растерянность. Мир кругом разлетается беспорядочной мозаикой. Его же сознание продолжает обращаться к потерянным призракам. Я всегда буду помнить вас. Отныне вам не придётся клубиться в глубинах моего подсознания. Вы всегда во мне. Но вы лишены тепла.

И они мигом оледеневают, превращаясь в застывшие статуи. Льдом покрывается всё, даже трепетный язычок огня в самой гуще темноты. Толстая лавина сковывает всё на своём пути. Одной нещадной волной она овладевает всем в нем, и оно остаётся, но холодным присутствием. Застывшими навеки лицами. Зафиксированными в единой форме мыслями. Отныне здесь всё неизменно.

Но не уничтожено как полагается. Никто, даже сам он не прикоснётся в себе больше к тому теплу, что пронесено им через годы. Но если это не возможно для него — не под силу и другим. Они не увидят ничего. Для него же навсегда будет существовать этот застывший сад. Одна, лишённая постороннего память.

«Женщина снаружи поёт оленью песню. Для них олень — священное животное. Из его шкуры они преимущественно делают одежду. Складывают её в несколько слоёв так, чтобы мех выходил наружу и вовнутрь. Я слышу запах их одежд. А ещё я слышу запах заезжего торговца из береговых регионов, на нём запах тюленьей кожи. Она хороша тем, что эластична и практически непромокаема. Здесь пахнет так же костром. Его развели в очаге.

Пахнет кровью. Я теряю контроль над собой и вспоминаю танец огня на стенах дома и запах крови застилающий всё кругом. Но тут Нанук заговаривает, и я слушаю его размеренную речь. Черты его лица обостряются в полумраке хижины. Здесь всего одно маленькое окошко, сама же хижина настолько приземистая, что ни я, ни брат не можем выпрямиться в полный рост.

Нанук рассказывает, как на группу охотников в припустынном регионе напали чёрные медведи. Все погибли кроме Паналыка. Сейчас тот, стиснув зубы и покрывшись капельками пота, лежал на ложе из шкур и смотрел перед собой с упрямой стойкостью. По всему телу зияли глубокие кровоточащие раны.

— Кавак, — сказал Нанук без какого либо выражения.

— Нет. Он не заснёт.

Я не позволю ему заснуть. Обращаюсь к женщинам и говорю нести им нагретую воду и те из трав, которые у них есть. Мне нужно много мха окса. Брат тем временем моет руки. Мою руки и я. Мы оба изучаем тело, хотя лишь мне позволено управлять им, ведь я достиг нужной ступени. Мой брат, Анука, несмотря на запрет преждевременной передачи умений, владеет ими не хуже меня.

Паналык вздрагивает, когда я нажимаю на нужную точку. Тут же его тело реагирует на моё воздействие и кровь больше не вытекает из ран. Мы перебегаем пальцами с одной точки на другую и для тех, кто наблюдает за нами, это похоже на шаманство.

Ноздри впитывают запах дыма. Женщины принесли воду: для этого им пришлось расколоть и растопить заранее заготовленные лёд. Мы смываем кровь. Анука сводит края ран, я продолжаю активировать резервные силы организма. Проходит больше часа. Тогда только становится ясно — угроза миновала. И всё же раны придётся зашивать и следить, чтобы не было заражения. В следующие дни их будут смазывать специальными бальзамами изо мха и других трав. Это очень дорого. Если продать один такой бальзам — целая семья может жить в достатке неделю.

Я знаю, что всего малая капля имперских снадобий смогла бы мигом спасти его. Брат разделяет мои мысли, но не позволяет себе отвлекаться на них.

Теперь забинтованный Паналык лежит тихо, его глаза то и дело закрываются. Но учащённое дыхание даёт понять — это не признак сна. Мы все в крови и выходим наружу, чтобы вдохнуть и ощутить боль от морозного режущего лёгкие воздуха. Приземистые дома жмутся друг другу под горным склоном, тот может защитить от ветра. Поселение же постоянное. Эти люди не из кочевников. Дома они строят из камня. Дети охотятся на тех же лугах, что и их прадеды.

Мы подходим к навесу для костра. Он построен таким образом, чтобы тепло равномерно распространялось по укрытию. Стволы молодых деревьев установлены за костром. Сам навес тоже сделан из брёвен. Это говорит об относительном благополучии поселения. Не зря сюда съезжаются торговцы из других регионов. Но нынешним днём один заезжий и тот не начал снаряжать сани для обратного пути. Собаки бесцельно вертелись друг у друга перед мордами. Погонщик кинул им один кусок мяса. Другой. Те принялись есть.

— Чёрный медведь, — я обратился к одному из старейшин поселения, Нануку. Кроме него подошли ещё двое, Ыкалук и Апалъук. Собрались и другие мужчины. Вместе мы образовали закрытый круг, более никто не смел приблизиться настолько, чтобы услышать наш разговор.

— Да, Брат. — Так они называли всех храмовников. — Медведь посчитал, мы нарушили границы его территории.

Хотя это не его ореол обитания. Они ждали ответа от меня.

Брат стоит в стороне и всё слышит, его слух достаточно натренирован для этого. Но ему нет двадцати одного года и он не имеет права присутствовать на обсуждении. Он владеет гневом. Ему, как и мне, всё известно.

— Чёрные медведи всё ближе продвигаются к внешним границам. — Я не имею права говорить это, но говорю: