Святослав Сахарнов - Бухта командора

• Название: Бухта командора
• Автор: Святослав Сахарнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1983

В книге собраны повести, написанные после многих лет плавания и путешествий в дальние края, где еще распахана не вся земля, а звери бродят стадами, не боясь встретить человека.

---

В избе по стенам тянулись сплошные, в один ряд нары, застеленные одеяло к одеялу, без промежутков. Лежали на одеялах книги, стояло два-три транзисторных приемника, лежали карандаши, письма, табак.

Посреди тянулся между нар чистый дощатый скобленый стол, около него — две скамьи. В углу под потолком светилась лётка — круглое, с кулак, всегда открытое отверстие для воздуха.

Передняя часть избы была отгорожена, там стояли большая русская печь и за ситцевой в цветочек занавеской железная кровать.

Дальше к выходу, за второй дощатой стеной, просторная прихожая была завалена резиновыми сапогами, заставлена ружьями.

Проживало в избе не меньше двух десятков человек.

Промышленники не обратили на меня внимания: кто лежал, так и остался лежать, кто писал или читал, сидя за столом, не поднял головы. Коткин подвинул крайние две постели и, показывая на освободившиеся доски, сказал:

— Тут ваше место. Калерия, постели. Эй, Калерия! — Занавеска дрогнула, скрипнула железная кровать, из выгородки вышла крупная пожилая женщина.

— Ах ты, милый, — сказала она (мы были одного возраста). Я сразу понял, так она называет всех по праву единственной бабы. — Постелю, не беспокойся. Ложку-то привез? У нас у всех свои.

Я вытащил из рюкзака деревянную расписную ложку, купленную в Ленинграде.

— Лепота!.. Откуда же такая? — сказала Калерия. — А мы все железными. — И, не дожидаясь ответа, пошла собирать постель.

АРТЕЛЬ

Разные люди собрались под крышей становой избы в Тарханове. Артель составляется на четыре месяца, с мая по сентябрь, и люди, входящие в нее, называются охотниками не только потому, что работа их — добыча морского зверя, но также потому, что идут они туда «по охоте», добровольно обрекая себя на тяготы и неудобства походной жизни.

Были тем летом в артели колхозники Гриша Ардеев и Степан Малыгин, зимой промышлявшие песца и нерпу, а летом ловившие рыбу или ходившие сюда, в Тарханово.

Был ненец Камков, которого все называли Стариком. Странный человек этот сидел всегда в углу на своей постели, на нарах, и читал, и только под конец моего пребывания в артели обнаружилось, что Старик моложе меня и что учился он до войны в Ленинграде, в Институте народов Севера.

Были два студента, Петр и Валентин, которые приехали на летние каникулы к родным да, решив подзаработать денег, завербовались в артель. Впрочем, студентом здесь называли одного Петра, Валентину было оставлено имя.

Был Коткин в прошлом матрос, а теперь уже много лет бригадир, водивший охотников и на лед в горло моря за бельком, и работавший в оленеводческих бригадах в тундре, и шестой уже год возглавляющий артель.

Был Капитон Личутин, человек чем-то испуганный, недоверчивый, который даже на меня с первого же дня стал коситься, ожидая, видно, какого-нибудь подвоха.

Были еще — всего человек двадцать. Была стряпуха и завхоз Калерия. А все вместе они назывались бригадой, или артелью.

СОБАКИ

В первый же день Коткин предупредил, чтобы к собакам не подходили, а то сожрут! И штанов не найдем.

Собаки сидели на цепях ниже избы. Я не сразу понял: зачем они вообще тут? Сторожить нечего и не от кого, добывать китов — собаки ни к чему, а их тут было десятка три, не меньше, и все на привязи.

— Прошлый год, — продолжал Коткин, — две сорвались, в тундре у ненцев оленя отбили, давай гнать. Выгнали на Камень, олень с обрыва — и вдребезги. Ненцы потом пришли с председателем штраф выписывать, так и их чуть не порвали.

— Господи, да что это за собаки такие?

— Ездовые.

— А порода?

— Каторжная.

Я удивился, потому что никогда о такой породе не слышал. Присмотрелся — громадные, каждая с телка, разномастные, с тяжелыми тупыми мордами, обгрызенными ушами и тяжелым, исподлобья, взглядом. Даже признаков какой-то известной по книгам и рисункам стати и масти не смог я обнаружить в этих грубо вылепленных телах. Точно — каторжные…

НА ЛАЙДЕ

В полдень я пошел бродить по берегу. С камня на камень. Кругом отлив.

В мелких стеклянных лужах шевелились кудрявые рыжие водоросли. Белой сыпью сидели на скале рачки-балянусы. Они сидели в известковых домиках, приоткрыв дверки и шевеля усами. Между камнями бродили прозрачные крабы.

Я сел на камень и стал смотреть, что делается под ногами. Около камня шла глубокая узкая лужа. В ней посредине, медленно шевеля плавниками, плавала короткая толстая рыбка. Это был пинагор. Мелкие черные точки вились вокруг него. Мальки! Он не преследовал их.

Чтобы получше рассмотреть рыбок, я наклонился. Моя тень накрыла лужу. Рыба вздрогнула, растопырила плавники и широко раскрыла рот.

Маленькая стая заметалась взад-вперед. Мальки словно обезумели: очертя голову они один за другим стали бросаться прямо в пасть пинагору.

Вот так раз! Когда последний малек исчез, пинагор осторожно захлопнул рот и отплыл в сторону. В дальнем конце лужи он остановился.

Заинтересованный, я стал наблюдать: что будет дальше?

Пинагор развел губы. Темный клубочек вывалился у него изо рта. Он рассыпался на точки, и стайка мальков снова завертелась вокруг отца: папа выгуливает своих детей!

Вода между камнями шевельнулась, дрогнула, потекла. Начался прилив. Надо было, пока не поздно, прыгать по камням назад к берегу.

ЗАБАВЫ

Лежать на нарах целыми днями было томительно. Охотники читали. Книжки и журналы на особом счету. Выносить их или рвать строго-настрого запрещалось. Старые газеты прочитывались по многу раз, и только потом их отдавали Калерии на разжог.

Читали с продолжением. Любую статью откладывали не дочитав, потом брались за нее, чтобы узнать, чем кончилось?

Книжки входили в моду неизвестно по какой причине. Угадать заранее, понравится она или нет, не было никакой возможности. При мне все вдруг стали читать «Голубую ленту Атлантики». Это была книжка про корабли, написанная для инженеров. В ней было много цифр и названий портов и маяков. Охотникам это нравилось.

Их восхищало, что пароход «Грейт Истерн» не могли спустить на воду три месяца — такой большой он получился. И что спустили его только потому, что помог необычайно высокий прилив.

— Ишь ты! — говорил Ардеев. — Сплавили. А не выпади такая вода?

— И стоял бы на земле, — отвечал Коткин. — С колесами! Никогда с колесами парохода не видал.

Эту книгу еще любили за звучные названия пароходных фирм и судов — «Кунард Лайн», «Уайт стар лайн», «Саксония», «Георг Вашингтон».

Играли в карты. Проигравшего били картой по носу. Я раз ввязался, проиграл, и Студент вежливо тюкнул меня валетом по ноздре.

— Я б ему врезал! — неодобрительно сказал Личутин. Он по-прежнему все ждал от меня какой-то неприятности.

Сам он бил не одной картой, а двумя, складывая их и выбирая потолще.

Старик, подложив под самое ухо транзисторный приемник, слушал. Он слушал подряд все передачи. Другое ухо он закрывал ладонью.

Ардеев сидел у окна. На коленях у него лежали две веревки. Ухватив каждую в руку, он связывал веревки узлами, затягивал их что есть силы, а потом не торопясь начинал развязывать.

— Паш, а Паш! — спросил я вполголоса у Коткина. — Чего это Григорий делает, а?

— Узлы вяжет, не видишь?

Я вспомнил ту самую книжку, которую читал в Ленинграде, как долгими полярными ночами поморы на Шпицбергене придумывали себе работу. Вспомнил еще одно поморское занятие, описанное в книге.

— А не бывает, чтобы заплаты нашивали и спарывали?

— Раньше бывало, теперь нет. Забылось. Все забывается помаленьку. От скуки чего раньше не делали. Без забавы тут нельзя.

Я лежал на нарах, внутренне ликуя. Вот так раз! Шестнадцатый век! Сидит передо мной человек, завязывает и распутывает узлы. И никто кругом не удивляется. Потому что это надо. Потому что дело верное — так и отцы делали, и деды.

Вяжет узлы, а спиной к спине рядом с этим охотником лежит другой, под ухом транзисторный приемник, слушает Москву.

БАЙКИ

Ветер, который проникает в избу через летку, неторопливо шевелит занавеску Калерии. Солнце, завершающее дневной круг, бьет прямо в окно. На пестром коткинском одеяле копошатся, как жуки, светлые пятна.

Коткин говорит смакуя, с подробностями, адресуясь ко мне, — торопиться некуда.

— Зимой это было, Гриша, когда Капу унесло?..

Гриша Ардеев радостно откликается:

— В марте.

Его лицо расплывается в довольной улыбке, он переворачивается на другой бок, готовый слушать.

— Ага, в марте. Светло, стало быть, уже было. У Летнего берега зимой ледокол два раза работал, нерпа к середине и отошла. Как про это ты, Капитон, прослышал?