Оливия Уэдсли - Похищенные часы счастья

• Название: Похищенные часы счастья
• Автор: Оливия Уэдсли
• Издательство: Профит
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87443-010-5

Два произведения английской писательницы Оливии Уэдсли посвящены неумирающей теме — любви мужчины и женщины, и написаны с характерным для «дамского романа» мастерством изображения переживаний героев и чрезвычайно увлекательной интригой.

Прелестная героиня второго романа («Похищенные часы счастья») завоевывает сердца благодаря не столько своей красоте, сколько огромной душевной щедрости и глубине чувств. Покоренные восхитительной женственностью и в то же время силой духа своей возлюбленной, человек, не придававший серьёзного значения любовным переживанием, аристократ и государственный деятель, приходит к убеждению, что «есть нечто в жизни, что дороже славы, дороже честолюбия, дороже самой жизни — и это любовь!».

Счастье достается героям романа нелегкой ценой, но тем сладостнее торжество любви.

---

Эта женщина-ребенок, которую он не имел право называть своей женой, научила его уважать женщину. Ничего в его прежней жизни не было похоже на то, что он чувствовал, когда по вечерам они сидели с Ди в саду и тихо беседовали, каждый раз заново открывая друг друга.

Взгляды Ди на жизнь отличались прямотой и юношеской горячностью, узость и ограниченность были чужды ей. Любовь научила ее той мудрости, которую не успели дать годы.

Когда Гюг уезжал в город, она никогда не спрашивала его заранее, когда он приедет, никогда по возвращении не задавала вопросов о том, где он был. Но он сам спешил обо всем рассказать ей. Он описывал ей свои партии в теннис, Ди с интересом выслушивала его и в свою очередь торопливо выкладывала все мелкие события дня. Когда обо всем было переговорено, Гюг поднимал ее на руки и нес домой через весь сад. Внешний мир, который в ее глазах отождествлялся с Лондоном, словно перестал существовать. Гюг написал как-то своему поверенному и получил в ответ целую кипу писем и деловых бумаг. Он дал их прочесть Ди. Цифры в счетах привели ее в ужас. Гюг смотрел на нее и весело улыбался.

Денежные дела снова заставили его написать поверенному: он просил перевести известную сумму на имя Ди. Ему было неприятно называть имя Дианы, но он был уверен в скромности поверенного и в том, что тот сохранит тайну. Стыд снова охватил его при мысли, что он ставит ее в такое положение, но один взгляд ее глаз, сияющий, полный счастливой любви, прогнал все его мрачные предчувствия. Каким бы ни было их поведение с точки зрения прописной морали, оно выявляло в обоих все, что было в них лучшего.

Гюг написал также Козимо Лестеру. Ценой мучений далось ему это письмо, но он считал необходимым написать его. Ответом явились просьба выслать порядочную сумму денег, несколько философских замечаний относительно изменения силы супружеской привязанности и необходимости поэтому материальной помощи, а также подробные сведения о климате Вальпарайсо. По мнению Ластера, это место, проклятое Богом, и ему совершенно непонятно, чем оно заслужило свое название: Вальпарайсо — райская долина.

Гюг сжег это письмо, послал Лестеру просимые деньги и понял, вероятно впервые, насколько тяжела была прежняя жизнь Ди.

Мало-помалу она рассказала ему обо всем и, как это ни странно, он тоже открыл ей все свое прошлое. Рассказывая правду о своем браке, он знал, что этим не оттолкнет ее от себя. Окончив рассказ, он только спросил:

— Прощаешь мне это?

И Ди простила ему его брак, как простила бы и всякую несправедливость в отношении себя самой. Она слишком любила Гюга, чтобы осуждать его. Она принимала его таким, каким он был, и любила в нем даже его слабости.

К счастью, им не были чужды и мелкие человеческие недостатки. Горячая любовь не ограждала их от мелочей повседневной жизни. Ди сердилась на Гюга, когда он проявлял нетерпимость, и они даже слегка поссорились по поводу увольнения Марии, кухарки-француженки, которую Гюг обвинил в низком обмане, а Диана взяла под свою защиту. За свою жизнь с отцом она привыкла к условным понятиям о честности, и хотя ловкие маневры Марии не могли ускользнуть от нее, они не вызывали в ней чрезмерного гнева. Гюг рассердился на нее и надулся. Она же ходила, весело насвистывая. После завтрака пришел ее учитель пения, и Ди, желая уколоть Гюга, стала петь его любимые песни, прекрасно зная, что Гюг, не переставая сердиться, сидит под огромной магнолией. У нее был прекрасный голос, которому любовь придавала несказанное очарование.

Мосье Брасский, русский, друг ее прежнего учителя пения, занимавшегося с ней у Виолетты, был в восторге от своей ученицы. Зная, что Гюгу это будет неприятно, Ди оставила его к чаю и задержала до самого обеда.

Когда, наконец, после обеда они остались одни, Ди поднялась со своего места.

— Я очень устала, — сказала она вежливо. — Если ты ничего не имеешь против, я пойду спать.

Гюг почтительно открыл перед ней дверь. Но он с удовольствием больно схватил бы ее за руку, когда она проходила мимо него, такая маленькая и спокойная.

Он сел в шезлонг, стоявший у открытого окна, и стал смотреть в темноту ночи.

«Ди нуждается в твердой руке», — думал он с неудовольствием. Он поступил совершенно правильно, отправив недобросовестную служанку, и Ди должна согласиться с ним. Он, конечно, не станет делать попыток к примирению, они должны исходить от Ди.

Диана в своей комнате тихо стояла у открытого окна. Легкая усмешка тронула ее губы — она вспомнила взгляд, брошенный на нее Гюгом в ту минуту, когда она проходила через открытую им дверь. «Мужчины ведь во многом походят на детей», — подумала она. А раз это так, им следует прощать. Она накинула белый шелковый халатик и бесшумно спустилась вниз по лестнице.

Дверь в гостиную была открыта. В полумраке вырисовывалась высокая фигура сидящего в шезлонге Гюга. Легкими шагами Ди пересекла комнату. Он не заметил ее.

Тихонько подойдя сзади, она наклонилась над ним, обхватила руками его подбородок и запрокинула назад его голову.

— Мне очень жаль, что я огорчила тебя, любимый, — прошептала она тихо.

Гюг быстро повернулся и схватил ее в объятия. Прикосновение ее тонких маленьких рук обожгло его, словно огнем.

— Я во всем виноват, дорогая, — сказал он поспешно.

Он усадил ее в кресло и опустился перед ней на колени.

— Ты должна выдерживать характер, — говорил он, нежно прижавшись к ее щеке, — и не позволять мне обижать тебя. Слышишь, моя маленькая?

ГЛАВА XV Золотые дни, а затем…

Бывают влюбленные, которые умеют так бережно относиться к своему чувству, что ни время, ни скучные мелочи повседневной жизни не могут его разрушить. Это своего рода гении в искусстве любви, и их единицы. Для большинства же людей семейное счастье очень быстро превращается в дело привычки. Уходит сияние, исчезает трепещущая радость любви, на смену им мало-помалу приходит спокойная уверенность.

Может быть, для большинства из нас, поглощенных мелкими заботами и стремлениями, радость приобретает особенную ценность именно благодаря этой своей скоротечности; мы особенно жадно цепляемся за нее, зная, как легко может она уйти от нас.

К счастью, каждый истинно любящий считает, что любовь его не знает границ, что до него никто еще так не любил, что чувство его бессмертно. И когда появляется на горизонте первое, чуть приметное облачко, он не замечает его; когда облачко становится темнее, а он все еще не обращает на него внимания. Привычка быть счастливым заменяет былую лучезарную радость. И только когда неожиданно с глаз мужчины спадает пелена уравновешенности, спокойствия и комфортабельной скуки, он вдруг видит, что любовь ушла, и то, что он привык считать счастьем, — не что иное, как удобное существование, которое он навязал любимой женщине, как наиболее отвечающее его потребностям.

Пока стояли золотые дни, пока ночи казались часами, похищенными у неба, Гюг верил, что ни один человек в мире не любил так, как он любит Ди.

То, как она управляла их повседневной жизнью, доставляло особую радость его деятельной натуре. Она находила для него занятие в течение целого дня — и он был доволен этим. Он научил ее управлять автомобилем, настаивал, чтобы она серьезно занималась пением. Их дни были заполнены.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Гюг не подвернул себе ногу и не оказался прикованным к своему креслу. В это же время, впервые за все месяцы, начались дожди, и Гюг принужден был лежать в комнате.

Ди была страшно огорчена. Она почти не оставляла его одного, и он почувствовал, хотя отчасти это можно было объяснить и болями в ноге, что ее чрезмерное внимание начинает раздражать его.

Впервые Гюг пожалел, что не взял с собой Тома. Он вспоминал о своем молчаливом и спокойном слуге, об его интуитивной способности угадывать малейшие желания хозяина. Ему надоели вечные вопросы о том, не лучше ли его ноге, не слишком ли жарко в комнате, не желает ли он, чтобы затопили камин, не хочет ли он есть.

Он не высказывал открыто своей досады по поводу вынужденного заточения, но его нервное настроение, казалось, пропитывало атмосферу маленького домика.

А дождь все лил, небо было обложено тучами; везде стояли лужи; забрызганные грязью головки цветов поникли. Сад выглядел запущенным и неопрятным. Сырость проступила на хорошеньких цветных обоях маленьких комнат «виллы из сказки», и в них было слишком душно для того, чтобы можно было затопить камин. Мебель сразу приняла непривлекательный вид — она казалась липкой.

К довершению всех бед кухарка, сменившая Марию, объявила, что у нее заболела мать и она должна уйти. Ди вынуждена была сама взяться за стряпню. Она несколько потеряла к ней навык, месяцы счастливой беспечной жизни почти совершенно изгнали из ее памяти воспоминания о прежних днях, наполненных скучными работами по хозяйству. К тому же те простые блюда, которые она готовила для своего отца, сильно отличались от всевозможных омлетов, суфле и других изысканных лакомств, которыми следовало угощать Гюга.