Юлия Аксенова - Морок

• Название: Морок
• Автор: Юлия Аксенова
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-2691-7

Александра и Виктор из тех самых счастливых супругов, в чьем счастье нет ничего особенного. Хороший дом, достаток, спокойная жизнь, мир и согласие… Можно ли было ожидать каких-то сюрпризов от самого обыкновенного вечера, который они планировали провести дома? И если в обычной жизни случается непонятное и необъяснимое, что делать обыкновенным людям с мороком, который может разрушить не только их тихое счастье, но и их самих?

---

Я бы не смогла оформить комнату для дочери лучше. Разве что попросторнее. Не хватает места, чтобы играть, возиться и танцевать. Впрочем, для игр должна быть отдельная комната — не та, которая спальня…

Что-то я размечталась…

Что-то мне сегодня не по себе. Сердце не на месте.

Я с мамой почти поругалась. Я как раз собиралась идти к Малышке, когда мать как бы про себя, как бы невзначай пробормотала: «Опять чужого ребенка идешь учить…» Мне захотелось запустить в нее учебником, который в тот момент держала в руке. Я сдержалась, надеясь, что она спохватится, хотя сердце уже заныло, и я знала, что его теперь долго не унять. Но мама продолжила исполнение знакомого репертуара.

Она вновь вспомнила такую приятную молодую женщину, чем-то неуловимо похожую на меня — свою коллегу из другого города где-то на юге, не помню, которая вот ведь тоже умная, кандидат наук, а тем не менее вышла замуж и родила двоих очаровательных детей. Детишки и здоровые, и красивые, и послушные. Только в одном им и их родителям не повезло в жизни: нет у них дедушек-бабушек — так жизнь сложилась.

Мама вообще-то не особенно любит, когда чужие люди долго находятся в ее доме. Однако за время моего долгого заграничного отсутствия она так соскучилась и стосковалась, что пригласила погостить эту свою коллегу вместе с детьми на даче. У той были какие-то довольно длительные дела в Москве, а моя мама пока с удовольствием возилась с малышами.

Я вернулась как раз вскоре после этого их исторического визита, когда мама была полна свежих впечатлений. Она рассказывала о детях взахлеб — гораздо больше, чем слушала мои истории о жизни в Британии. Результатом ее восторженных рассказов часто становились мои слезы, ведь она неизменно подчеркивала, что ее дочь, то есть я, не обеспечила себе и ей такой радости в жизни. В конце концов мама, жалея меня, вроде бы перестала пенять моей личной неустроенностью. Однако время от времени она заводит все тот же тяжкий и бесполезный разговор.

Сегодня я реагировала особенно болезненно. Я не выдержала и наорала на нее в полный голос. Чтоб побольнее задеть, я припомнила все свои детские обиды. Главное, я орала, что не желаю своим детям такого же одинокого детства, какое было у меня, и вечного знания, что отец оказался недостоин матери, и что мать выходила замуж только по принципу «так надо», чтобы от других не отстать, а любви между ними не было в помине. Я кричала сквозь слезы. Потом кое-как привела себя в порядок, запершись в ванной, и ушла раньше, чем нужно, хлопнув дверью.

Я повернула назад, уже выйдя из подъезда. Благо, какое-то лишнее время еще оставалось. Вернулась и попросила прощения. Мы еще всплакнули вместе, цепляясь друг за дружку, как за соломинку.

Просто до меня наконец дошло, почему мать все время заводила этот болезненный для меня разговор. Ей-то тоже больно: мало того, что собственная жизнь не сложилась, так еще и у дочери все наперекосяк, и не хочет эта гордая эгоистка, наступив на горло собственным глупым мечтаниям, вернуться в реальность и подарить своей матери утешение в быстро надвигающейся старости — хотя бы одного славненького внучка! А если еще точнее и совсем без обиды, то ей просто непереносимо жаль меня, а поделиться своим горем — незадавшейся дочерней судьбой — не с кем. Вот она и жалуется мне же — самому близкому человеку. И у меня же ждет сочувствия и поддержки. А я ей в этом сочувствии отказываю, да еще злюсь.

Я впервые честно призналась матери, что меня больно ранят ее разговоры о детях. Думаю, больше у нас не будет скандалов по этому поводу: она поняла! И даже сама принялась меня утешать. Только мне уж пора было бежать на урок…

Дети, дети… Где ж вы, мои дети?.. О чем я думаю?..

Теплый Малышкин локоть упирается, когда она пишет, мне в бок. Девочка не замечает — так увлеклась. Она посапывает носом. Нужно будет сказать ее маме: не начинается ли простуда? Я трогаю ее лоб — не горячий; отвожу упавшую прядь. Она, наконец, поднимает на меня блестящие темные глаза, и наши взгляды встречаются. Мы улыбаемся друг другу.

Дети мои, дети, где ж ваш папа бродит? О чем я думаю? Малышка уже закончила упражнение!

— Well… all right… what's then?

* * *

Полторы недели работы в России пролетели, как пара долгих, но увлекательных дней, и уже подходили к концу. Президентское слово исполнялось. Названия учреждений, где побывала съемочная группа, имена людей, с которыми беседовал Виктор Смит, звучали как легенда, ему удалось посетить такие места, где прежде не ступала нога иностранного журналиста. О некоторых встречах он попросил сам, другие были ему предложены; вторые порой оказывались значительно интереснее первых. Было много попыток саморекламы, но Виктор знал, как потом уберет ее. Он ездил в Петербург и даже — проспав две ночи в пассажирском кресле лайнера — летал в Сибирь. Когда он ставил галочки в длинном списке встреч и визитов, намеченных на день, то даже сам не верил, что все это он и его команда действительно успели сделать.

Нельзя сказать, что Виктор получал все, чего хотел. Часто и откровенно ему говорили: туда мы вас не допустим. За эту краткую честность Виктор испытывал особую благодарность к сопровождавшим его лицам: она экономила массу его времени.

Единственное обстоятельство, мешавшее ему и все время грозившее нарушить его планы, был грипп, который он подхватил, видимо, от президента. Уже в середине первой недели его зазнобило. К выходным вроде полегчало, а потом — из-за того, что даже в субботу и воскресенье он работал без перерыва, — накрыло возвратной волной. Кашель здорово мешал разговаривать, жар замедлял мыслительные процессы, поэтому он постоянно глушил кашель и сбивал температуру сильнодействующими лекарствами. Пару раз — когда общался с очень пожилыми людьми — надевал по примеру человеколюбивых японцев маску.

Уже накануне отъезда очередной собеседник спросил со снисходительной ухмылкой:

— А почему вы зациклились на технике? Есть же биология, медицина, эргономика…

Виктор прикинулся простачком:

— Вы думаете, в этих областях тоже можно найти нечто интересное? Вы же понимаете, — он перешел на доверительный тон, — зрителя заинтересуют какие-то яркие, броские открытия!

— Я вам скажу, куда стоит сходить.

— Надеюсь, вы не станете потом жалеть о том, что выдали мне военную тайну? — Виктор подосадовал на сорвавшееся с языка шутливое предостережение: вдруг человек и вправду предпочтет промолчать?!

— Не пожалею, — ворчливо ответил собеседник. — Вся моя молодость там прошла, потом вот перебрался сюда. Та контора давно перестала быть секретной. Туда в свое время толпами водили американцев. Да и военным институт остается почти формально. Так, болтается на балансе. Поторопитесь. Когда соберетесь в следующий раз, вы можете уже не попасть туда. Он, видите ли, умирающий, этот институт. Отжил свое. Давно выросли преемники, помоложе и получше. Но какая история! Какое славное прошлое! Какие имена! Обязательно сходите!

— Но куда? Вы не сказали, как называется этот почтенный старец.

Собеседник усмехнулся:

— Называется по старинке: Институт психогигиены военного труда.

Виктор мягко улыбнулся. Название пахло нафталином тридцатых.

Когда он попросил о допуске в эту контору, его «гид» сразу дал согласие, но недоуменно пожал плечами. Виктор, подвинув другие дела, встроил посещение института в график четверга — последнего дня своего нынешнего пребывания в России.

* * *

Сегодня — мой законный выходной. То есть не совсем законный, конечно. Просто в организации, где руководство из соображений личной выгоды регулярно задерживает паршивенькую зарплату, а отчеты о проделанной работе давно стали пустой формальностью, непосредственный начальник должен быть идиотом, чтобы требовать от сотрудников ежедневного присутствия на рабочем месте. Я имею право на целых два «библиотечных» дня и успешно им пользуюсь.

Сегодня сильный ветер с утра порывисто швыряет в оконные стекла мелкую снежную крошку, колкую даже на вид и на звук. Прохожие жмутся, кутаются в воротники, отворачивают лица от воздушных поцелуев метели. Дома тепло: батареи в этом году греют вовсю, под пледом на диване до неприличия комфортно. Жаль, книжки интересной нет под рукой.

Сегодня мама на работе и не провожает меня глазами, полными сожалений о моей печальной судьбе, каждый раз, как я прохожу по квартире.

Может, все дело в том, что нет интересной книжки? Что ж меня так мотает с самого утра? Места себе не могу найти. Мне все кажется, что сегодня я должна обязательно пойти на работу. Не просто пойти: бежать туда надо, немедленно! Будто я забыла о чем-то очень важном, о каком-то мероприятии, которого не должна пропустить. Но если я там нужна, они позвонили бы мне…