Мария Спивак - Черная магия с полным ее разоблачением

• Название: Черная магия с полным ее разоблачением
• Автор: Мария Спивак
• Жанр: Современные любовные романы

Из предисловия автора на своем сайте: «…с ним <Гарри Поттером> в мою жизнь вошла магия, причем не в ее героико-позитивном английском варианте, а в родном, депрессивном, посконно-домотканном, мракобесном, хотя ничуть не менее таинственном и затягивающем. Мне захотелось описать свое столкновение с этим странным миром, и так «родилась» моя первая книжка, которую я назвала «Черная магия с полным ее разоблачением», что, по-моему, полностью отражает ее содержание и смысл. (В 2009 году она вышла в издательстве «Фантом-пресс» под более абстрактным названием «Год Черной Луны»).

Формально мой роман, безусловно, женский — куда денешься, — но по сути, мне кажется, это сказка. Сказочка. Да, финал, согласно законам жанра, предсказуем: «и стали они жить-поживать и добра наживать», но на пути к нему героям встречается и Баба-Яга, и дьявол, и ведьмы, и всякие каленые стрелы, которых в обыденной реальности много больше, чем принято считать и чем нам с вами хотелось бы».

---

А если мне эти девчонки не нравятся? И не чем-нибудь, а ровно тем, что с виду ужасно на меня похожи? И проблемы у них такие же: старый пень под боком — от которого, какой он добряк ни будь, все равно зависишь — и птичьи права, даже при штампе в паспорте. А еще мысль, что вот сама устроилась, а маме с папой и тете Шуре с дядей Колей толком помочь не можешь. Потому что у мужика твоего, когда ты еще только думаешь к нему с просьбой подъехать, моментально на лбу надпись загорается большими неоновыми буквами: НА ВСЕХ НЕ НАПАСЕШЬСЯ. И пусть он твоих родителей в гостях принимает, пыль в глаза пускает и Красную площадь показывает, дела это не меняет. ОН НЕ ОБЯЗАН. И, по сути, так оно и есть, и ты это понимаешь…

В общем, постоянно хочется либо от родни навсегда отречься, чтобы совесть не грызла, либо козлу своему по башке настучать прямо за столиком в «Национале»: глаза-то разуй, пузо! На каком свете живешь?

Девица самого богатого Ваниного приятеля, Армена, двадцать пять лет ей, как только добилась, чтобы он на ней женился — забеременела и тут же спиваться начала. И так у нее «хорошо» дело пошло, что дочку родила уже с зависимостью. А самой и вовсе теперь никто не указ. Армен как бы переживает, но ни черта не делает, а Надька с утра бутылку сухого — вроде приличней водки — вылакает и целый день дрыхнет; с маленькой одна нянька возится. Ванька пробовал с Арменом поговорить, а тот: чего я могу? Если Надьке выпить не дать, она скандалить начнет, а ей нервничать вредно: ребенка кормит. Жуткое дело, а вмешиваться — себе дороже. Да и Надьку я понимаю: на Армена не то что без слез, без зубовного скрежета, по Ваниному выражению, не взглянешь. Туша полтора центнера, шеи нет, рожа кирпича просит. Нет, пусть он умный (Иван так считает, а по-моему, прохиндей) и в чем-то даже добрый — сколько угодно. Но чтобы девочке-дюймовочке в сорок пять килограмм весом с таким урылищем спать, никакой, на фиг, священной любви не хватит. Я бы, честно говоря, и ради особняка в Беверли-хиллз не согласилась.

Вообще, ни одной счастливой истории, типа как у Золушки, я не знаю. Каждая что-нибудь, да терпит в позе карельской березы. Тут сопьешься.

Но, по большому счету, хоть я многим сочувствую, общение с ними радости не приносит. Я в Москву ехала за красивой жизнью, а страданий русского народа и дома наелась.

Я бы лучше с Ванькиной Татой общалась, если б она согласилась с нами нормальные отношения поддерживать. Бывает же, что люди со своими бывшими в друзьях остаются. И чего наша кобенится? Иван к ней так, сяк, наперекосяк: ни в какую. Знать не желает. Хотя… если б, скажем, мы с Антоном четверть века прожили, а он от меня потом к какой-то шмокодявке сбежал, я бы тоже не простила. Да что там не простила, глотку бы перерезала! Так что понять можно, все естественно, но жалко: баба-то, судя по рассказам, интересная. Даже слишком; я бы, пожалуй, за Ваню все-таки опасалась: как бы назад не переметнулся. Хорошо, она роман закрутила, поэтому вряд ли согласится. Все же миллионера подцепила, причем, я так себе думаю, в буквальном смысле. Он, в отличие от Ваньки, совладелец компании. Обидно, что на Тате подвинут, не то я бы сама его на зуб попробовала. Какая мне разница, он или Ваня. Чего теперь, когда жизнь поломана.

С Антохой ведь у нас все кончилось. Я-то, идиотина, после его приезда решила: никуда от меня не денется. Увяз по самую макушку. Честно сказать, я к тому времени не раз подумывала Ваню бросить, только никак не решалась. Соберусь, вроде родителей навестить — лишь бы уехать без объяснений, а уж оттуда по телефону огорошить — и сразу в душе бунт: как это, взять и своими руками все порушить? Вот же, Москва, квартира — Ваня к тому времени купил, пусть однокомнатную — машина красивая, дача, от мамы ему досталась. На работу я, кстати, в их контору перешла, зарплату дали неплохую. И от всего этого отказаться? Не могла я, никак не могла. Жалко было.

Ну, и надеялась: уломаю Антоху в Москву перебраться и роман с ним заведу. А дальше как бог даст. Чего зря загадывать? Может, мы вообще друг другу не подходим. Проверим сначала, и уж после решим.

Но он оказался та еще штучка. И откуда такие берутся в наше время? Уперся: не хочу тебя ни с кем делить — и все тут.

Только раз после Москвы с ним и поговорили.

Позвонил через день:

— Клепка! Привет! Как настроение?

У меня от одного его голоса мурашки по позвоночнику.

— Отличное, — отвечаю. — После кое-какого события.

— И что же это за событие за такое? — смеющимся голосом.

— А то ты не знаешь.

— Допустим, знаю. Но все-таки?

— Антош, — говорю, — ну вот чего ты уехал? Остался бы у меня. Ваня только завтра возвращается.

— Клепкин, — таким тоном, как с детьми разговаривают, — мы ж все обсудили. По-моему, я доходчиво объяснил: у меня к тебе любовь. Любовь. Знаешь такое слово? Или у вас в Москве ничего подобного уже не бывает?

— Бывает, — отвечаю, — еще как.

— Почему ж ты тогда не в курсе, что, когда эта самая любовь с человеком случается, он ни с кем свою любимую делить не хочет? Невозможно это — никак. Пойми: ты мне нужна вся, всегда, постоянно. Я хочу с тобой жить. Утром с тобой просыпаться, вечером к тебе с работы возвращаться. Свадьбу хочу. Семью. Детей. Хочу, чтобы ты была моя жена. А ты что предлагаешь? Ездить в Москву трахаться, когда твоего Вани дома нет? И начисто все опошлить? Забудь. Можешь считать, что я такой гордый.

— Антош, — я уже чуть не плакала, — ну, послушай: не могу я так сразу все порвать. Время нужно. Только нам-то зачем его, это время, терять?

— Времени, — отвечает, — нужно меньше, чем ты сейчас тратишь на разговоры. Сказала: прости, ухожу — и все. Одна секунда. Тяжело, кто спорит, но… я же не заставляю. Выбирай. Как решишь, так и будет.

— Антоха! Да пойми ты!…

— Понимаю — с одной стороны. А с другой, ничего понимать не хочу. Если есть у тебя ко мне чувства, будь со мной. А на нет… как говорится, и суда нет.

— Но все же совсем не так!…

— А как? Что тебе всего и сразу хочется, это я вижу, можешь не объяснять. Про Москву я уже говорил: хочешь там жить, я приеду, устроюсь. Для начала, понятное дело, ничего особенного не обещаю. Но что землю грызть буду, не сомневайся. Только выбирать все равно придется. Два мужика — даже для тебя жирно, хоть ты и царица. Ваня твой, может, и согласился бы, а я — ни за что.

— Антоша, я тебя прошу, подожди немного, дай мне подумать…

— Нет, Клепка, на «подумать» времени у тебя был вагон. Давай говори прямо сейчас: кто? Я или он?

— Но…

Тут Антон надолго замолчал, и я тоже дыхание затаила, пошевелиться боялась. А потом он заговорил, совершенно другим, железным таким голосом:

— Понял. Все ясно. Не любишь ты меня, Клепка. Просто упустить не хочешь, натура твоя жадная не дает. Но ничего, я тебе помогу. Слушай меня внимательно: все кончено. Не пиши мне и не звони больше. Отвечать не буду.

Я оторопела, слова вымолвить не могу. Он помолчал еще секунду, сказал:

— Прощай, — и бросил трубку.

Я гудки слушаю и ни ушам своим, ни глазам, ни вообще ничему не верю. Что это? Как это? Чтобы Антоха — вот так — со мной? Да быть того не может!

Через две минуты, только-только опомнилась, набрала его номер. Не подходит. Ладно, думаю, подожду, остынет, передумает. Хожу по квартире от стены к стене, места не нахожу, каждые пять минут перезваниваю. Ни ответа, ни привета. Так прошло несколько часов. Я их как под наркозом провела — без чувств и мыслей. А когда дошло до меня, что Антоша без шуток со мной распрощался, тут-то мне каюк и настал. Как же я рыдала! Сроду такого не было. Уже и глаза заплыли, и нос до боли заложило, а я все реву и реву белугой. Кричала даже. Странно, что соседи не прибежали.

Потом — не знаю, когда, стемнело уже на улице — начала в себя приходить. Заметалась: делать ведь что-то надо. Домой ехать? А Ваня как же? Странно будет, если я перед самым его возвращением свалю. Лучше подождать для приличия, видимость создать, что ничего особенного не происходит. Ладно, думаю, за сегодня-завтра Антоха никуда не денется, только в разум войдет, а на третий день к вечеру я к нему приеду и уж как-нибудь уломаю не совершать резких движений. Налила себе сладкого чаю, съела конфетку-другую, чуточку успокоилась и принялась размышлять, что Ване лучше сказать, какие вещи с собой взять и чем Антона в письме зацепить, чтоб не смог не ответить. На третьей конфетке стало казаться, что придумала я все — любо-дорого.

Включила поскорей компьютер и со страшной скоростью и кучей опечаток — будь я поспокойней, меньше б времени потратила — настучала Антошке письмо. Типа, не мучай меня так больше никогда. Знал бы ты, как я плакала. Я тебя люблю и жизни без тебя не мыслю, но пойми: Иван ради меня из семьи ушел, не могу я взять и на ровном месте — он-то ведь ничего не знает — его бросить. Дай мне, пожалуйста, время все уладить. Послезавтра я приеду, давай встретимся и все обсудим. Прошу, ответь, я очень, очень жду. Твоя Клепка.