Алексей Величко - История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I

• Название: История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I
• Автор: Алексей Величко
• Издательство: ООО «Издательство «Вече»
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905820-63-2

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Пятитомное сочинение А.М. Величко «История Византийских императоров» раскрывает события царствования всех монархических династий Священной Римской (Византийской) империи — от св. Константина Великого до падения Константинополя в 1453 г. Это первое комплексное исследование, в котором исторические события из политической жизни Византийского государства изображаются в их органической взаимосвязи с жизнью древней Церкви и личностью конкретных царей. В работе детально и обстоятельно изображены интереснейшие перипетии истории Византийской державы, в том числе в части межцерковных отношений Рима и Константинополя. Приводятся многочисленные события времён Вселенских Соборов, раскрываются роль и формы участия императоров в деятельности Кафолической Церкви. Сочинение снабжено портретами всех императоров Византийской империи, картами и широким справочным материалом.

Для всех интересующихся историей Византии, Церкви, права и политики, а также студентов юридических и исторических факультетов.

Настоящий том охватывает эпоху от Константина Великого до Анастасия I.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Пергамий, епископ Антиохийский, высказался ещё категоричнее: «Во всем нам следует оказывать честь и послушание святейшему архиепископу царствующего нового Рима, как главному отцу. Об одном только прошу, чтобы, если окажутся какие-либо дела, совершающиеся или по неведению его святости, или по подлогу, то, ради его чести, для мира святейших церквей и ради благоугодности Богу пред всеми, эти дела исследовались бы и охранялись так, как пред отцом»[810].

Усугубил положение Евсевий Дорилейский, заявивший, что сам читал это правило ещё раньше Халкидона папе св. Льву Великому, когда апеллировал на решения «Разбойного собора», в присутствии Константинопольских клириков, и, по его словам, тот принял его. И в этой истории ничего удивительно нет — говорили как бы об одном и том же, но в разное время и ином контексте, преследуя различные цели. Когда Евсевий жаловался папе на самочинства Диоскора, опровергнуть определения «Разбойного собора» можно было ссылкой на их неканоничность. Здесь-то и припомнили, что Константинопольского архиерея унизили, предоставив ему пятое место вместо второго, а также вспомнили о его прерогативах в отношении самого Евсевия, суд над которым не имел никаких правовых оснований. Поэтому папа так благосклонно и выслушал в тот момент жалобу епископа, что его ссылка на канонические прерогативы Константинополя и практику окормления окружающих церковных областей была ему объективно выгодна. Другое дело — нынешняя ситуация, когда, устранив конкурента в лице Александрийского архиепископа, Рим и Константинополь столкнулись друг с другом.

Выслушав всех, сановники постановили: «Из всего дела и из заявления каждого мы усматриваем, что, хотя преимущества пред всеми и особая честь по канонам остаётся за боголюбезнейшим архиепископом древнего Рима, однако и святейшему архиепископу царствующего Константинополя, нового Рима, должно пользоваться теми же преимуществами чести; и что он имеет самостоятельную власть хиротонисать митрополитов в округах Азийском, Понтийском и Фракийском. Это усмотрено нами. А святой и Вселенский Собор благоволит сообщить, что представляется ему». Тогда все греческие епископы воскликнули, что это — справедливый и правильный суд.

Легаты попытались вновь вернуться к старой теме, будто 28-е правило принято тайно, в их отсутствие, совершенно неканонично и оскорбляет Апостольский престол, но сановники ответили: «Всё, что мы высказали, Собор утвердил»[811]. Собственно говоря, на этом великий Халкидонский Собор и завершил свою работу.

Собор, конечно, закончился, но что из того? Император требовал от епископов точного и единодушного исповедания веры, и вот, когда этот счастливый момент наступил, возникла опасность того, что папа не подпишет соборные определения из-за 28-е правила. Очевидно, в этом случае орос Халкидона не имел бы вселенской силы, да и богословский авторитет соборных определений упал бы, откажись понтифик скрепить их своей подписью.

Нередко высказывают мысль о том, что принятие 28-е канона обуславливалось желанием императоров и Святых Отцов окончательно завершить расстановку кафедр по иерархии. Они желали раз и навсегда прекратить попытки Александрийского патриарха главенствовать на Востоке, установив в качестве преграды особые преимущества Константинополя[812]. Безусловно, такой мотив нельзя сбрасывать со счетов, но всё же желание урезонить Александрию едва ли являлось определяющим и, в любом случае, было далеко не единственным. Конечно, папе были неприятны славословия в адрес Константинопольского епископа и признание Константинополя «новым Римом», но с юридической точки зрения это едва ли имело какие-то серьёзные последствия. Само понятие «преимущество чести», упомянутое в каноне, едва ли имеет чёткое и строгое правовое содержание.

Гораздо хуже для папы было то, что 28-й канон передал Константинопольскому патриарху право утверждать митрополитов, то есть фактически передал церковную власть в Ассийском, Фракийском и Понтийском округах. Надо сказать, что Малая Азия (Ассийский округ) имел в ту пору громадное историческое, государственное и церковное значение. Она была посредницей между народами Средней Азии и Европой, отличалась густой заселённостью, прекрасным климатом, богатыми залежами мрамора и металла, высоким уровнем сельского хозяйства. Соответственно населению, было очень велико число епархий, которых насчитывают до 450[813].

Никакого отношения к Александрии эти территории не имели, но серьёзно затрагивали интересы Римской кафедры. Ведь вследствие этого Константинопольский архиерей резко расширял число подчинённых ему митрополичьих и епископских кафедр, а второе место в иерархии предопределяло невозможность осуждения его патриарха даже Римским папой, а только собором или императором. А апостолик едва ли желал отказаться от практики по существу единоличного суда над другими патриархами, что иногда уже имело место, например, Несторий, осужденный папой на Римском соборе ещё до открытия Третьего Вселенского Собора.

Кроме того, при уравнивании преимуществ обеих кафедр, как очевидное следствие, мог встать и более серьёзный вопрос. До Халкидона понтифики ссылались на апостольское происхождение своей кафедры, как безусловную предпосылку закрепления за ними первенства чести во Вселенской Церкви. Но, если это обстоятельство на самом деле так важно, почему Константинополь, не имеющий столь славной страницы в биографии своего престола, получил аналогичные права? Отсюда был уже только шаг до того, чтобы принципиально поставить — пусть даже только теоретически — вопрос о том, насколько и чем обосновано первенство Рима? Безусловно, с практической точки зрения эта затея была бы обречена на провал: для обоснования своих преимуществ Рим мог без труда напомнить о многих других заслугах перед христианством. Но всё же представлялось очень обидным, что непогрешимая (как считали сами папы) кафедра Апостола Петра уравнена с «новобранцем», который то и дело впадал в ересь или прибегал к помощи того же Рима для защиты прав своих архиереев.

Но и греки совершенно ясно представляли, какие последствия повлечёт дальнейшее расширение церковной власти Рима. Эта неприятная перспектива была особенно наглядна на фоне тех полномочий папы, о которых, как о сложившемся факте, римские легаты постоянно говорили в Халкидоне. Ради церковного мира Собор признал догматическую победу св. Льва Великого, пусть даже и в ущерб авторитету св. Кирилла Александрийского. Но одно дело — признать правоту понтифика в отдельно взятом догматическом споре, а другое — признать, что только он непогрешим и его суждения обязательны для всех Поместных Церквей.

Поэтому, хотя бы для косвенного ограничения папских амбиций, возникла объективная необходимость положить предел его власти путём создания ему противовеса в лице другой вселенской кафедры. Принятые до Халкидона каноны не позволяли приблизиться к желанной цели. Никейский 6-й канон от 325 г. принимался в те времена, когда Константинополя ещё вообще не существовало, и потому не мог служить основанием для закрепления преимущества чести столичного архиерея. Кроме того, как показали соборные заседания, этот канон претерпел уже на Западе существенные редакционные изменения, категорически не признаваемые на Востоке, должные играть на пользу Римского епископа. Принятые в Халкидоне 9-й и 17-й каноны едва ли могли заключать в себе гарантии против папских притязаний. Конечно, они закрепляли правила о подсудности отдельных категорий дел Константинопольского патриарха, но не затрагивали вопрос о церковной иерархии Поместных Церквей. Поэтому, само собой напрашивалось новое правило, канонически закрепляющее властные полномочия епископа «Нового Рима», должного располагаться рядом с папой «ветхого Рима».

Собственно, для этого требовалось лишь реципировать правила Второго Вселенского Собора и более чётко обозначить границы церковного округа Константинопольского патриархата, что и было сделано 28-м каноном. Примечательно, что Константинополь поддержали другие великие церкви — наверное, их представители помнили, как начинался в Халкидоне суд над Диоскором, и никому не хотелось оказаться в ситуации, когда папа единолично будет определять виновность или невиновность канонически равных ему епископов.

Полагают также, что, возможно, желание греческих епископов простиралось ещё дальше, и они раздумывали над тем, чтобы вообще поставить Константинополь с Римом на одну ступень, окончательно решив вопрос об уравнивании их власти. Но двух первых мест, как известно, быть не может, поэтому удовольствовались вторым местом Константинополя по чести после Рима[814].