Игорь Ефимов - Невеста императора

• Название: Невеста императора
• Автор: Игорь Ефимов
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-668-1

На страницах романа Игоря Ефимова (автора книг «Седьмая жена», «Неверная», «Суд да дело», «Архивы Страшного суда» и др.) «Невеста императора» оживают события и лица, которые относятся к периоду заката Римской империи, с его кровавой борьбой за власть, изменой и предательством, предвещающими гибель большого государства. Скрупулезно воссоздавая историческую канву этого переломного времени, автор делает акцент на духовных исканиях эпохи и помещает в центр действия фигуру хрониста Альбина Паулинуса, по крупицам собирающего материалы о своем учителе и наставнике — христианском монахе и мыслителе Пелагии Британце, чьи проповеди были объявлены ересью и подверглись церковному запрету. Наряду с философскими спорами об инакомыслии, толковании Библии, роли Церкви, возможности человека самостоятельно выбирать собственную судьбу в романе развивается лирическая линия прекрасной гречанки Афепаис, былой возлюбленной Альбия Паулинуса, которая в финале становится повелительницей Восточной Римской империи Евдокией, вместе с августейшим титулом принявшей христианство…

---

— Тем лучше. Густую траву легче косить.

Он потребовал, чтобы ему было отдано все золото и все серебро, какое было в городе, а также чтобы были отпущены все рабы варварского происхождения. Но он говорил, что даже и такой выкуп не покроет задолженность Рима его войску.

— Что же останется нам? — воскликнули послы.

— Ваши жизни, — сказал король.

Обескураженное посольство вернулось в Рим. В связи с отчаянным положением сенат обсуждал даже принесение жертв языческим богам. Голод, болезни и холод опустошали дома с такой неумолимой жестокостью, что решено было срочно отправить к визиготам второе посольство.

На этот раз, после долгой торговли, сошлись на таких условиях: Алариху будет уплачено 6000 фунтов золота, 30 тысяч фунтов серебра, 4000 шелковых туник, 3000 крашеных кож, 3000 фунтов перца. Сенат также принимал обязательство обратиться к императору с просьбой заключить с визиготами постоянный союз и принять их на военную службу.

Так как казна была пуста, этот огромный выкуп пришлось собирать с жителей. Золотые и серебряные украшения сдирались со стен церквей. Статуи богов шли на переплавку. Если кто-то пытался утаить золотое колечко или серьгу, голодная толпа могла разорвать на части. Арбы с сокровищами текли и текли через Саларские ворота в лагерь визиготов. Но те, зная нрав императора Гонория, требовали, чтобы он также прислал им знатных заложников в подкрепление условий договора.

Только после этого визиготы разрешили осажденным выходить из города за припасами.

ФАЛТОНИЯ ПРОБА — О БЕГСТВЕ В АФРИКУ

Как только визиготы разрешили открыть ворота и отступили от стен города, муж начал уговаривать меня забрать детей и немедленно покинуть Рим. Он считал, что осада может возобновиться в любой день. Ведь все теперь зависело от переговоров между Аларихом и императорским двором. А мы уже знали к тому времени, каким несговорчивым и упрямым может быть император Гонорий. Особенно после того, как неприступные стены Равенны отделили его от мечей врагов и стонов собственных подданных.

Начались поспешные приготовления к отъезду. С трудом мне удалось выделить свободный час и сделать то, что сверлило меня все месяцы осады, как может сверлить соринка в глазу или скрип ставни за окном: навестить Пелагия.

Честно сказать, я опасалась не застать его в живых. На моих глазах умирали люди гораздо более крепкого сложения, накачанные запасами подкожного сала, как осенние кабаны. Но, видимо, таких голод убивал испугом, открывал смерти ворота в мозг, а не в чрево. Пелагий же давно привык обходиться лепешкой в день и кружкой воды. Это его и спасло.

Все же, когда я увидела эти запавшие глаза, эти легкие кости, едва примявшие тюфяк, эту золу в остывшей жаровне, сердце мое пронзила жалость, сумевшая выразить себя лишь языком упрека:

— Почему же вы не пришли к нам?.. Вы учите христиан раздавать имущество бедным, а сами не в силах побороть римскую гордость и обратиться за помощью к друзьям. Нам тоже было нелегко, но насущным хлебом Господь не оставлял. Я посылала слугу найти вас, но он вернулся ни с чем. Мы даже не знали, в городе вы или нет.

Пелагий улыбался виновато, пытался спустить ноги на пол, прикрывал ладонью отросшую щетину. Он рассказал, что в первые недели осады некоторые ученики еще посещали его, поддерживали деньгами, мукой, углем. Но этот ручеек все иссякал. Море нужды заливало все кругом, утягивало на дно даже самых бодрых и отзывчивых пловцов. Месяц-другой он продержался за счет книг, но они все дешевели, а больше у него не было ничего для продажи. В конце концов он решил покориться судьбе и спокойно ждать смерти.

— Насколько я помню, вы всегда отрицали идею предопределения. Вы учили нас карабкаться изо всех сил, тыкаться в стены, искать щель в камнях небытия, не зарывать в землю главный дар Господень — свободу воли. «Господь не приказывает, Он зовет» — вот ваши слова. Наше дело отыскивать путь во мраке, и никакие обстоятельства не оправдывают отказа от выполнения этого главного долга.

— Но это не лишает нас права, в свою очередь, взывать к Нему, когда силы иссякли. Я просил — и Он услышал. Послал мне вас.

Пелагий указал на корзинку с едой и теплыми вещами, принесенную мной. Однако я понимала, что этих запасов хватит не надолго. Корабли и подводы с продовольствием не станут спешить в город, который только что отправил врагу такой чудовищный выкуп.

— Хорошо, — сказала я. — Если вы верите, что Господь послал меня к вам как избавительницу, то поверьте и тому, что я собираюсь сказать: вам нельзя оставаться в городе. Приоткрывшаяся щель может захлопнуться в любую минуту. Наша семья вместе с другими семьями рода Аникиев на днях покидает Рим. В таком большом караване без труда отыщется место еще для одного человека. Лошади даже не заметят, что в повозку добавили легкий скелет, чудом сохранивший пергаментную кожу и блестящие глаза.

Пелагий начал было отказываться, говорить, что ему мучительно будет чувствовать себя таким бременем для дорогих ему людей. Но я заверила его, что нашим детям понадобится на новом месте домашний учитель и он сможет честно зарабатывать себе на жизнь.

— Не знаю, посланы вы мне как избавление или как соблазн, — улыбнулся Пелагий. — Но признаю, что пославший не мог выбрать более искусного и красноречивого гонца.

И, к моей радости, согласился. Он даже позволил моим носильщикам отнести себя по лестнице вниз и усадить рядом со мной в паланкине.

На семейном совете решено было, что при разгоревшейся смуте в Италии не удастся найти безопасное место. Только африканские поместья Аникиев казались надежным убежищем.

Однако путешествие растянулось на много недель, из-за того что в Сицилии пришлось дожидаться спокойного моря. Нанятый нами корабль успел обрасти ракушками в Сиракузской бухте.

Эти дни вынужденного безделья не показались мне пустыми. Вы, наверно, по себе знаете, какое пробуждающее действие оказывают на человека беседы с Пелагием. Он будто входит в дом твоей души и начинает одну за другой открывать запертые двери, вводит в неизвестные тебе забытые комнаты и залы, спускается в подвалы, поднимается на башни, раздергивает занавески на окнах. Ты чувствуешь себя как беспутный наследник, который и не подозревал, какой большой замок ему достался, и был готов прожить всю жизнь в двух-трех небольших комнатенках.

Закончив занятия с детьми, мы с Пелагием отправлялись за город. Иногда кто-нибудь из родственников присоединялся к нам. Когда местные жители указали Пелагию на дом, в котором — по преданию — жила христианская мученица Лючия, сама матрона Проба решила забыть о своих больных суставах и совершить короткое паломничество. Показали нам также могилу Архимеда и катакомбы первых христиан.

Но больше всего мы полюбили развалины старинного греческого театра, который, по слухам, был построен восемь веков назад. Ветер распоряжался нами, как театральный смотритель, указывая, в каком ряду нам сегодня отведены места. Пустая сцена, пустое беспарусное море вдали, пустое — без птиц — небо наполняли душу готовностью к чему-то высокому, необычному. Не в такой ли возвышенной пустоте услышала великомученица Лючия божественный зов сто лет назад? Но и в гневе ее отвергнутого жениха мне виделась какая-то глубинная черная правота. Если твоя невеста отвергает тебя, чтобы посвятить себя Богу, — тут есть к чему приревновать.

Что оставалось для меня навеки непостижимым — ярость толпы. Почему обет девственности, данный слабой девушкой, мог вызвать такую ненависть? Чей извращенный ум мог придумать для нее унизительнейшее наказание — продажу в бордель? Не дымящаяся ли кровь быков, веками приносившихся в жертву на алтаре тирана Гиерона (развалины его еще торчали справа, на фоне морской пены), ударяла в голову жителям Сиракуз, туманила разум?

Силы быстро возвращались к Пелагию. Его походка снова стала легкой и быстрой, похожей на разбег перед взлетом. Он был радостно возбужден предстоящим плаванием в Африку, говорил, что видит в этом перст Божий. Давно уже мечтал он о встрече со знаменитым епископом Августином — и вот судьба откликнулась и приблизила исполнение его мечты.

Многие ранние писания Августина из Гиппона Пелагий мог пересказывать близко к тексту, цитировал большие куски наизусть. Но вот некоторые последние эпистулы приводили его в смущение. Он был уверен, что Августин при личной встрече сможет рассеять его недоумения, разъяснить, что он имел в виду. А лучше всего, если бы выяснилось, что это все лишь ошибки или грубая отсебятина переписчиков.

— Я просто не верю, — восклицал Пелагий, — что человек, высказывавший такие глубокие мысли о соотношении божественной благодати и свободной воли человека, может упасть в западню догмата предопределения. Поверить, что Господь мог еще до рождения предопределить одних людей к вечному блаженству, а других обрек на вечную муку, — что может быть чудовищнее этого? Это был бы не Всеблагий Господь, а какой-то безжалостный тиран. Разве возможна любовь к такому Богу?