Рон Фауст - Когда она была плохой

• Название: Когда она была плохой
• Автор: Рон Фауст
• Издательство: ACT
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-7841-0538-8

Женщина удивительной красоты, женщина-мечта, женщина-сирена — такой была Шанталь. Она могла увлечь и погубить всякого, кто попадет под ее чары. Встреча с ней сулит обретение гармонии и счастья Дэну Страку. Но пелена спадает, и ему приходится решать: оставаться ли и далее жертвой? И он принимает решение.

---

— Мне хочется кататься именно здесь.

Он пожал плечами, предпочитая оставаться в тени и не подчеркивать своей роли в тандеме.

— Снег практически везде одинаков, куда бы вы ни поехали.

— Нет, не одинаков. Иной снег превосходит любой другой.

Через два дня мне позвонил Джейм Менуаль из «Скорпиона»: кто-то наводил справки о Фрэнке Митчелле — справлялись у «снежных» маклеров и в полиции.

— И что вы об этом думаете? — спросил я.

Последовала пауза.

— Это может быть хорошим знаком. Возможно, что она купит.

— Что вы намерены делать?

Снова пауза.

— Ждите сигнала. Но вы должны правильно его понять.

Фрэнк Митчелл — лицо не вымышленное. Он действительно связан (точнее, был связан) с торговлей наркотиками. Какие-то кубинские конкуренты убили его, останки его сожгли в крематории, который они обслуживали, пепел развеяли над Бискайским заливом. О смерти Митчелла знали только кубинцы — те, которые его убили, и те, которые сидели в «Скорпионе». Впрочем, это могли быть одни и те же люди.

На следующий день в моем номере снова раздался телефонный звонок. Звонила Шанталь д'Оберон: тихий, бархатный, с хрипотцой голос — секс, трансформированный в звуковые волны. Завтра она с несколькими друзьями отправляется на вертолете на лыжную прогулку в живописную долину на западе, где совершенно изумительный снег; не желаю ли я присоединиться?

— В котором часу?

— В десять в аэропорту.

— Я буду там.

— Прекрасно. Почему бы вам не захватить с собой и своего собственного снега?

Я положил трубку на рычаг. Господи, похоже, сработало, хотя я до последнего момента в это не верил. Шанталь д'Оберон и Фрэнк Митчелл, обманщики и мошенники, самозванцы, завтра могут встретиться и — кто предугадает? — даже почувствовать симпатию друг к другу. Надеюсь, что моя маска с меня не спадет.

Я испытывал подъем, который способен испытывать человек, сознающий, что добыча клюет на приманку. Это чувство шло, разумеется, от сознания своей силы, но не от примитивной брутальной силы убийцы из-за угла; стремление запугать физически свойственно любому подонку, в руках у которого находится пистолет или нож. Нет, это была сила совсем иного рода — весьма деликатная, сродни дипломатии и артистизму, сила, способная совратить и завлечь человека в сети и позволяющая манипулировать им и его судьбой. Это была игра, где нужно было импровизировать и реагировать на непредвиденную реакцию. Игра, в которой один манипулирует другим, но на поверку оказывается, что им самим манипулируют. Кто же в конце концов окажется истинной жертвой? Играют два волка в овечьей шкуре.

Глава двадцать пятая

В аэропорту меня ждали четверо: Даррил Румбау; невысокая плотная блондинка по имени Джун, которая некогда была членом олимпийской сборной лыжной команды Штатов; наш гид Ганс Рихтер — австриец лет шестидесяти с неприветливым выражением лица и настолько резким голосом, что даже обычные фразы у него звучали властно, как гестаповские команды; и, наконец, изящная сияющая Шанталь — аристократка, получившая образование в монастыре проститутка. Она улыбнулась, взяла меня за руку и спокойно сказала:

— Я забыла спросить, хорошо ли вы катаетесь на лыжах.

— Катаюсь прилично.

— Не падаете?

— Ужас помогает мне сохранить равновесие.

Она снова улыбнулась и повернулась, чтобы представить меня гиду и блондинке. Она много улыбалась и смеялась все эти дни; успех изгнал из нее прежнюю угрюмость, расковал ее, и она временами позволяла себе быть беспечной и беззаботно веселой. Это не означало, что она перестала быть жестокой, расчетливой гадиной; она ею осталась, но в ее арсенале были и другие качества, которые она умело демонстрировала по своему выбору. Похоже, в настоящее время убийца была весьма довольна собой.

Вертолет находился в шестидесяти футах от вокзала. Его большие, медленно вращающиеся лопасти с шумом рассекали холодный воздух. Румбау предложил серебряную фляжку с коньяком. Я сделал пару глотков, хотя было всего чуть более половины десятого; пилот, Шанталь и Джун вежливо отказались, а австриец пролаял свое мнение о том, как влияет алкоголь на лыжные прогулки в горах.

Через несколько минут Шанталь дотронулась до моего запястья и показала в окно: стадо лосей убегало от тени вертолета, то и дело глубоко проваливаясь в снег.

— Красиво, — сказала она.

— Управляют рогами, — заметил я.

— Вы много катались на лыжах, мистер Митчелл?

— Митч. В последнее время не очень, но в детстве увлекался ими.

— В Майами? — улыбнулась она.

— Я вырос в Миннесоте. — Это так — настоящий Фрэнк Митчелл был родом из Миннесоты.

— У меня есть друзья в Майами.

— Большой город.

— Да, но если вы занимаетесь одним и чем же делом…

— Я, можно сказать, уже ушел из него.

— Рик Васкес?

Я покачал головой.

— Коди Унгер?

— Я придерживаюсь правила, — сказал я. — Я не знаю никого, если меня спрашивают.

— Билл-Клайд Барнес?

— Никакого Билла, никакого Клайда, никакого Барнеса.

— Это меня беспокоит. Каким образом я смогу вам довериться?

— А я не прошу вас доверяться мне. При чем здесь доверие?

Она понизила голос.

— Видите ли, я боюсь, что вы можете разбить мне сердце.

Я засмеялся.

— Для меня новость, что у вас есть сердце.

Мы разговаривали под шум двигателей; я наклонился к ней поближе (улавливая запах ее волос и жасмина) и тихонько сказал:

— Может быть, в одну прекрасную ночь наши сердца застучат в унисон.

Она улыбнулась.

— А вы плут, Митч!

— Но не полицейский и не осведомитель.

— Там посмотрим.

— Я прихватил свой снег.

— И в этом отношении мы посмотрим, — сказала она.

Я испытывал некоторое беспокойство, отчасти потому, что не был вполне уверен в том, как покажу себя здесь на лыжах, но главным образом из-за того, что не знал, принимает ли она меня за Митча. Время от времени она бросала на меня то ли загадочные, то ли понимающие взгляды, словно игрок в покер, который знает, что я блефую, и хочет заставить меня продолжить игру. Это не могло меня не беспокоить. Тем не менее все продолжительнее и чаще я не видел Кристин Терри в этой женщине; она казалась мне новой, удивительно привлекательной незнакомкой.

Вертолет поднялся примерно на пятнадцать тысяч футов, и взору открывались иззубренные белоснежные горы до горизонта, напоминающие штормовое море. Ослепительно белые кряжи и впадины. Темный лес на нижней части склонов и в долинах. И небо, цвет которого менялся от нежно-голубого до ультрамаринового. Похожая на насекомое тень вертолета скользила по изломанной поверхности, то поднимаясь, то опускаясь на тысячи футов.

Пилот обогнул массивную пирамидальную вершину, словно испытывая потоки ветра, и стал быстро спускаться над невысоким кряжем. Огромные вращающиеся лопасти подняли снежную метель, от которой за окном стало бело. Через минуту вертолет медленно опустился на свои полозья. Мы выгрузили экипировку и помахали рукой пилоту.

Под пушистым снегом, снесенным потоком воздуха от лопастей, обнажилось спрессованное ледяное основание. Кое-где виднелись аспидно-черные валуны и пучки коричневой альпийской травы. Внизу под нами была огромная вогнутая снежная чаша. Склон пугал своей крутизной — около тридцати пяти или сорока градусов, а гребень, на котором мы стояли, находился на высоте не менее четырех тысяч футов.

Воздух был сухой и имел какой-то подгоревший привкус. Дышалось так, как пьется вода во сне — воздухом нельзя было насытиться. У меня появились первые симптомы горной болезни — тошнота, головокружение, легкая, но противная головная боль и какое-то отупение: пока другие прилаживали лыжи и оживленно болтали, я мрачно стоял на краю бездны. Вертолет, превратившийся в светлую точку, снижался, готовясь к посадке на дальней площадке.

Ко мне подкатил австриец.

— Если вы нет в состоянии спуститься на лыжи, мы закопать вас здесь, — сказал он. Тевтонский юмор.

Все терпеливо ожидали (Шанталь еле заметно, но ехидно улыбалась), пока я прилаживал лыжи, искал палки и надевал солнцезащитные очки.

Наконец я экипировался, и Рихтер прочитал нам лекцию о лавинах.

Затем он сделал пару шагов и наклонился набок. Снег поднялся ему до пояса, а он медленно двинулся вперед, перенеся вес назад, постепенно убыстряя ход, выпрямляясь и выписывая четкие параболы в снегу. Конечно же, он ушел красиво, хотя и несколько старомодно.

— Думаю, что я смогу это сделать, — сказала Шанталь.

Как я и предполагал, шла она красиво. Она была отличной спортсменкой, к тому же в ее характере было заложено стремление превзойти и блеснуть. Я нисколько не сомневался, что она ездила верхом и выпускала сокола, демонстрируя ничуть не меньшее мастерство. Ее повороты были короче и круче, чем у Рихтера, и на каждом из них в воздух поднимался снежный веер, который на какое-то время зависала и сверкала на ярком солнце. В стиле Шанталь присутствовали и мощь, и грация. Однако было в нем и нечто механическое — очевидно, от переизбытка техники.