Мария Тенишева - Впечатления моей жизни

• Название: Впечатления моей жизни
• Автор: Мария Тенишева
• Издательство: ИСКУССТВО
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

«Гордость всей России» - говорили о Марии Клавдиевне Тенишевой современники. «Настоящей Марфой-Посадницей» называл ее Н. К. Рерих. Русская княгиня, отдавшая свое богатство на просвещение народа: творец, художник, просветительница, создавшая в Смоленске уникальный музей русской старины.

Воспоминания княгини Тенишевой охватывают период с конца 60-х гг. прошлого столетия до новогодней ночи 1917 г. В них запечатлелись бурные события рубежа веков, важнейшие вехи культурной жизни: открытие Русского музея, Всемирная выставка в Париже, издание журнала «Мир искусства», встречи Тенишевой с талантливейшими людьми эпохи: Репиным, Чайковским, Врубелем, Трубецким, Бенуа, Серовым.

На родине воспоминания княгини Тенишевой издаются впервые.

---

На другой день, рано утром, я отправилась в город. Действительно, картина была ужасная. Весь дом был перевернут вверх дном, и все вещи в таком беспорядке, как если бы встряхнули коробку с конфетами. Все было раскрыто, смято, опрокинуто, разбросано; шкафы, комоды, ящики были взломаны, даже постели были перерыты, матрасы перевернуты и подушки на полу. У меня была там красивая заграничная мебель с очень крепкими замками, которые ворам, очевидно, не удалось открыть, поэтому они повалили ее на пол и разломали заднюю или боковую стенку, но, конечно, ничего не нашли. Не было оставлено ни одной шкатулки, ни одного маленького стенного шкафика, все было раскрыто. На полу остались лежать узлы со столовым серебром и моими принадлежностями с туалета, которые воры не успели унести.

Квартира, занимаемая мною, была в нижнем этаже и соединялась с верхним, где жил Василий, внутреннею лестницей. Он имел обыкновение каждый вечер с фонарем в руках обходить весь дом и осматривать двери и окна. Сходя с лестницы в этот вечер, он вдруг увидел, что парадная дверь настежь, а в комнатах кто-то ходит. Поняв, что дело неладно, он крикнул: "Кто тут?" — и в ту же минуту был свален с ног какими-то людьми, бросившимися из комнат к выходу. Василий уцепился за одного и стал кричать, но тот с силой несколько раз ударил его по голове электрическим фонарем и вступил в борьбу с ним. На крики Василия сбежались люди, двух грабителей удалось задержать, а третий убежал.

Когда немного опомнились, бедного Василия повели в соседний с нами Красный Крест и сделали ему перевязку. Я увидала его с забинтованной головой, из-за перевязки виден был только один глаз, вид его был ужасный, и он был очень перепуган. Разговоров и толков было выше головы.

К счастью, рана Василия оказалась неопасной, он скоро поправился, а из вещей пропали только золотая табакерка с крупным жемчугом, пара серег, французские игральные карты, футляр которых ворам не понравился, он был оставлен открытым. Жаль мне было одного шкафа очень тонкой работы с красивой резьбой, который оказался сильно поврежденным, а резьба попорченной.

Но что смешно: воры, очевидно, остались очень слабого мнения обо мне, они не нашли ничего ценного, по их понятиям, и даже в самом заповедном, по их мнению, месте, как матрасы и подушки, не оказалось никаких зашитых драгоценностей. А между тем на окне стоял предмет, который один мог бы их долго кормить и поить — это был в натуральную величину серебряный топор с деревянной ручкой в красивом бархатном футляре, употреблявшийся при закладке русского павильона на парижской выставке 1900 года и поднесенный участниками выставки покойному мужу[82]. Футляр они открыли, а топор бросили на пол, вероятно, сочтя меня самодуркой, что держу такие простые вещи в бархатных футлярах.

Пострадала еще горничная Киту. У нее из комода вытащили тридцать рублей, которые она собиралась в следующий приезд в город положить на книжку.

Как и надо было ожидать, из полицейского управления один вор бежал, другой был поставлен на очную ставку с Василием. Василий тотчас же узнал его и говорит:

— Да, да, это тот самый, который бил меня по голове… Ведь вы меня чуть не убили… Я отец шести человек детей, разве это можно? У бедной девушки трудовые деньги украли…

— А вы мне пальто разорвали. Денег у меня нет, полиция отобрала.

Денег у него действительно не оказалось в кармане, зато, к счастью, нашли мою старинную табакерку с жемчугом и старинные же серьги.

Потом и последний вор убежал из участка. Вся эта шайка — смоленские обыватели, хорошо всем известные, особенно полиции, которая каждого из них в лицо знала. В день грабежа городовой, стоявший на посту недалеко от нас, видел этого благодетеля и говорил ему:

— Хлебников, что вы тут вертитесь, вам тут не место.

Конечно, у меня перебывало много полиции, допрашивали всю прислугу, много говорили, но так ничем и не кончилось. Эти мошенники отлично умеют ладить с полицией, так все благополучно и скрылись.

XXVIII Первые беспорядки в школе

В школе появились очень странные симптомы недовольства среди учеников, началось какое-то брожение которого я никак не могла себе объяснить. Многое от меня скрывали, но один факт за другим стал выплывать наружу, и первое, что я узнала, сильно меня встревожило. Мне пришли сказать, что учителю Дьяконову, чем-то не угодившему ученикам, во время всенощной был брошен в голову камень в то время, как он дирижировал хором. Сперва я не придала этой дурной шалости глубокого значения, хотя Дьяконов был страшно возмущен но потом начался ряд других шалостей, о которых прежде не было слышно. Так, однажды мальчики забросили куда-то шубку ученицы Селиверстовой, долго ее не могли найти, но когда, наконец, она нашлась на шкафу, разорванная и в пыли, то виноватого не оказалось. Я начала присматриваться внимательнее к поведению учеников, хоть все еще всецело приписывала эту распущенность нерадивости и равнодушию заведующих и самих учителей.

Вызванного на войну ратником ополчения, хорошего и очень добросовестного преподавателя Щедринского заменил несимпатичный и совсем неподходящий Трубников, молодой человек с вызывающим и фатоватым видом, который с первых же шагов стал держать себя очень странно и каждый день часами пропадал по окрестностям, один, на велосипеде. Новый управляющий Абрютин, заместитель ушедшего также на войну Масленникова, был ленивый и апатичный человек. Бывало, когда бы ни приехать в школу, он всегда спал, и в одиннадцать утра, и в два дня, и в четыре — его никогда не было видно при деле.

Мне давно уже надоели все эти господа-агрономы с дипломами и аттестатами. На деле они оказывались невежественными до того, что некоторые, например, никогда не слыхали о божаевском четырехпольном севообороте, и мне с Киту приходилось просвещать их, а главное — все они совершенно не отвечали своему назначению и если интересовались чем-нибудь, то всего меньше своей специальностью, которую выбирали не по призванию, а совершенно случайно или же просто для того, чтобы избавиться от воинской повинности…

Вот я и выбрала управляющим Петра Петровича Затворницкого, честного труженика, обожающего сельское хозяйство и работающего над ним более тридцати лет. Он служил у нас когда-то в Хотылеве управляющим, потом был переведен в лесное имение мужа, а когда оно по завещанию мужа перешло к его сыну, я вызвала его в Талашкино и предложила быть управляющим школой.

Петр Петрович относился к школьному хозяйству как к своему собственному и как человек, знающий цену времени и труда, того же требовал от учеников. Он работал весь день, вставал со светом, всегда был в поле на всех работах. Нашим учителям, порядочно избалованным, такое рвение сильно не нравилось. Мелкие души не могут ни сами честно относиться к делу, ни видеть такое отношение в других. Кроме того, замешалось ложное самолюбие. Некоторые учителя, получившие большее образование, чем Затворницкий, считали себя обиженными и ниже своего достоинства иметь над собой человека, не имеющего ни одного из их дипломов. Уже назначение его сильно их раздражило, и поэтому с первых же дней Затворницкий встретил во Фленове дружное, сплоченное недоброжелательство и недовольство. Эти ничего не делающие люди не могли его оценить и явно враждебно относились к нему, что, конечно, замечалось и передавалось детям. Его указания, распоряжения, советы при детях критиковались, авторитет его всячески подрывался, но Затворницкий, не обращая внимания на это нерасположение к себе, боролся с ленью и нерадивостью, показывая всем пример усердной, любовной работы. К сожалению, умы моих школьников были заняты совсем другим. В школе давно велась пропаганда, раздавались прокламации, читалась нелегальная литература, нашлись лица, которые только этим и занимались. Однако открылось это гораздо поздней.

Неудачная война вызвала грозу над нашей страной. Принадлежа всецело искусству, никогда не занимаясь политикой, я всегда была далека от всех этих вопросов и не предвидела, что Россия вдруг очутилась на пороге крупных переворотов и страшной стихийной бури. Когда вспыхнула революция[83], я была застигнута врасплох и совершенно не подготовлена к этому тяжелому испытанию. Из окружающих меня одни были так же далеки от действительности, как и я, другие втайне, может быть, сочувствовали наступающим событиям и даже участвовали в революционном движении, а потому, конечно, не стали меня ни о чем предупреждать…

Однажды, когда я была в Смоленске, вся с головой поглощенная внутренней уборкой и устройством музея, мне доложили, что пять учеников желают меня видеть Они объявили мне, что у них в школе забастовка из-за того, что Петр Петрович хочет исключить одного ученика, а они требуют возвращения своего товарища, иначе все уйдут из школы. К старшим примкнули малыши, и в школе царил полный разлад. Я, конечно, сказала, что без Затворницкого ничего решить не могу.