Мария Тенишева - Впечатления моей жизни

• Название: Впечатления моей жизни
• Автор: Мария Тенишева
• Издательство: ИСКУССТВО
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1991

«Гордость всей России» - говорили о Марии Клавдиевне Тенишевой современники. «Настоящей Марфой-Посадницей» называл ее Н. К. Рерих. Русская княгиня, отдавшая свое богатство на просвещение народа: творец, художник, просветительница, создавшая в Смоленске уникальный музей русской старины.

Воспоминания княгини Тенишевой охватывают период с конца 60-х гг. прошлого столетия до новогодней ночи 1917 г. В них запечатлелись бурные события рубежа веков, важнейшие вехи культурной жизни: открытие Русского музея, Всемирная выставка в Париже, издание журнала «Мир искусства», встречи Тенишевой с талантливейшими людьми эпохи: Репиным, Чайковским, Врубелем, Трубецким, Бенуа, Серовым.

На родине воспоминания княгини Тенишевой издаются впервые.

---

В Талашкине устроить школу было трудно. Как мы ни прикидывали, а два хозяйства в одном не совмещались. В версте же от Талашкина, как раз против дома, проходила граница наших владений, и с трех сторон врезалось в нашу землю небольшое именьице одного мелкого помещика (Красноленского) Фленово. Я давно подумывала приобрести его для устройства в нем сельскохозяйственной школы, но при жизни владельца это никак не удавалось. Ему, видимо, было жаль расстаться с имением, и, когда речь заходила о продаже, страшно дорожился.

Наконец Красноленский умер. После него, кроме законной жены и уже немолодой, замужней дочери, остались еще две семьи. Все эти три семьи жили во Фленове и яростно, с пеной у рта, делили ризы после умершего. У одних в руках осталась шуба, у других — какой-то вексель, у третьих — ружье и золотые часы, и по этому поводу происходили крупные скандалы, какие только порождает борьба за имущество в среде грубых, некультурных людей. Впрочем, кажется, и в более культурных слоях в вопросах дележа и наследства люди легко звереют, лишь только дело коснется денег — от них немедленно отскакивают привитые воспитанием принципы порядочности и чувства приличия… Неудивительно, что и во Фленове при разделе стали происходить самые невероятные скандалы. В результате ко мне приехала вдова, "Красноленчиха", как ее называли в округе, со своей уже немолодой, в высшей степени развязной дочерью и предложила мне купить Фленово.

Переговоры наши длились без конца. Как только я соглашалась на их условия, эти дамы придумывали новые требования и тут же при мне, без стеснения, начинали пререкаться, не скрывая непримиримой вражды между собой. Если одна уступала что-нибудь другая прекращала переговоры, и дело казалось неосуществимым.

Мне они так надоели, что я поставила условием иметь дело только с кем-нибудь одним и уехала в Петербург, оставив нашему управляющему доверенность на совершение купчей. Измучив совершенно бедного управляющего, отняв у него массу времени, месяцев через пять эти матроны решились наконец закончить дело, и Фленово было мной приобретено.

Кроме высокой горы возле усадьбы, на которой росли огромные сосны, ели и липы, да широкого, чисто русского вида с горы, в имении не было решительно ничего — покривившийся дом, несколько сгнивших построек годны были только на слом. Но зато вид с горы был действительно редким по красоте. По огромному необъятному пространству, по мягким склонам холмов ютились деревушки, среди самых разнообразных и разноцветных полей, разбросанных, как ковер, горящий на солнце прихотливыми пятнами во всех направлениях. Кое-где выделялись между ними небольшие перелески, а на горизонте тянулся лес едва заметной тонкой темно-синей полосой. Даль необъятная, теряющаяся в синеватой дымке, простор и покой… Только где-то, далеко в долине, изредка пробегали поезда, расстилая за собою длинную белую гряду клубящегося дыма и далеким протяжным свистком нарушая тишину точно застывшего в безмолвии края…

Кое-как поправивши дом Красноленского, прежде чем основать школу, я за год до нее устроила во Фленове летние курсы плодоводства, садоводства и огородничества для сельских учителей под руководством профессора Регеля. С осени он приехал в Талашкино, дал нам все необходимые указания, как разбить фруктовый сад, как взрыхлить землю, насадить известное количество саженцев, приготовить гряды и т.д. К весне же, когда все прижилось и было готово все, что надо, он приехал читать свои лекции. Слушатели состояли из народных учителей по выбору смоленского инспектора народных училищ, рекомендовавшего наиболее способных, интересующихся новым делом людей, желавших расширить свои познания. Их было 28 человек, и они очень ретиво принялись за дело, так что профессор Регель вполне удачно провел свой курс теоретически и практически.

Среди учителей были люди, уже давно служившие школьному делу, опытные, отцы семейств, в том числе Николай Гурьевич Панков, казавшийся очень дельным человеком. Выбор мой остановился на нем, и я пригласила перейти в мою школу его и жену в качестве помощницы.

Результаты моих курсов не пропали даром. Через год профессор Регель объехал всех учителей, прослушавших его курс, и убедился в несомненной пользе, принесенной его уроками. Некоторые из учителей оказались очень способными и успешно применили к своей местности приобретенные знания и, так как при некоторых школах имеется школьная земля, развели на ней сады, огороды, послужившие хорошими примерами для крестьян.

В скором времени во Фленове, вместо покривившихся и ветхих построек, выросло хорошее школьное здание с просторными классами, богатой учительской и ученической библиотекой и разными учебными пособиями. Рядом со школой я построила общежитие на двадцать человек, с комнатой для дядьки, удобной столовой и светлой кухней, чтобы ученики могли, по очереди дежуря в ней, сами следить за доброкачественностью провизии. На одной линии с общежитием расположилось длинное здание, состоящее из четырех квартир, для управляющего школой, преподавателей и сторожа, прилегающее одной стороной к старому липовому саду, по склону которого была расположена пасека, наблюдательный павильон со стеклянным учебным ульем, весами для наблюдения ежедневного взятка и картограммами. Сад, огород и фруктовый питомник были разбиты уже при Регеле.

Вначале я просто открыла министерскую двухклассную школу с элементарным курсом по сельскому хозяйству. Так как типы существовавших сельскохозяйственных школ были очень дороги и не под силу частному лицу, то по примеру бежецкого ремесленного училища нам захотелось выработать самим новый тип сельскохозяйственной школы, и для этого мы принялись составлять ее план и устав. Когда, после многих усилий, нам удалось, наконец, выработать нечто удовлетворившее нас, мы послали его в министерство для утверждения, но, пока он будет там валяться по всем столам и шкафам, зная по опыту, сколько на это потребуется времени, не дожидаясь утверждения, принялись за занятия.

Вообще для низшего сельскохозяйственного образования в то время не было сделано решительно ничего — дело было новое. Не существовало даже никаких руководств, и мне пришла мысль за лучшее сочинение по этому вопросу назначить две премии — в тысячу и пятьсот рублей, — в надежде, что ученые агрономы и практики заинтересуется и выработают какое-нибудь практическое руководство и тем облегчат эту новую задачу. Но, к стыду этих господ, прошло более десяти лет, прежде чем появилась первая книжка по этому вопросу, которой была присуждена вторая моя премия в 500 рублей. Это равнодушие ясно свидетельствует о том, что у нас теоретиков еще, пожалуй, найдется, но практиков нет, в чем я впоследствии и убедилась горьким опытом.

Заведующим школой я пригласила Панкова, одного из учителей, прослушавших у меня курс Регеля, а кроме него еще агронома Андрея Ивановича Завьялова, окончившего Петровскую академию, для преподавания по сельскому хозяйству.

Наконец школа была готова, и я назначила день для приема учеников. Уже спозаранку во Фленово собралась целая толпа баб и мужиков, таща за собой вереницы ребятишек всех возрастов, девочек и мальчиков. Вдоль заборов расположились телеги с семьями в ожидании молебствия. Пришли бабы с пятью-шестью сиротами, прося меня взять их, как они говорили: "совсем, навеки". Да, времена уже были не те — не только не приходилось уговаривать родителей отдавать детей в школу, но, напротив, не хватало вакансий, чтобы принять всех желающих.

В приеме я руководствовалась тремя соображениями: дети должны быть действительно сиротами, непременно Смоленской губернии и даже предпочтительно Смоленского нашего уезда, ближайших деревень и, наконец, не моложе девяти лет. Крестьянский ребенок только с этого времени начинает сознавать себя. Я как-то спросила одного мальчика во время приема:

— Ты молиться умеешь?

— Ага.

— А креститься умеешь?

— Ага.

— Ну-ка, перекрестись. — Мальчик поднял обе руки и, сложив пальцы крестным знамением, остановился в недоумении, которой рукой креститься.

В день открытия, ровно в десять часов, мы большой компанией приехали в школу к молебну. С нами был г. Сигма, корреспондент "Нового времени", приехавший в Талашкино по каким-то делам князя. Его очень заинтересовало это зрелище.

По окончании молебствия и водосвятия в новых зданиях я раздала ребятишкам бубликов и пряников, так как многие пришли издалека и встали очень рано. В эту минуту подошли ко мне маляры, работавшие в школе, и стали просить на чай. Поодаль стоял грязный, замызганный, но славный кудрявый мальчишка, с усталым, симпатичным лицом, по-видимому их подмастерье. Один из маляров, расхрабрившись, и говорит мне:

— Ваше сиятельство, вот тут у нас остался на шее мальчик, сирота. Мать его на Ходынке пропала[50]. Четыре месяца, как о ней ни слуху ни духу… Теперь зима настает, нам его все равно не держать, расчета нет. Не возьмете ли вы его в школу?