Лоуренс Грин - Острова, не тронутые временем

• Название: Острова, не тронутые временем
• Автор: Лоуренс Грин
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1972

Книга представляет собой подлинную энциклопедию разнообразнейших сведений об островах, протянувшихся с севера на юг вдоль побережья Африки, многие из которых (Ассеншен, Сан-Томе, Принсипи, Гомера) почти не известны советскому читателю. Автор сам побывал на этих островах и пережил там много приключений.

---

Лоуренс Грин Острова, не тронутые временем

И цель моя, покуда жив,
Плыть на закаты, умывая
Все звезды Запада. Быть может,
Огромный вал меня проглотит...
Быть может, достигну я Счастливых Островов
И там великого увижу Ахиллеса.

А. Теннисон (перевод А. Эппеля)

Глава первая Остров прокаженных

Все ленивые люди в этом мире, и я в том числе, почему-то крайне неравнодушны к чарам одиноких, затерянных в океане островов. Стоит только отыскать для себя подходящий остров, и вам уже кажется, что настало время распроститься со своим прошлым и начать новую жизнь вдали от раздражающего нас и полного докучливых забот большого города. Если вы разумно выберете себе место уединения, то можете без особых трудов и хлопот прожить там остаток жизни. Идеальный остров нашей мечты — это место, где не нужно работать совсем, за исключением мелких необременительных обязанностей, с готовностью выполняемых для какой-нибудь очаровательной спутницы — компаньонки по уединению.

Признаюсь, однако, что я лично частенько тяготился такого рода добровольным отрешением от мира и не раз ретировался из таких уединенных мест на мою цивилизованную прибрежную равнину[1]. По своему характеру я скорее перелетная птица, чем отшельник на далеком острове. Имея возможность всегда жить там, где мне хочется, я тем не менее всегда предпочитал оставаться горожанином.

Так, например, несколько лет назад я внезапно прервал серьезную работу и добровольно изгнал себя на месяц на остров Наполеона — Святую Елену, приютивший немногих счастливцев, которые живут там все время; но только там я в полной мере почувствовал, что потерял большую часть тех рабочих стимулов, которые вдохновляли меня в городе, — улицы, библиотеки, ежедневные газеты, кино и театры, старые друзья. И я продолжаю тяготиться добровольным отрешением от мира, когда на меня, как говорят, «находит» вдохновение.

Как ни странно, но первым местом, которое надолго расположило меня к себе, оказался островок, где живут прокаженные — люди, навеки оторванные от здоровых жителей земли.

Это произошло за несколько лет до первой мировой войны, в пору моего ученичества, когда я, еще мальчишка, посетил остров Роббен. Все, кто когда-либо путешествовал по морю, направляясь к Южной Африке, знают этот низкий песчаный остров у входа в Столовую бухту, конфигурацией напоминающий кита с маяком на спине.

Никто из многочисленных жителей Кейптауна никогда не был на острове Роббен, хотя единственное препятствие к такой экскурсии — семь миль моря (чаще всего, правда, весьма неспокойного) от города до острова. В прошлом Роббен использовался как концлагерь для осужденных, потом там были сумасшедший дом и больница для прокаженных, а под конец стал укрепленной военной крепостью, «Южным Гельголандом»[2]. Мне нравится старый остров Роббен, и могу вас заверить, что многие прокаженные долго тосковали по своему дому-острову, когда на материке, в тысяче миль от моря, была построена для них новая, превосходная больница.

Впервые я посетил остров по приглашению одного из тамошних врачей — друга нашей семьи. Местечко, надо сказать, пользовалось мрачной репутацией, и я бы, возможно, отказался, если б не этот самый доктор, который настойчиво советовал мне отбросить ненужные мысли о «заразных микробах» и брать всегда пример с прокаженных, которых даже тяжелая болезнь не лишила способности радоваться жизни.

Сначала остров Роббен показался мне довольно романтичным. Я увидел изъеденные прибоем скалы, о которые разбился голландский корабль «Дагераад» с сокровищами. Золото все еще лежало на дне моря, ласкаемое длинными прядями ламинарий[3]. Один из берегов острова, «Свалка», получил свое название из-за многочисленных обломков затонувших кораблей — ржавого железа, паровых котлов, остатков мачт, люковых решеток и разбитых спасательных буев, — нашедших здесь свою кончину.

Кораблекрушения вносят в монотонную жизнь острова какое-то разнообразие: пропал австралийский лайнер, и потом месяцами море выбрасывало на отмели дорогие ковры, меха, одежду. Прокаженные вскрыли огромные бочки — в них еще сохранился ром, — и искушение было столь велико, что мало кто избежал соблазна...

После кораблекрушения одного из них привели к комиссару и предъявили обвинение в краже груза.

— Признаю себя виновным, — с готовностью заявил нарушитель, — но как поступили бы вы на моем месте, если бы вам досталось сразу столько виски?

Первый в жизни бокал шампанского я поднял на острове в доме доктора. Перед первой мировой войной жизнь здесь была так дешева, что многие медицинские работники, получая семьдесят-восемьдесят фунтов в год (их обеспечивали жильем и бесплатным питанием), сумели скопить достаточно денег для того, чтобы жениться. Баранина стоила тогда пять пенсов за фунт, самая лучшая говядина — четыре с половиной пенса, а почки — пенни за штуку. К этому можно добавить даровую рыбу, диких кроликов, перепелов и куропаток. Виски продавались за пять шиллингов бутылка, кварта французского шампанского стоила шесть шиллингов, а пиво — три с половиной пенса.

Дважды в месяц островной пароходик превращался в «торгово-экскурсионное судно» и увозил на целый день больничный медперсонал в Кейптуан за необходимыми покупками. Во многих домах острова тихих помешанных использовали в качестве слуг. Если ваш сад или огород нуждался в уходе, то вы могли попросить для этой цели заключенного у начальника тюрьмы и бедняга старательно выполнял бесплатно любую работу.

Мои воспоминания об острове Роббен не ограничиваются, конечно, только впечатлениями школьных лет. В последующие годы, когда у меня уже появилась собственная небольшая яхта, я добился официального разрешения беспрепятственно посещать остров прокаженных и провел там не одно воскресенье. Я помню Роббен в «лучшие времена», когда в поселке было пятьсот сумасшедших и тысяча прокаженных; обслуживающий персонал с членами их семей насчитывал более пятисот человек, в тюрьме же содержалось около ста заключенных. Не раз приходилось мне гулять по пустынным улицам поселка, когда остров уже был совсем покинут людьми (кроме трех смотрителей маяка), и при этом ловил себя на мысли, что скучаю по знакомым лицам.

Прокаженным разрешалось передвигаться по большей части острова в дневное время без всяких ограничений (лишь четверть его была для них запретной зоной). Многие больные ловили рыбу у скал, и им порой удавалось заполучить редчайшие экземпляры морской фауны, например великолепных капских омаров. Тем же, кто изъявлял желание работать, платили небольшое жалованье. Мужчина-прачка и портной зарабатывали по два фунта в месяц, пастух — один фунт, швея — десять шиллингов. Помощниками поваров, слугами, санитарами, садовыми рабочими и малярами, как правило, были прокаженные.

Болезнь на время оставляет некоторых прокаженных. Тогда они уже не опасны для окружающих. Таким больным разрешают вернуться домой, однако многие из них просят оставить их на острове.

В былые дни ремесла на Роббене всячески поощрялись; прокаженным разрешалось строить себе отдельные хижины, если им этого хотелось. На острове для такого строительства было достаточно материала — выброшенные морем останки погибших кораблей. Прокаженные гуляли до десяти вечера, после чего всех их обязывали возвращаться в больничные палаты или каморки-кубрики, то есть отгороженные закутки в общих барачных спальнях.

И все же жизнь их была в целом довольно однообразной; некоторые признавались, что тоска по дому действует более разрушительно, чем сама болезнь. Больные-крестьяне — а таких здесь большинство — никак не могли понять, почему им не разрешают здесь заниматься сельским хозяйством.

На острове существовал специальный полицейский отряд из двадцати человек, в обязанности которого входило: днем следить за порядком в бараках, а ночью патрулировать берега, скалы и отмели. Но, несмотря на бдительность полицейских, прокаженные время от времени убегали. Труднее всего было построить лодку так, чтобы не выдать своих планов. Остров Роббен — не Алькатрас[4], и у каждого из его обитателей всегда был реальный шанс незаметно спустить на воду лодку и темной ночью добраться до пустынного материкового побережья в четырех милях от острова. Но беглецов после кропотливого многонедельного труда, потраченного на сбор и обработку плавника — остатков кораблекрушений — и припрятывание кусков брезента и парусины, обнаруживали и вылавливали.

Так, однажды четверо прокаженных, приложив бездну труда, построили себе дозволенную законом хижину, но с тайным подкопом. Они спокойно работали, и никто ни о чем не догадывался до тех пор, пока один из них не совершил роковой ошибки, похваставшись своим «изобретением» перед кем-то из непосвященных. Полиция вскоре узнала про тайник.