Николай Японский (Касаткин) - Дневники 1870-1911 гг.

• Название: Дневники 1870-1911 гг.
• Автор: Николай Японский (Касаткин)
• Жанр: Религия

По благословению митрополита Токийского и всея Японии Даниила

«Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидающая моего прихода с букетом в Руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе, и все обновится... Тогда я был молод и не лишен воображения, которое рисовало мне толпы отовсюду Некающихся слушателей, а затем и последователей Слова Божия, раз это Последнее раздастся в Японской стране».

ISBN 978-5-7435-0274-9 . © ООО СПИФ «Библиополис», оформление, 2007

---

9 апреля 1880.

Среда 6-й недели Великого Поста

<...> Нездоровится. Думается все о делах Японии. Дневник этот и пишется, чтобы в Японии потом напоминать, что в Россию — нечего желать, что хорошо там, где насущное дело. Впрочем, дневник ведется только до Японии — там нельзя будет делать это (дневник все-таки отнимает несколько мысли и времени, и притом досужного, когда именно час успокоиться, обдуматься, то есть озираться вперед и назад в интересах немедленного же дела, — а тут час целый припоминай подробности бывшего за день и пиши). Нет, в Японии не до этого будет, там все время и силу — а насущную службу. Японией мы, миссионеры, дороги России (вижу теперь, как дороги, на собственном опыте — на ласках, в таком изобилии встречаемых) — нужно же ценить это и расплачиваться честно с Россией. Да поможет Бог! Часов в двенадцать приехал отец Иоиль. Отправились к Латышеву; принял весьма ласково и смиренно; все говорил: «Так точно», семейство все подвел под благословение — а пожертвовал всего сто рублей; отец Иоиль несколько в смущении. Даром держал долго Латышев, пропустил я визит ко мне Дмитрия Алексеевича Хомякова, который был без меня, потому что я опоздал вернуться к двум часам. Когда мы с Преосвященным Алексием доканчивали обед, сказали, что ко мне прибыл князь Николай Петрович Мещерский, Попечитель Учебного Округа. Спустился вниз и принял его; потом отправился на Угрешское Подворье к отцу Пимену — еще болен икотою; весьма умный старик; надеется, что я в Москве соберу потребное на Храм и Училище. Пришел Александр Алексе- ич (Нейдгарт, кажется), которого я видел десять лет назад у графа А. П. Толстого; очень похож на нашего барона Розена, только волоса светлей. Отец Пимен напал на него, чтобы он советовал графине Анне Егоровне Толстой пожертвовать недостающие теперь на Храм двадцать восемь тысяч. В Страстной монастырь — посоветоваться, когда служить. Матушка Евгения и что при ней приняли совершенно как родного; мать Евгения просто засуетилась от радости и забыла, что у нее очки надеты. Служить просили у них на Второй День Пасхи, Позднюю Обедню. В семь часов — к КНЯЖН6 Варваре Николаевне Репниной. Были ее воспитанница, еще дама, еще Анна Христофоровна, еще доктор, желавший познакомиться. С интересом слушали о Миссии. Я просил княжну похлопотать у ее приятельницы, Анны Егоровны Толстой, чтобы пожертвовала на Миссию — обещалась. <...>

11 апреля 1880.

Пятница 6-й недели Великого Поста

<...> В одиннадцать часов отправился к адмиралу Ивану Семеновичу Унковскому, согласно записке Ивана Сергеевича Аксакова. В первый раз видел этого человека, так известного в Японии, особенно в Нагасаки. Видно, что любит Японию и что добряк; лицо — простое, приветливое; большая лысина; здесь же был его брат — генерал, по-видимому; и жена — молодая и красивая; рассказывал, как японцы сделали ему модель судна, где — и царапины на машине, и прочее. <...>

12 апреля 1880. Лазарева Суббота

Утром, пересчитавши деньги, нашел, что собрал немножко более пяти тысяч рублей; да у Василия Дмитриевича Аксенова четыре тысячи, итого — девять тысяч. Эти деньги — заимообразно отослать на Миссию отцу Анатолию, пока выдадут положенные с первого января из Государственного Казначейства и Миссионерского Общества. Отправился к Аксенову, чтобы перевести девять тысяч в Петербург на имя Феодора Николаевича Быстро- ва. Они с братом говели и только что приобщились; застал у него приходского их священника (зятя отца Гавриила Сретенского) и дьякона и кого-то из Риги, ораторствовавшего против немцев, — кажется, тоже сборщик на что-то. Рассердили, что все — с дивана и в даль. Ну, что это! Как будто Архиереем для того делается человек, чтобы от него все бегали! Пришел еще какой-то оратор, кажется Пороховщиков, — может, и хороший человек, но хвастун и все скромно о себе. Аксенов взял вексель на девять тысяч сегодня же доставить мне для пересылки в Петербург. От него — в Воздвиженский Монастырь (предоставленный для помещения духовенству Успенского собора; монашествующих совсем нет), к Протопресвитеру Михаилу Измаиловичу Богословскому. По дороге видел вербный базар — у стен Кремля: множество вербы на возах и на руках у мужиков и баб, а также брусничнику, который примешивают для зелени в пучки; цветы к вербам продавались в лавчонках под навесами; кстати, и другие лавчонки, с баранками, ситцем и прочим, явились. В Петербурге — иначе; там — верба с херувимами, как-то казистее и щеголеватее, зато здесь — проще и задушевнее. <...>

13 апреля 1880. Вербное Воскресенье

Перед отправлением на служение Преосвященный Алексий принес и заставил взять в подарок голубые шелковые четки — «праздничные», мол, а с черными нельзя сегодня. За семь минут до девяти поехали в Успенский собор в Кремле. Встречали не с крестом, одевали не на главной кафедре, а ступенью ниже ее, во время Апостола сидели не на Горнем месте, а ниже; все это по-тому, что Успенский собор — Патриаршая Кафедра, или теперь Кафедра всего Святейшего Синода, когда он весь здесь бывает (как при коронации), тогда — Господин собора. Пред служением прикладываются, кроме местных икон, к мощам Святых Петра и Филиппа. Народу был полон собор; сослужащие — Архимандрит Николай, Протопресвитер Михаил Измаилович Богословский и два священника. Протодиакон — плохенек, не по собору и не но москвичам. При воспоминании о Святителях, служивших в сем соборе, особенные чувства наполняют душу. По окончании Литургии Златоуста и Молебна — Царского, при выходе, народ хлынул под благословение; но пришлось благословить не больше сотни людей — полиция, очищая дорогу, скоро вывела к выходу и усадила в карету; было без двадцати минут двенадцать часов. Недовольство мучило, что не удовлетворил религиозному чувству народа, и досадно было, что такая давка, до безобразия, произошла; собственно, следовало бы мне устранить полицию, сказать несколько успокоительных слов народу, остановиться на амвоне и благословлять. <...>

5 мая 1880. Понедельник

День — дождливый. Тоска. Надоело быть сборщиком. Целый день был дома, и сегодня — последний, в который обязан был сидеть дома с семи до девяти утра и с двух до пяти после полдня, по обязательству в газетах, — для сбора. Приходили разные и приносили разное — иконы (ученица Сорокина, Вяземская), облачения (она же), утварь (дароносица для отца Сакая от княги-ни Мещерской), большая икона от Перфильевой, губернаторши, икона от столетнего старца и прочее. Отец Зернов привез вчера собранные деньги; дети княгини Мещерской — двести рублей от какого-то Нечаева и цветов. Написал прошение в Совет Миссионерского Общества, чтобы выдавали двадцать три тысячи восемьсот рублей серебряными рублями, а не кредитными, и отвез к Преосвященному Амбросию; сегодня вечером у него — собрание Совета Миссионерского Общества, приготовительное пред Общим Миссионерским собранием. Преглупое положение мое — просил серебряными рублями и думал, что дали серебряными, а дали кредитными! И как это вышло, Аксенов или Покровский виноват, — не разберешь. Так как завтра служить в Успенском соборе, по случаю рождения Николая Александровича, то отстоял Всенощную дома. Но что за скука, наконец, в России! Как бы хотелось все разом бросить и уехать в Миссию! Комната моя завалена пожертвованиями, но ценного и истинно нужного — немного.

186 Святитель Николай Японский

7 мая 1880. Среда

Утром разбудили в шесть часов к Утрени, ибо сегодня нужно служить в Малом Вознесенье, на Большой Никитской, у отца Гавриила Григорьевича Сретенского — день памяти его сына (записано восьмого мая вечером). Отец Гавриил в церкви встретил с волнением, речью, в конце которой было: «Благословен грядый во Имя Господне». Я мало слушал, а обдумывал, что сказать в ответ. Так, должно быть, и все, которых встречают речами и которые на них отвечают. Я стал говорить в ответ — и не только не волнуясь, а, напротив, уж слишком спустя рукава; во время речи даже стал мечтать о чем-то. Японская кафедра уж слишком приучила не стесняться публичным говорением. После Обедни — панихида о рабе Божием Петре, сыне отца Гавриила. После у него — поминки (блины и прочее). За столом, между прочим, — тесть отца Гавриила, магистр, священник, и его двое малюток, дети дочери отца Гавриила, которую я знал десять лет назад. Бедный вдовец! Недаром он всегда угрюм, и бедные дети! С Преосвященным Алексием — на экзамене на Арбате, в школе Катерины Николаевны Самариной. Девочки, нисколько не робея, превосходно отвечали. Новая метода — учение всех уроков со слов учителя, а не из книги (учитель рассказывает раза два, за ним — лучшие ученицы, и так далее; книга дается больше для имен только). Прекрасные результаты — самообладание, всегда настроенное внимание, складность речи. Экзамен русского языка. Запись в книге на память. Осмотр рукоделья и рисованья, причем мы с Преосвященным Алексием получили от Катерины Николаевны по дюжине платков на память с метками учениц. Превосходный обед. Осмотр приюта старушек во втором этаже — четыре комнаты. Дома встретила фура с иконостасом из Новодевичьего монастыря. Догодили! Куда девать! Не спросясь прислали! Преосвященный Алексий посоветовал «забыть» здесь этот подарок. Маленькие КНЯЗЬЯ Мещерские, Александр и Петр, принесли дароносицу для отца Павла Савабе и кадило для архиерейского служения. Голова что-то разболелась, и ко Всенощной не мог идти, а лег отдохнуть; после позвали к Преосвященному познакомиться с графом Толстым, автором «Русской Церковной Истории». Собрали в Вознесе- ньи двести двадцать один рубль сорок восемь копеек.