Дэвид Гранн - Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления

• Название: Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления
• Автор: Дэвид Гранн
• Издательство: КоЛибри, Азбука-Аттикус
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-01911-9

Недостает в наше время людей, обладающих логикой и проницательностью Шерлока Холмса, — об этом красноречиво свидетельствуют собранные в этой книге криминальные истории, — но расследования знаменитого сыщика по-прежнему будоражат умы наших современников. Находятся и те, кто не сомневаются в его реальности, а Конан Дойля считают лишь его летописцем. Быть может, исчезнувшие рукописи писателя помогут разрешить эту проблему?

Попытка разгадать тайну пропавшего архива стоила жизни Ричарду Ланселину Грину, поклоннику и исследователю творчества Конан Дойля.

---

— Я не чувствую себя бизнесменом, — признался он интервьюеру. — Я всю жизнь мечтал об академической карьере.

Отличник и медалист, он поступил в университет города Вроцлава и учился там с 1992 года по 1997-й. Он запомнился преподавателям как один из самых блестящих студентов. Накануне экзаменов, когда его товарищи корпели над учебниками, Бала отправлялся на пьянки и гулянки, а на следующий день, растрепанный, дышащий на экзаменаторов перегаром, являлся в университет и без усилий получал высшие баллы.

— Один-единственный раз я решил гульнуть вместе с ним, так на экзамене чуть не сдох, — вспоминал его бывший соученик и близкий друг Лотар Разинский, ставший впоследствии преподавателем философии в одном из высших учебных заведений Вроцлава.

Беата Серочка, бывший преподаватель Балы, подтверждает, что юноша был «ненасытен в учебе и обладал пытливым и мятежным умом».

Бала часто навещал родителей в небольшом городе Чойнове под Вроцлавом и каждый раз привозил с собой огромные стопки книг — полки тянулись вдоль стен коридоров, книгами был забит даже подвал. В ту пору польские университеты только-только избавлялись от многолетнего засилья марксизма, и Балу интересовало совсем другое: система Людвига Витгенштейна, который видел в языке некий вид социальной деятельности. Бала называл Витгенштейна своим учителем. Он также нередко повторял провокационные высказывания Фридриха Ницше: «Фактов не существует, есть только их интерпретации», «истина — это иллюзия, от которой мы забыли избавиться».

Эти мятежные высказывания казались особенно привлекательными после того, как рухнул Советский Союз и началось повальное разоблачение коммунистической идеологии и истории.

— Закат коммунизма — это гибель одного из величайших мегаповествований, — сказал мне в личной беседе Бала, перефразируя высказывание постмодерниста Жана Франсуа Лиотара.

В письме другу по электронной почте Бала призывал его: «Перечитывай Витгенштейна и Ницше — по двадцать раз каждого!»

Отец Кристиана, Станислав, всю жизнь проработавший сначала на стройке, а потом водителем такси («Я простой, необразованный человек», — говорит он о себе), гордился академическими успехами сына, но порой ему хотелось выбросить к черту его книги и заставить сына «поработать вместе с ним в саду». Станислав регулярно отправлялся на заработки во Францию, и летом Кристиан неоднократно ездил вместе с ним, чтобы заработать себе на учебу.

— Он таскал с собой полные чемоданы книг, — рассказывал Станислав. — День напролет работал, а потом всю ночь до света читал. Я уж над ним подшучивал: мол, Францию он тоже изучает по книгам, по сторонам и не смотрит.

Бала всерьез увлекся французским постмодернизмом, идеями Жака Деррида и Мишеля Фуко. В особенности его заинтересовала следующая мысль Деррида: язык слишком нестабилен и неспособен зафиксировать истину; более того — индивидуальность человека также представляет собой податливый и изменчивый продукт языка. Бала написал курсовую работу, посвященную американскому философу Ричарду Рорти, который прославился следующим парадоксом: «Истина — это способность убедить равных себе».

Бала подгонял этих мыслителей под себя, выдергивая по словечку там и тут, перевертывая, даже искажая смысл, пока ему не удавалось превратить их в предтечей своих собственных радикальных идей.

В то время Кристиан Бала забавы ради сочинял мифы о самом себе, придумывал какие-то приключения в Париже, роман с однокурсницей и убеждал друзей, что все это — чистая правда. «Чего он только о себе не рассказывал! — вспоминает Разинский. — Идея его заключалась в том, что если он расскажет свое вранье приятелю, тот — другому, а другой — третьему, то в итоге выдумка станет правдой, ибо обретет существование в языке». Разинский сказал, что Кристиан придумал даже специальный термин для этого явления: «мифокреативность».

В конце концов друзья уже не могли толком отличить истину от лжи в его рассказах, отделить вымышленную личность Кристиана от подлинной. В очередном электронном послании Бала провозгласил: «Если я задумаю писать автобиографию, она будет целиком состоять из мифов».

Такой вот enfant terrible в поисках «пограничного опыта», как называл это Фуко. Бала хотел до предела раздвинуть рамки языка и человеческого существования, вырваться из тюрьмы лицемерных и гнетущих, по его выражению, «истин» европейского общества, в том числе отменить табу, связанные с сексом и наркотиками.

Фуко экспериментировал с гомосексуальным садомазохизмом — Бала принялся поглощать сочинения Жоржа Батая, который поклялся «уничтожать все системы» и даже допускал — по крайней мере теоретически — возможность человеческих жертвоприношений. В круг чтения молодого человека вошли сочинения Уильяма Берроуза, который проповедовал использование языка таким образом, чтобы «ликвидировать слова», и маркиза де Сада, вопрошавшего: «О человек! Кто ты такой, чтобы судить, что хорошо и что дурно?» Бала похвалялся пьяными визитами в бордели и вообще своим нежеланием противиться искушениям плоти. Друзьям он заявлял, что послал к черту все «условности» и «способен на все».

— Я проживу недолго, но зато проживу ярко! — восклицал он.

Многим эти заявления казались смешными, достойными разве что подростка; других они буквально завораживали.

— Он говорил, что перед ним не устоит ни одна женщина, — вспоминал один из приятелей.

Для самых близких эта похвальба оставалась не более чем игрой. Бывшая преподавательница Кристиана Серочка утверждала, что на самом деле Бала оставался «добрым, деятельным, прилежным и принципиальным». Его друг Разинский подтверждает:

— Кристиану нравилось представлять из себя эдакого ницшеанского супермена, однако любой, кто был с ним знаком, понимал, что это просто игра, как и его затеи с языком.

Вопреки своим россказням о распутстве, Бала в 1995 году женился на Стасе, которую любил еще со школы. Стася не закончила школу, работала секретарем, и язык и философия интересовали ее крайне мало. Мать Кристиана возражала против этого брака, считая девушку неровней сыну.

— Я просила хотя бы подождать, пока он закончит учебу, — вспоминала она.

Однако Бала настоял: он, мол, должен позаботиться о Стасе, которая всегда была ему верна. В 1997 году у них родился сын Каспер. В том же году Бала с высшими оценками закончил университет и тут же поступил в аспирантуру. Он получал стипендию, но этого было недостаточно для содержания семьи, поэтому вскоре Бала ушел из аспирантуры и открыл свой бизнес — химчистку. В документальном фильме о новом поколении польских бизнесменов Бала с горечью заявил:

— Реальность дала мне под зад коленкой, — и печально продолжал: — Когда-то я мечтал рисовать граффити на стенах, теперь я их смываю.

Бизнесмена из него не вышло. Коллеги отмечали: Бала не инвестировал доходы в расширение бизнеса, а попросту тратил их. В 2000 году он объявил о банкротстве, тогда же распалась и его семья.

— Главной причиной стали женщины, — признавалась позднее его жена. — У него все время были романы.

Расставшись со Стасей, Бала махнул на все рукой и эмигрировал сначала в США, а оттуда в Азию, где подрабатывал, преподавая английский и дайвинг.

В это время он вплотную засел за книгу «Амок», которая должна была стать воплощением всех его идей.

Это была своего рода современная версия «Преступления и наказания». В романе Достоевского Раскольников убеждает себя в том, что он — высшее существо, которое вправе само устанавливать законы, в результате чего убивает жалкую старушку-процентщицу. «Тысяча добрых дел перевесит одно незначительное преступление» — примерно так рассуждает Раскольников.

Если это было чудовище эпохи модернизма, то Крис, герой «Амока», стал чудовищем постмодернизма. Он отвергает не только существование высшего существа («Бог, если б ты существовал, ты бы полюбовался, как выглядит сперма с кровью»), но также и существование истины («Истина формируется в процессе рассказа»). Один из его персонажей признается, что уже не знает, какая из сконструированных им личностей является подлинной. Крис заявляет: «Я отличный лжец, ведь я сам верю в свою ложь».

Не связанный никакими нормами — моральными, научными, историческими, биографическими, юридическими, — Крис пустился во все тяжкие. После того как жена уличила его в измене с ее же подругой и ушла от него (по крайней мере, говорил Крис, он «избавил эту женщину от иллюзий»), он беспрерывно менял партнерш и экспериментировал в сексе — от группового до садомазохизма. Отвергая всякого рода условности, Крис волочился за самыми уродливыми женщинами — «они реальнее, они более живые». Он пьет без меры, ругается и кощунствует, чтобы, как сформулировал один из его персонажей, раздробить язык в прах, «вывернуть его так, как никто никогда еще не выворачивал».