Лазарь Карелин - Даю уроки

• Название: Даю уроки
• Автор: Лазарь Карелин
• Жанр: Русская классическая проза

Читателю хорошо знакомы романы Лазаря Карелина "Змеелов" и "Последний переулок". Кроме них в книгу входит и новый роман - "Даю уроки", заключающий эту своеобразную трилогию. Автор верен главной своей теме: утверждению высоких нравственных норм нашей жизни, духовному разоблачению приобретательства и приспособленчества.

---

- Не угадали, Петр. Я схожу в Красноводске.

- Вон как! Да там же сейчас сто градусов в тени! Причем, замечу, тени нет.

- И все-таки схожу именно там.

- Так, так... Значит, вы еще загадочней, чем я думал. Но все-таки Калиновский?

- Все-таки Калиновский.

- Княжеский род, что ни говори?

- Что ни говори. Мама утверждает, что Калиновские были знатнейшими шляхтичами в одном ряду с Вишневецкими и Потоцкими.

- Да... Но "Омега" не из шестнадцатого века, как я полагаю?

- Тогда вроде этой фирмы еще не было.

- В том-то и дело! Так вы в командировке здесь? И вас погнали в такую наижарчайшую пору? Экстренный случай? Угадал, вы - ревизор?! Ловите жуликов?! Сейчас это модно. Ловят и ловят! Что, в Красноводске какой-то торгаш крупно попался? Вы уж простите меня, что я допытываюсь... Профессия! Сюжетики! Судьбишки! Вот ваша "Омега" - это уже сюжетик. Нет, не ревизор? Да, не похожи, это я так, не подумавши ляпнул. Режиссер? Актер? Тогда бы я вас знал. Все дело в том, дорогой Ростик, ох, простите, что я так, по-приятельски, все дело в том, что если я кого-то хоть раз углядел своими глазками, то это уже навсегда, как фотография. А я вас где-то да углядел. И вот томлюсь, хочу вспомнить. И к тому же "Омега"... Не признаетесь? Не раскроете инкогнито?

Но тут Знаменского выручил радио-женский голос, уведомляющий пассажиров, следующих до Красноводска, что самолет идет на посадку и необходимо пристегнуть ремни.

- Пойду к своему шефу, - сказал, поднимаясь, Знаменский. - Он в первом салоне.

- Сбегаете? Допек я вас? - Сушков поднялся, протянул руку, морщинками бывалыми применьшив и без того маленькое и прелюбознательнейшее свое личико. - Простите, молю, но - профессия! А мы еще встретимся! Пароль донер! Нес па?

- Мэй би, мэй би... - подхватив сумку, Знаменский быстро пошел по проходу. Ну и духота в этом самолете! Взмок весь. И уши заложило. Самолет круто шел на посадку. В окошечках замелькала синева, изумительная синева. Это было Каспийское море. Не поверилось, что там, внизу, тоже злобствует зной. Синева эта его утешила, ободрила.

17

Позади прибрежная скалистая гряда, - в скалы, теснимый морем, и врезался этот город, - позади немыслимое хитросплетение труб громадного нефтеперегонного завода, позади эта чужедальщина для глаз, будто ты где-то вблизи Эр-Риада или Эль-Файюма, и вот уже сидят они в гостиничном ресторане, где никакой чужедальщиной и не пахнет, разве что запах остывшего бараньего жира укоренился тут, а запах этот не из самых приятных. Но на столе перед ними большой графин с мутновато-белым напитком. Это - чал.

- Вот мы и в государстве Чал! - наливая в пиалушку этот мутноватый, жидко изливающийся напиток, провозгласил Самохин. Он осторожно приблизил к губам пиалушку, испил, страшась, коротко сглотнув, и замер, ожидая мгновенной смерти или мгновенного исцеления. Но не случилось ни того, ни другого.

- Пейте, пейте, я раздобыл для вас изумительный чал, наисвежайший, от самой красивой верблюдицы! Мне позвонили из Ашхабада и дали указание. Во-первых, показать вам все перспективные курортные места, во-вторых, обеспечить любым транспортом, включая вертолетный, в-третьих, наладить снабжение чалом. Я решил, что "в-третьих" важнее, чем "во-первых" и "во-вторых", ибо через желудок проходят все караванные тропы. Пейте, пейте, наш уважаемый Александр Григорьевич! Смелей, это не девушка! Чал не обманывает!

Кудрявый, весело кругоголовый человек, не шибко молодой, но молодоглазый и улыбчивый, все эти слова произносил с напором, раскатывая в них "р" и сглатывая "л", отчего слова как бы выпархивали из его сочных, смугловато-красных жизнелюбивых губ. Он их встретил в аэропорту, этот человек, торжественно представившийся заведующим всей культурой города порта Красноводск. Он их и сопроводил в лучшую гостиницу города, - а была ли тут другая? - разместил в лучших номерах, в люксах, разумеется, явно проявив душевную тонкость, ибо и шефу и его помощнику он добыл одинаковые номера. Но тут сыграла роль мгновенная симпатия, которую взаимно ощутили друг к другу и он, и Знаменский, совпали их улыбки и отворились их души. Самохин же был сановен, мало доступен, изнутри надут. Роль играл. Нравилось ему быть начальником. Но чал смягчил его. Все-таки врачеваться же сюда прибыл, а врачуясь, мягчают.

- Почему, дорогой Меред, вы особенно подчеркнули, что чал от красивой верблюдицы? - спросил Самохин, еще разок коротко сглотнув. - Разве это имеет значение? - Он поставил пиалу, начал вслушиваться в себя, замерев, полузакрыв глаза.

- Громадное! Наигромаднейшее, уважаемый Александр Григорьевич! - Меред не позволил себе улыбнуться, только на Знаменского скосил лукавые глаза, приятельски чуть-чуть ему подмигнув. - Красивое только и лечит! Возьмем, к примеру, ту же девушку... Какая разница, в конце концов, какое у нее лицо? Если вдуматься! Но мы тянемся к красоте, ибо это главный закон гармонии. А гармония, не мне вам объяснять, уважаемые москвичи, главный закон жизни. Я правильно говорю?

- Вы где учились, Меред? - смеясь, спросил Знаменский. - Не на философском ли факультете?

- Выше, выше поднимайте, дорогой Ростислав.

- Может, в академии общественных наук? - спросил Самохин. - У нас? В Москве?

- Выше, выше поднимайте, уважаемый Александр Григорьевич!

- В инспектуре ЦК? - спросил Самохин, повнимательнее глянув на Мереда.

- Это, конечно, совсем высоко! - Меред почтительно свел ладони. - Но я еще выше учился.

- Ну, брат! - радуясь этому веселому малому, наиграл изумление Знаменский. - Разве есть что выше?

- Есть, дорогой! - Меред выждал, округлил глаза, таинственно понизил голос. - Я у жены учился. И учусь. А она у меня секретарь обкома. - Он развел руки, уронил голову. - Вы знаете, что это за наука - каждый день, каждый день, каждый день? И ночью тоже! Нет, это вам не академия общественных наук! Что академия?! А вообще-то я окончил семилетку и курсы киномехаников.

- Так, так, очень забавно излагаете, - сказал Самохин и позволил себе улыбнуться, тем более что чал, который он потягивал, кажется, начинал завоевывать его доверие. - А теперь определим нашу программу. Я бы хотел прежде всего встретиться с руководством.

- Прежде всего мы встретимся с шурпой, - сказал Меред и молитвенно повел носом. - Слышите благоухание? Несут! Шурпа - это суп, где встретились барашек и козленок. Какой там суп! Это - блаженство! На три пальца огненного жира! Под шурпу можно выпить бутылку водки и никто не заметит, что ты пьян!

- Три пальца жира?! - ужаснулся Самохин.

- А для начала икорка паюсная, рыбка горячего и холодного копчения... Все наше, все дарит нам Седой Каспий! Прошу!

Две официантки с двух подносов сгружали на стол пленительнейшую еду, эти дары Седого Каспия, разом смешавшие свои царственные запахи. Официантки действовали быстро, споро, отмелькали их полные руки, и женщины удалились, отмелькав внушительными бедрами, а на столе, на скучной только что скатерти возникла скатерть-самобранка с яствами.

- Прошу! Скромный завтрак... - Меред даже голову свою круглую и кудрявую вобрал в плечи, таким скромным считал он свое угощение. - На скорую, как в России говорят, руку... Вам что налить, Александр Григорьевич, "кубанскую", "столичную"?

- Но я страшусь жира! Какая там водка?! - Бедный Самохин утратил всю свою сановность. - Мне бы творожку немного...

"Смертельно больной старик..." - вспомнились Знаменскому слова Ашира. И вспомнилась расплавленная площадь перед аэровокзалом, на которой померещился Ашир Атаев. Померещился, не явился. А они вот здесь, слуги его затеи. И чал на столе. Но еще и эта еда замечательная, которая старику страшнее яда.

- Чал все снимет, - сказал Меред. - А страшиться надо только змеиного укуса и предательства друга.

- Из лекций жены? - спросил Знаменский.

- Н-е-е-т! Это народное. Жена меня учит марксизму-ленинизму.

- Да?! - оживился Самохин. - А! Икорки я все же отведаю! Но копченостей - ни за что! И не упрашивайте! Это главные мои враги!

- Главные наши враги - сомнение в своих силах и робость при исполнении желаний! - провозгласил Меред. - Так выпьем же, друзья, чтобы эти враги никогда не мешали нам в ответственный момент!

- Шутник вы, шутник, я гляжу! - Самохин судорожно тер ладони над столом, не решаясь и уже почти решаясь протянуть руку к чему-либо из этих яств. - А! Рюмочку я все же выпью! Крохотульную!

- Чал все снимет, - сказал Меред.

- Да, обучен ты совсем не худо, - сказал Знаменский. - И все жена?

- Зачем про жену спрашиваешь? Нельзя спрашивать про жену! Нет, это еще до нее. Киномеханик - тоже наука. Везде свой человек. Даже грабитель в пути не остановит. Он знает, что человек везет фильм к чабанам. Я прошел большую школу, друзья. Потому я такой веселый, что я такой ученый. А жена, что жена? Я - несчастный человек. Я не могу вас пригласить к себе домой. В туркменском доме хозяин муж. А как я, скажите, могу быть хозяином в своем доме? Нет, конечно, не совсем несчастный человек, но все-таки я немножко неудачно женился. Меня оправдывает только то, что тогда она была всего лишь инструктор райкома комсомола. Выпьем, дорогие москвичи! Мои заботы - не ваши заботы!