Иван Панкеев - Копья летящего тень

• Название: Копья летящего тень
• Автор: Иван Панкеев
• Издательство: Терра - книжный клуб
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02015-Х

В книгу вошли произведения двух отечественных авторов, работающих в разных стилях, но в одном направлении и доказывающих, что славянское воображение способно не только осознать традиции английской «готики», но создать собственный «мягко»-готический роман в России.

---

Большой красный чайник — теткина радость и гордость — как-то по-старчески осел на столе, залитом коричневой заваркой. Трещина струилась по всей окружности, чуть ниже носика…

— Леня, что это значит? — беспомощно оглянулся я на доктора. — Ты ведь только что предупредил… И именно о чайнике…

— Я бы мог назвать еще пяток вещей, и не ошибся бы. Теперь я точно знаю, что нам нужен Михалыч.

Карасев на мою просьбу приехать откликнулся, как всегда, моментально. Он принадлежал к тому типу людей, которые не любят откладывать на завтра то, что им самим интересно сегодня. А в данном случае его интерес был двойным: во-первых, он еще не видел нового моего обиталища (а осматривать чужие квартиры Михалыч обожал, тут же перенимая какое-нибудь решение, планировку, удачный уголок и перенося это в свой дом); во-вторых, ему негде больше было встретиться с Макаровым, ибо особых взаимных симпатий они не испытывали, но как профессионалы были один другому интересны и ревностно следили за публикациями и докладами друг друга.

Карасева мы решили встретить на остановке: дороги он не знал, да и нам оставаться в разрушающемся доме, среди умирающих вещей не очень хотелось.

— Так что же случилось? — спросил я по пути к автобусной остановке.

— Очень похоже на энергетический вампиризм, — задумчиво ответил Макаров и, спохватившись, видимо, вспомнив, что он не на лекции, добавил, — понимаешь, не только человек, но и животные, растения, вещи имеют…

— Биополе? — не выдержал я.

— Да, но биополе, или как его еще называют — жизненное поле, энергетическая оболочка — это лишь одна из составляющих частей ауры. Вокруг каждого человека и каждой вещи есть аура, такое свечение, как корона вокруг солнца. В нее входят и астральное, и ментальное, интеллектуальное поля. Даже мумии имеют свою ауру. Но она почему-то отсутствует у некоторых вещей в твоем доме. Мне так показалось, хотя это и нонсенс. Давай дождемся Карасева, он утверждает, что видит ауру, заодно и посмотрим, все ли он видит…

Михалыч не зря считался классным экстрасенсом или, как его называли проще — магом, а сложнее — сенситивом. В первые же минуты, еще на остановке, окинув меня придирчивым взглядом, он спросил:

— И давно это с тобой?

— Что? — не понял я вопроса.

— Ну, не знаю точных проявлений — наверное, слабость, усталость, выжатость, недомогание. У тебя рыхлое и очень маленькое биополе, на грани обморока.

— Обморок был вчера, — простодушно признался я, забыв об уговоре с Макаровым не раскрываться перед Михалычем до тех пор, пока тот не войдет в квартиру.

— Так-так-так… — застрекотал Карасев, и я понял, что теперь уже не отвертеться, придется рассказывать обо всем, как на духу.

Спасти меня мог только Макаров. Что он, блюдя не столько мои, сколько свои научные интересы, и сделал.

— Георгий Михайлович, — мерно загудел он, — наш друг переехал в новую квартиру, и надеялся, что вы подскажете ему, как лучше разместить мебель.

Я понял, что начинается игра, течение которой надо держать на контроле: иногда два доктора доходили до колкостей и затем подолгу не общались.

— Но, коллега, это ведь и в ваших силах, — моментально парировал Карасев.

— Не сочтите за лесть, коллега, но мне доставляет истинное удовольствие наблюдать за вашей работой, — не остался в долгу Макаров.

— А еще лучше — выпить водочки, пока она там не закипела, — вставил я не в унисон и не по теме первое, что пришло в голову, лишь бы прервать их взаимные «реверансы».

— А что, по рюмочке-другой нам очень даже показано, особенно по субботам, — подхватил Михалыч.

Мы уже входили в подъезд.

Как пес, попав в незнакомую обстановку, долго и осторожно принюхивается, так и Карасев, смешно вытянув короткую шею и наклонив голову набок, словно прислушивался-приглядывался к происходящему в квартире, к стенам, потолку, коврам, мебели.

— М-да, батенька, у вас тут как Мамай прошел.

— В каком смысле? — сделал я вид, что не понимаю, о чем речь. Хотя, собственно, никакого вида делать и не надо было, я действительно не понимал, что происходит в моей квартире, почему встревожены мои приятели — уважаемые врачи.

— Полагаю, Леонид Иванович уже кое-что сказал вам, — испытующе посмотрел на меня Карасев.

— Нет, не успел, — пришел на выручку Макаров, избавив меня от необходимости лгать, — я сразу же попросил Ивана позвонить вам, потому что для меня здесь много неясного.

— Да-да-да, — застрекотал Михалыч, вероятно, обдумывая: есть ли во фразе Макарова ирония, или же ее там нет. — Да-да-да… неясного и темного…

— А мне-то кто-нибудь что-нибудь скажет? — вполне искренне возмутился я. — Квартира-то моя, жить тут мне, а я, выходит, ничего не знаю?!

— Ну, особо знать и нечего, — профессионально заулыбался Карасев, — вы подверглись психическому нападению. Обыкновенная вампирическая атака на ваше биоэнергетическое поле. Слышали о вампирах?

— В общих чертах, — развел я руками, — кровь сосут по ночам…

— Это другие, — оборвал меня Карасев, беря за локоть и увлекая на кухню. — Где тут обещанная водочка?

Наверное, как раз про таких врачей сочинены самые страшные анекдоты: о соленом огурце во время операции и прочие. А может, давал себя знать опыт: отвлечь пациента, успокоить, представить случившееся обычным, не стоящим нервов, делом.

За столом, нахваливая принесенные Макаровым салаты, Георгий Михайлович продолжал рассказывать об энергетических вампирах, или, как он по-научному называл их, саперах; при этом подчеркивалось, что вампиризм чаще всего — явление неосознанное: просто эти люди, не желая подпитываться из окружающей среды, от земли или космоса, воруют жизненную энергию у других. А те, у кого они эту энергию крадут, называются, соответственно, донорами.

Но есть и осознанные, умышленные воры — истинные злодеи. Выбрав жертву, обладающую значительным потенциалом, такие вампиры могут даже разорвать чужую энергетическую оболочку. Тогда они способны вычерпать всю энергию или через раппорт-психический кабель, или через направленный поток; а в результате человек теряет силы, заболевает и нередко даже умирает.

— Так вот, мой дорогой, к вам это тоже имеет некоторое отношение, — не переставая жевать, продолжал Георгий Михайлович, — в том смысле, что вы и ваше жилище подверглись подобной атаке. Более того — ауру слизывали даже с вещей: к примеру, кресло, диван, или вот этот чайник — почти «лысые», без «короны». Как вы думаете, Леонид Иванович, что бы это значило? Такого обычно не бывает…

— Я тоже в затруднении, — не сразу ответил Макаров, — но определенно ясно, что, во-первых, акция была сознательной, и, во-вторых, пока мы оба здесь, надо попытаться выстроить защиту. Кажется, Ивану есть о чем нам сказать…

После моего рассказа о вчерашнем вечернем случае Михалыч сразу возбудился, жестикуляция его стала резкой, фразы — отрывистыми. Я даже улыбнулся, глядя на него: так в мультфильме изображали мангуста, узнавшего о присутствии в комнате кобры.

— Да, защита — это безусловно, вы правы, Леонид Иванович. Будем делать оболочку.

И тут же обращался ко мне:

— Вы точно помните вспышки и хлопки? Ну, когда машина уезжала?

— Да, — едва успел сказать я, как Карасев уже продолжал, обращая свою мысль к коллеге:

— Похоже на внезапный обрыв потока, неожиданный для самого сапера…

— Похоже, — согласился Макаров, — но такого ведь не бывает: чтобы из машины, на расстоянии, через стену — и «слизывать корону» кресла…

— Знаете, батенька, нам и в голову не приходит, что бывает на свете… Это напоминает мощный направленный вакуумный отсос. Но вот вопрос: почему именно из этой квартиры? Вы-то сами что думаете об этом, почему вы молчите? — вдруг обратился он ко мне, словно я мог вставить хотя бы слово в его стрекотанье.

— Помилуйте, Георгий Михайлович, куда мне в ваш калашный ряд? Я ведь в этом ничего не понимаю.

— Тогда сосредоточьтесь и ответьте на несколько вопросов. Ну, для начала: много ли было у вашей покойной тетушки друзей?

— Много. А при чем тут, собственно, тетка?

— Так, — не обращая внимания на встречный мой вопрос, продолжал он, — а врагов?

— Н-не знаю, — замялся я, действительно не зная, что ответить, — наверное, как у всех, были, но я не знаю…

— А не припомните ли вы, кто из тетушкиного окружения чаще всего появлялся в доме? И после кого она уставала, кого зарекалась приглашать снова, но потом сожалела, раскаивалась и снова принимала у себя этого человека или сама шла к нему в гости — то из вежливости, то из жалости: в общем, из добрых чувств и с добрыми побуждениями? Или — из окружения ее мужа?

Я задумался. Вот уж задача так задача: тетка Лера была человеком общительным, как и Борис, народ в квартире просто роился — попробуй тут, остановись на ком-то одном! И все же бледное, надменное, с узкими глазами лицо Татьяны Львовны, «заклятой», как мы с Борисом называли ее, подруги мелькало перед глазами чаще остальных лиц. То она приезжала жаловаться на сбежавшего от нее лет пять назад мужа, или — на жизнь вообще; то звонила вечером, чтобы поплакаться — в доме, мол, все вверх дном, а сил убрать нет; то ей хотелось срочно поделиться возмущением… Поводов было немыслимое множество, но самый положительный из них — получасовая болтовня о купленных кастрюлях; всем остальным Татьяна Львовна несмотря на молодой возраст и внешнюю привлекательность, была недовольна: работой, состоянием здоровья, окружением, ценами, погодой, зарплатой, — практически всем, что только можно придумать. И это выражалось на ее лице — надменном; но еще больше — в голосе: высоком, писклявом, почти мышином.