Акутагава Рюноскэ - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Акутагава Рюноскэ
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1979

В книгу известного японского писателя Акутагавы Рюноскэ вошли произведения, не издававшиеся прежде на русском языке, такие,  как "Одержимый творчеством", "Отец", "Барсук" и др.

Тематика рассказов, включенных в сборник, обширна и разнообразна, она дает читателю возможность ознакомиться с жизнью различных слоев Японии первых трех десятилетий ХХ в.

---

Вздохнув, Фусако освободилась от своего воспоминания недельной давности. В тот же миг спрыгнула на пол кошка, сидевшая у нее на коленях, и, выгнув свою красивую полосатую спину, сладко зевнула.

— Такое кому угодно может привидеться. Дед рассказывал, что однажды, только он стал подрезать сосну в вашем саду, ему показалось, что в полуденном небе хохочет целая ватага мальчишек. Вечером, когда я освободилась от работы, он проворчал: может, так вот и сходят с ума?

Это сказала, будто утешая ребенка, вошедшая с чайным подносом старуха. Услышав ее слова, Фусако впервые за весь вечер слабо улыбнулась.

— Конечно, это проделки соседских мальчишек. А дед испугался потому, что он такой же трус, как и ты... Смотри, пока мы с тобой болтали, зашло солнце. Это даже к лучшему, что муж не вернется сегодня... Ванна готова?

— Да, уже согрелась.

— Хорошо. Я прямо сейчас и приму ванну.

Фусако с легким сердцем поднялась со стоявшего у стены плетеного кресла.

— Наверно, и сегодня соседские мальчишки будут пускать фейерверк.

Старуха тихо вышла вслед за Фусако, и в полутемной гостиной, где за окном уже не видны были олеандры, никого не осталось. Но полосатая кошка, о которой забыли, вдруг бросилась к двери, будто учуяла что-то. И будто стала тереться о чьи-то ноги. Но в наполнявшем комнату сумраке никого не было, только зловеще поблескивали кошачьи глаза.

Иокогама.

В помещении дежурного японо-китайской торговой компании лежал на диване секретарь Иманиси и при свете тусклой электрической лампочки читал свежий номер журнала. Но вскоре он небрежно бросил журнал под стоявший рядом стол и вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию. Когда он смотрел на нее, с его мертвенно-бледного лица не сходила счастливая улыбка.

Это была девическая фотография Фусако, жены Чэнь Цая, на которой она была изображена до пояса, с волосами, расчесанными на прямой пробор[150]...

Камакура.

В звездное безоблачное небо взвился гудок отправления последнего поезда из Токио, и Чэнь Цай, со сложенным вдвое портфелем под мышкой, пройдя турникет, остался в одиночестве и принялся осматривать унылую привокзальную площадь. Сидевший на скамье у вокзала под тусклой электрической лампочкой высокий широкоплечий мужчина встал и, небрежно волоча толстую тростниковую палку, не спеша направился к Чэню. Вежливо сняв охотничью шляпу, он тихим голосом обратился к нему:

— Вы Чэнь-сан? Я Ёсии.

Чэнь почти равнодушно мельком взглянул на него.

— На сегодня достаточно, благодарю вас.

— Я недавно звонил вам...

— После этого ничего не произошло?

В тоне Чэня чувствовалась пружинящая сила, точно отбрасывающая слова собеседника.

— Ничего. После ухода врача ваша жена допоздна о чем-то говорила со служанкой. Потом приняла ванну, поела и примерно до десяти часов слушала граммофон.

— В гости к ней никто не приходил?

— Никто.

— Когда вы прекратили наблюдение?

— В одиннадцать часов двадцать минут.

Ёсии тоже отвечал четко.

— За это время другие поезда, кроме последнего, на котором я приехал, не проходили?

— Не проходили. Ни в Токио, ни из Токио.

— Что ж, благодарю вас. Передайте привет Сатоми-кун.

Чэнь небрежно коснулся полей соломенной шляпы и, не обращая внимания на Ёсии, который застыл в выжидательной позе, со шляпой в руке размашисто зашагал по усыпанной гравием дорожке. Потому ли, что Чэнь держался слишком уж высокомерно, Ёсии, глянув ему вслед, слегка пожал плечами. Но тут же беззаботно присвистнул, — мне, мол, на все наплевать, — и по-прежнему волоча палку, пошел в привокзальную гостиницу.

Камакура.

Через час Чэнь, будто со стороны, увидел себя воровски приникшим ухом к двери их общей с женой спальни, чтобы узнать, что там происходит. Внешнюю галерею, куда выходила дверь спальни, заволокла перехватывающая дыханье тьма. Лишь в одном месте виднелась светлая точка — это сквозь замочную скважину проникал электрический свет.

Сдерживая готовое разорваться от бешеных ударов сердце, Чэнь плотно прижал ухо к двери и весь превратился в слух. Но из спальни не доносилось ни звука. Безмолвие было для Чэня еще непереносимее, еще мучительнее. Ему казалось, что в расстилающейся перед его глазами тьме он снова ясно видит то немыслимое, что обнаружил у дома, когда шел со станции.

...Под соснами с переплетающимися ветвями тянется покрытая росой узкая песчаная дорога. И сверкающие в небе бесчисленные звезды лишь кое-где просвечивают сквозь сосновые ветви. О близости моря говорит лишь соленый ветер, колышущий редкие кустики травы. Некоторое время Чэнь в полном одиночестве осторожно продвигался в этой унылой тьме, вдыхая усилившийся к ночи запах сосны.

Вдруг он остановился, с недоумением всматриваясь в дорогу. И не только потому, что в нескольких шагах от него возникла кирпичная ограда его дома, — он вдруг услыхал крадущиеся шаги, доносившиеся с того места, где виднелась эта увитая плющом старинная ограда. Но сколько он ни всматривался в темноту, которую делали еще непрогляднее сосны и трава, рассмотреть никого не удавалось. Единственное, что он сразу же установил, что шаги удаляются.

«Чепуха, разве я один имею право ходить по этой дороге», — упрекнул себя Чэнь за подозрение, вдруг родившееся в его душе. Но тем не менее эта дорога вела к задним воротам именно его дома и никуда больше. В таком случае... Не успел он это осмыслить, как до него вместе с налетевшим порывом соленого ветра донесся скрип открываемой калитки.

«Странно, еще утром я обратил внимание, что калитка заперта».

С этой мыслью Чэнь Цай, точно собака, почуявшая дичь, озираясь по сторонам, подкрался к калитке. Калитка, видимо, была заперта. Прислонившись к ограде, Чэнь некоторое время стоял неподвижно по колено в траве. Потом изо всех сил толкнул калитку — калитка не подавалась. Значит, действительно заперта.

«Померещилось, наверно. Калитку не открывали».

Шагов уже не слышно. На фоне светлого, залитого луной неба над увитой плющом оградой возвышается его дом, все окна темные. Душу Чэня вдруг наполняет печаль. Почему? Он и сам не знает. Он стоит, прислонившись к ограде, слушая писк насекомых, и по щекам его текут холодные слезы.

— Фусако, — со стоном произносит Чэнь имя любимой.

И в то же мгновенье в окне второго этажа загорается ослепительно яркий свет.

— В том окне... Это...

Стараясь не дышать, Чэнь, уцепившись за ветви сосны, встает на цыпочки и заглядывает в окно второго этажа. Окно... Окно спальни на втором этаже — шторы не задернуты, и видна ярко освещенная комната. Свет из нее льется на мохнатые верхушки сосен, и от этого они будто плавают в темном небе.

Но не это самое удивительное. В окне виден силуэт человека, смотрящего в сад. Кто это — определить невозможно, потому что человек освещен со спины. Но можно утверждать с полной уверенностью, что это не женщина. Чтобы не упасть, Чэнь хватается за обвивший ограду плющ и, еле удержавшись на ногах, шепчет слабым, прерывающимся голосом:

— Письмо... Невозможно... Только Фусако...

В следующее мгновенье Чэнь Цай перемахивает через ограду и, осторожно пробираясь между соснами, подходит к окну гостиной, расположенному под окном спальни. Цветы и листья олеандр — мокрые от обильной росы...

Прокравшись на совершенно темную внешнюю галерею, Чэнь плотно сжал пересохшие губы и, снедаемый еще большей ревностью, стал прислушиваться. Как раз в это время за дверью послышались, как ему показалось, уже знакомые осторожные шаги.

Шаги сразу стихли. Нервы Чэня напряжены до предела — хлопнуло окно. Потом опять... тишина.

Под тяжестью этой гнетущей тишины, будто выдавленные, появляются на побледневших щеках Чэня капли холодного липкого пота. Дрожащими пальцами он нащупывает ручку двери. Нажимает на нее, но дверь заперта.

В то же мгновение за дверью падает не то гребень, не то шпилька. Но сколько Чэнь ни напрягает слух, он почему-то не слышит, чтобы упавшую вещь подобрали.

Все эти звуки ранят сердце Чэня. Дрожа и весь обратившись в слух, он приникает к двери. Возбуждение доходит до предела — это видно по безумному выражению его глаз.

Проходит несколько тягостных секунд — за дверью слышатся вздохи. Потом кто-то тихо ложится в постель.

Если бы это продолжалось еще хоть минуту, Чэнь, пожалуй, лишился бы чувств. Но тут, словно ему было ниспослано свыше прозрение, он увидел тонкий, как паутинка, луч света, просочившийся из-за двери. Чэнь встал на колени и сквозь замочную скважину заглянул в комнату.

Глазам его открылась картина, проклятая во веки веков.

Иокогама.

Спрятав во внутренний карман пиджака фотографию Фусако, секретарь Иманиси тихо поднялся с дивана. И привычно, не издав ни звука, прошел в приемную, погруженную во тьму.