Сергей Мосияш - Александр Невский

• Название: Александр Невский
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-049-7

Историческая трилогия С. Мосияша посвящена выдающемуся государственному деятелю Древней Руси — князю Александру Невскому. Одержанные им победы приумножали славу Руси в нелегкой борьбе с иноземными захватчиками.

---

— Кто знает, кто знает, — вздохнул митрополит и открыл ларец, стоявший на столе. — Вот прочти-ка, сын мой, что мне епископ Митрофан из Орды пишет в грамоте.

Год назад стараниями великого князя и митрополита была основана в Сарае православная епархия, куда епископом рукоположен был Митрофан. Не столь его чина ради, сколь ради отменного знания татарского языка и обычаев, а также ума недюжинного, природной смекалки и умения разобраться в придворных веяниях и даже замыслах царственных азиатов.

— Чти, мой сын, то, что я ногтем отчеркнул, — сказал митрополит, подсовывая князю грамоту. — Остальное наших треб касаемо.

Митрофан писал: «… А великий хан Хубилай перебрался ныне со двором еще далее — в страну Китайскую. И хан Берке сбирается от него отложиться, не по душе ему, что дань русская мимо его носа в Пекин течет…»

— Смекаешь, сын мой, — заговорил митрополит, заметив, что Александр прочел отчеркнутое, — смекаешь, куда клонится? Хубилаю за эти смертоубийства надо рать на нас слать. Далеко. Повелит хану Берке, тот у Руси под боком. Но послушает ли его Берке?

— Ты хочешь сказать, владыка, что для Берке эта резня выгодна?

— Разумеется, сын мой. Ведомо, вслух он так не скажет, но в душе, я уверен, он рад случившемуся. Хотя и может пойти ратью, дабы пограбить и ополониться.

— Что грабить у нас? Откупщики все повытрясли.

— Вот и я днями Митрофану грамоту отослал, что-де оголена Русь вконец, дабы мысль эту он вбил в башку ханскую.

— О-о, святой отец, — улыбнулся наконец Александр с облегчением. — Как и благодарить мне тебя, не ведаю.

— Благодари не меня, сын мой, — всевышнего. Ибо он и мыслями и деяниями нашими володеет. А дело твое ныне одно — ждать. Наберись терпения, сын мой. Мню я, позовет тебя Берке в Орду, вот и жди и сердцем укрепляйся на прю с ним.

— Сидеть и ждать не могу, владыка. Поеду в Переяславль, в Ростов, посмотрю, что там натворили русичи.

— Езжай, сын мой, езжай, управляйся с землей своей, а я буду молиться за твое благополучие. Коли что из Орды будет, велю сыскать тебя.

— Токмо не посылай Мишу Звонца, владыка.

— Что так?

— Да уж стар он, да и несладко ему худые вести мне возить. Пусть отдыхает.

Первым делом направился Александр Ярославич в родной Переяславль. Ехал дорогой, знакомой с детства, было и грустно и сладко на душе от воспоминаний. На полях, отливая золотом соломы, высились копны снопов, прямо из-под копыт выпархивали выводки жировавших перепелок и медленно тянули над землей, словно маня за собой ловчего. Ловы! Господи, когда ж это было? Кажись, сто лет не держал он на руке ястреба, не истягивал тугую тетиву лука, не пускал стрелу каленую вслед лениво летящей птице. Все минуло, кануло безвозвратно и уж кажется сном далеким и счастливым.

Ах, отрочество, сколь прекрасно ты с высоты преклонных лет! И радостно, что озарило ты ранние годы, и грустно, что было мимолетно, как весенняя радуга.

Переяславль встретил своего повелителя настороженно, народ не знал, с чем пожаловал великий князь. За недавнюю расправу над баскаками ждали грозы княжьей. Кое-кто наладился в леса бежать.

И вдруг слух на торге, что-де великий князь заказал молебен в Преображенском соборе, дабы всевышний поспешествовал русскому полку в ратоборстве с тевтонами. В тот день народу привалило к собору тьма, но внутрь попали лишь именитые. Остальные молились на улице, слушая доносившееся из собора пение.

Сорока на хвосте унесла в Ростов, в Углич, Ярославль и далее весть, что-де великий князь с миром и молитвой по Руси едет, дары принимает, судит по справедливости, а о бесерменах убиенных и не поминает, словно их и не было.

И уж Ростов принимал дорогого гостя с великой приязнью, с хоругвями, с колокольным звоном, как победителя. Князья Борис и Глеб закатили пир в честь такого события.

Что двигало Александром Ярославичем в этой поездке по родной земле? Желание ли увидеть своими глазами, что натворили баскаки? Или предчувствие скорого конца гнало его по Руси — взглянуть последний раз на ее измученный лик, укрепиться сердцем к предстоящей встрече с ханом. Кто знает? Поди угадай…

XLII ПЛОДЫ ПОБЕДЫ

Едва ль не в один день явились два течца во Владимир, явились с разных сторон и с разными вестями.

Первым прискакал течец из Новгорода с доброй вестью: побитые Миндовгом и русским полком рыцари алкают мира, прислали посольство на Городище. Посадник и наместник Дмитрий, которому только что девять лет минуло, звали великого князя: «… Приезжай ряд с латинянами чинить, дабы победе нашей славное окончание утвердить».

Второй посланец, уже знакомый Каир-Бек, явился из Орды.

— Хан Берке зовет тебя, князь.

А за щедрый подарок разъяснил:

— Шибко сердится на тебя хан. Шибко, Александр.

Александр и без него знал — не на пир зовут, может, на смерть даже. А потому решил съездить сначала в Новгород, нельзя было упускать плоды победы.

Орда подождет. Семь бед — один ответ. Но Каир-бек не хотел ждать, грозился один воротиться, если великий князь немедленно не отправится с ним.

Ну, с Каир-беком Александр знал как управиться. Назначил ему за каждый день просрочки по золотому и спокойно выехал в Новгород.

Получив возможность озолотиться, Каир-Бек сказал на прощанье:

— Я твой друг, князь. Можешь ездить сколько хочешь. Каир-бек друга хоть до лета ждать будет.

— Ох, и бестия ты, Каир-бек, — усмехнулся князь. — Гдe ж я столько золота возьму.

Но тот не обиделся, напротив, захохотал раскатисто:

— Бестия — друг, тоже ладно, князь.

На Городище с особым нетерпением встретил его сын Дмитрий. Захлебываясь от радости и гордости, он рассказывал отцу о своем первом походе и рати, рассказывал так, словно отец никогда не бывал в бою.

Александр, вполне понимая душевное состояние отрока, слушал внимательно, не перебивая даже подробные разъяснения, как надо стрелять из пороков, какие закладывать камни, как лезть на стену крепости и, наконец, как поражать врага.

— Вот так мы взяли на щит злокозненный Дерпт, — закончил свой рассказ Дмитрий.

— Ну что ж, молодец, сын, — похвалил его Александр. — Ты счастливее меня. Мне впервые довелось ратоборствовать в четырнадцать лет, тебе же в девять. Молодец! Я рад за тебя.

Конечно, он догадывался, как мог «ратоборствовать» отрок, но для него важно было, что княжич все видел, все понял и усвоил урок накрепко. Поэтому, встретившись с посадником, Александр Ярославич после приветствий и поздравлений сказал:

— А за сына спасибо, Михаил Федорович. Наставил ты его славно. — И, улыбнувшись, добавил: — Хоть ныне полк ему давай.

— Не деву растим, но мужа, — отвечал спокойно посадник. — И князя для дел грядущих. А Новгород издревле в добрых князьях нуждался.

— Не в добрых, Михаил Федорович но сильных, — поправил Александр Ярославич.

— Все едино. Добрый молодец слаб не бывает. Намек посадника на то, что Дмитрию грядет стол новгородский был приятен великому князю. Кто ж не печется о чаде своем.

И хотя поход был не совсем удачен — встреча с Миндовгом русского полка не состоялась из-за опоздания последнего — плоды победы были налицо в Новгород явились послы Немецкой, Любецкой и Готской земель. Явились просить мира.

Каково же было удивление Александра Ярославича когда он узнал в немце, возглавлявшем посольство, Карла Шиворда. Того самого Шиворда, с кем двадцать лет назад после Ледовой рати заключал мир «нафечно». Годы мало изменили его, поседела лишь голова, да малость в теле подусох.

И опять, как и в прошлый раз, Шиворд жарко восклицал:

— Дофольно лить крофь наша матка, надо строиль мир князь!

— Конечно, навечно? — не удержался Александр от ехидною вопроса, воспользовавшись паузой в речи посла.

От Шиворда не ускользнул насмешливый тон князя но он сделал вид, что не заметил насмешки, отвечал торжественно:

— Софершенный истина молфишь, князь. Мир, мир нафечно.

И далее во время переговоров, сколь ни пытался Александр подловить немца на шутку, он не поддавался словно это и не ему говорилось.

Лишь после, вечером когда сели вместе за трапезу да выпили по чарке-другой за «фечный мир», Карл Шиворд стал плакаться русскому князю:

— Ах. Александр Ярослафич, разфе я не понимайт сфой глупы фид. Фсе понимай. Но кто я, Карл Шифорд? Маленький пешка. Мой дело гофоритъ. Уфы, гофорить токмо. И тогда, дафно, и ныне я искренне ферил и ферю — нам только мир нужен. Меч тебе и нам несет горе и слезы, а мир — здорофый торговля и процфетаний.

— Не обижайся, Карл, — утешал Александр посла, подливая ему меда. — Но мне тоже несладко лишь говорить о мире, а меж тем мечи ковать.

— Ферно, ферно, Ярослафич, молфишь, — соглашался Шиворд. — Я лучше других знайт, сколь ты прифержен миру, но я не есть гроссмейстер Ордена, я фсего лишь посол. Мне сказали — прифези мир, и я его прифезу.