Антоний Либера - Мадам

• Название: Мадам
• Автор: Антоний Либера
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-314-8

Антоний Либера — известный знаток творчества С. Беккета, театральный режиссер, переводчик, литературовед. Роман «Мадам» вызвал бурный интерес в Польше и переведен на многие языки. Живо и ярко написанная книга привлекает не только интригующей фабулой (история влюбленности ученика в преподавательницу) или игрой с литературными реалиями, которую смогут оценить искушенные библиоманы. Читателю дана возможность окунуться в атмосферу Польши конца шестидесятых, вместе с героем пройти путь его интеллектуального становления.

---

Мне хотелось продвинуться еще на шаг («А собор Сен-Жермен? Тоже только очарование?»), но я сдержался, увидев другой, лучший ход.

— Знаете, пани, кто мне еще особенно нравится?

— Из художников, я так понимаю?..

— Да, — улыбнулся я.

— Откуда же я могу знать? Скажи.

— Альберто Джакометти, — заявил я, прекратив улыбаться. — А о нем… что вы скажете?

— Интересный, — кивнула она головой. — Таинственный… Тонкий…

— Его творчество, насколько мне известно, пользуется невероятным успехом. О нем только и говорят.

— Je ne suis pas au courant[227], — развела она руками.

— Я читал об этом в газетах, — лгал я с каменным лицом. — Кроме того, слышал, как о нем говорят даже… в какой-то мелодраме.

— В мелодраме? — спросила она.

— Ну, того… как его там? — сыграл я забывчивость. — Так называемого l'enfant prodige du cinéma français…[228] — процитировал я подзаголовок интервью, опубликованного в «Arts».

— Лелюша?

— Voilà! — я опять взглянул ей в глаза.

Она слегка подняла голову и опустила веки, после чего хмыкнула и сказала с насмешливой улыбкой:

— Возможно… Но какой бред! — добавила она, покачав головой.

— Простите, но почему бред? — сделал я вид, что не понял.

— Усматривать в этом проявление моды.

— А вы видели этот фильм? — тут я сыграл удивление.

— Конечно, пришлось однажды, — ответила она равнодушно.

— Где? Когда? Каким чудом? Ведь у нас его еще не показывали!

— Не показывали. А я видела.

— Ну и что?! — Мне было действительно любопытно.

— О чем ты, собственно, спрашиваешь?

— Ну… об общем впечатлении.

— Ты ведь знаешь: мелодрама.

— Вы тоже придерживаетесь такой точки зрения?

— Точки зрения? На жанр?

— Об этом фильме говорят по-разному, — я, наконец, почувствовал себя свободно и смог изъясняться не без красноречия. — Некоторые считают, что фильм представляет собой полемику с философией отрицания. Своеобразным ответом на экзистенциализм, «все эти нигилизмы, комплексы, депрессии»…

Она звонко рассмеялась.

— Я вижу, вы с этим не согласны!.. — вопреки моей воле, в голосе звучала нотка надежды.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Вашу оценку… отношение.

Она пожала плечами:

— Глупенький фильм… Развлекательный… Невинный…

— Невинный? — не выдержал я.

— Я не вижу в нем ничего предосудительного… Цветные картинки. Дружеский флирт. Сказка.

На платке, обернутом вокруг моей левой ладони, я увидел пятнышко крови. Слегка поднял руку и вытянул перед собой в демонстративном жесте.

— Что же теперь делать? — спросил я с притворным беспокойством. — Такой красивый платочек.

— Можешь забрать его себе, — улыбнувшись, ответила она. — Пусть будет моим подарком за тетрадь.

— Это очень мило с вашей стороны, — я опустил раненую руку и, опять взглянув ей в глаза, добавил с нажимом: — Надеюсь, что это не платок от какого-нибудь Отелло.

— И не от Антония, — с лукавством в голосе ответила она, после чего встала, подошла к журнальному столику, на котором стоял телефон, и, подняв трубку, нажала красную кнопку, соединяющую ее с учительской.

Велела секретарше вызвать такси. Кто-нибудь должен дожидаться машину и подъехать на ней к школе. К главному входу. Быстро.

Я снова почувствовал тревогу и сердцебиение. Для кого она заказала такси? Для меня? Для себя? Для нас обоих? Хочет отвезти меня домой? Поехать в травмопункт?

Что бы она ни собиралась сделать, одно было ясно: мое время кончается. Маленький красный квадратик, так называемый «флажок» на циферблате моих часов, которые беззвучно тикали во время этой «кабинетной партии», встал почти вертикально и готов был упасть. Я лихорадочно раздумывал, как разыграть эндшпиль.

Все, что до этого момента произошло со мной — первая помощь, словесный поединок, разговор, который дал ответы на столько важных вопросов, — превосходило не только масштабы моих планов, но даже, что существеннее, масштабы моих фантазий и мечтаний. Как бледно выглядел хотя бы тот, ловкий, как мне казалось, диалог, который я придумал, лежа когда-то в кровати («Что тогда… что тогда, мой мальчик?»), по сравнению с тем, что сейчас прозвучал. А ведь тогда я считал возникший в моем воображении разговор настолько прекрасным и упоительным, что даже совершенно невозможным.

Однако несмотря на то, что мне удалось так высоко взлететь, я чувствовал неудовлетворенность. Ее новый образ, который открылся мне в необычной ситуации, спокойный и естественный, мужественный и в то же время нежный, полный пленительной силы и насмешливого очарования, возбуждал непреодолимое желание… но чего, собственно?.. Чего?!. В чем могла найти удовлетворение эта мучительная тоска? Во что она могла воплотиться?

Внезапно меня как озарило.

Сбить короля королем!.. Задеть ее!.. Обратиться к ней на «ты»… А потом перестать говорить, а потом… «уже не читать»… Вот форма воплощения или удовлетворения.

И я начал комбинацию.

— Вы ходили на «Федру»? — сделал я первый ход. — На гастролях Comédie Française? — и замер в ожидании.

— Конечно, ходила. — (Я опять с облегчением вздох пул про себя.) — Не побывать на таком спектакле!

— Вы какой смотрели? Первый или второй?

— Первый. Премьеру.

— Я, к сожалению, был на втором, — солгал я, чтобы не спугнуть ее.

— К сожалению?

— Что ни говорите, премьера есть премьера.

— Не думаю, что в данном случае это имело какое-то значение.

Тут я пошел королем вперед:

— Фантастика, не правда ли?

— Конечно, удачная постановка, — ответила она, опять начав копаться в сумочке.

— Какие типажи!.. Какой ритм речи! — я захлебывался от восторга. — Какие мимические сцены!.. Я спать потом не мог. Я и сегодня это помню.

— Ты слишком восприимчив к чарам искусства, — заметила она, не взглянув на меня. — Поспокойнее. Соблюдай дистанцию.

— Вы, конечно, правы, — сделал я вид, что уступаю ей. — Хотя, с другой стороны… вам известно нечто иное, что можно с этим сравнить?

— В каком смысле?

— По восторгу… Наслаждению… Любви.

Она подняла взгляд от сумки.

— Театр природы: жизнь, — она опустила в карман правую руку (будто что-то сжимая в кулаке) и села на стол, как Сребровласая Марианна.

— Согласен, — ответил я, чувствуя, что вдохновение меня не оставляет, — согласен, но при условии, что и этот театр будет иметь форму. А ее может ему дать только искусство… L'art. Во что бы превратился этот «театр жизни», если бы не маски и костюмы, прельстительные слова и песни, если бы не то очарование, за которым стоит артист?! В бесцветную массу или кич. Прозябание и скуку.

— Ты преувеличиваешь, явно преувеличиваешь, — она смотрела на меня сверху с дружелюбной снисходительностью.

— Преувеличиваю? Тогда подумайте, прошу вас, кем бы были все мы… да что мы!.. они, герои «Федры», и во что превратилась бы их трагедия, если отнять у них все, что они получили в наследство от своих создателей, артистов?… начиная от древнегреческих и кончая Расином. Без фундамента культуры, без табу и традиций, особенно без языка, без искусно составленной речи Ипполит был бы обычным самцом, в котором разыгралась похоть, а Федра… сукой в течке. А здесь у нас… Бог и сотворенный Адам в стиле Микеланджело или возвышенная аллегория человеческого разочарования, неосуществленности… И если уж об этом зашла речь, — опасаясь, что мне не хватит времени, я резко ускорил темп развития комбинации, — скажите, пожалуйста, какая из этих двух сцен произвела на вас большее впечатление? Признание Ипполита или признание Федры?

«Только скажи правду, прошу», — я опустил глаза, оживляя в памяти образ Мадам в театре, аплодировавшей после сцены, когда Федра сначала умоляла пасынка убить ее, а потом сама брала у него меч.

— Вторая, — услышал я. — А на тебя?

— Первая, — очнулся я от воспоминаний.

— Так я и думала.

— Почему?

— Потому что, как я вижу, ты сладенькое любишь… Вопреки тому, что декларируешь.

— А пани предпочитает горькое? — невольно смодулировал я памятную мне фразу Ежика.

— В искусстве — да. В жизни — нет, — она вынула руку из кармана и поправила юбку.

Я решил, что медлить нельзя.

Встал, подошел к полке, на которой стояли книги издательства «Плеяда», и вытянул из ряда том с драматургией Расина. Быстро отыскал «Федру», а там первый диалог Ипполита с Арикией.

— Вы не могли бы кое-что сделать для меня?.. — подошел я к столу. — Чтобы слегка подсластить жизнь… — и показал на раненую руку.

— Смотря что, — ответила она.

— Ах, ничего особенного!.. Пожалуйста, прочтите вот здесь, — я протянул ей открытую книгу и вернулся на диван.

Она посмотрела в текст и начала читать (даю в переводе):