Антоний Либера - Мадам

• Название: Мадам
• Автор: Антоний Либера
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-314-8

Антоний Либера — известный знаток творчества С. Беккета, театральный режиссер, переводчик, литературовед. Роман «Мадам» вызвал бурный интерес в Польше и переведен на многие языки. Живо и ярко написанная книга привлекает не только интригующей фабулой (история влюбленности ученика в преподавательницу) или игрой с литературными реалиями, которую смогут оценить искушенные библиоманы. Читателю дана возможность окунуться в атмосферу Польши конца шестидесятых, вместе с героем пройти путь его интеллектуального становления.

---

— Bon, — как обычно оценила ее ответ Мадам и повернулась ко мне: — Ну, ты доволен?

— Qui, сç confirme bien[70], — иронично заметил я, — правильность моих предположений, — и собрался уже сесть на место.

— Attends![71] — остановила она меня. — Что ты хочешь этим сказать? Какие у тебя там предположения?

— Она просто не знает, что значит это изречение. «Aspera» не переводится с латыни как «стремление» et encore moins «espérances», mais…[72] — я вдруг запнулся, будто не мог вспомнить, как по-французски будет слово «тернии».

— Mais quoi?[73] — спросила она с притворным участием, за которым явно проглядывала насмешка, что в решающий момент у меня не хватило слов. Причем сказано это было так, что я несколько растерялся и уже не совсем понимал, притворяюсь ли, что не знаю, как это будет по-французски, или действительно не знаю.

— Э-э-э… — я никак не мог выбраться из черной дыры памяти, — alors… се qui nous blesse parfois[74].

— Tu veux dire «offense»?..[75] — она делала вид, что пытается мне помочь.

— К чему эта ирония? — отбил я ее удар. — Les roses en ont… les roses… quand elles sont mûres et belles…[76]

— Ah, tu veux dire «épines»![77] — в уголках губ затаилась насмешка.

— Да, да! Именно так! — примирительно сказал я. — Мне хотелось перевести слово «колючки» или «шипы», но я чувствовал, что это не то.

— Что скажешь ты, Агнешка? — Мадам опять обратилась к бледной Вонсике.

— Oh, je ne sais pas encore[78], — холодно отозвалась первая ученица, не обращая на меня ни малейшего внимания, — сначала я должна проверить по словарю.

— Се n'est pas nécessaire[79], — напомнил я ей о собственном существовании, — это каждый ребенок знает. А впрочем, — вдохновение меня не оставляло, — пусть подтвердит пани учительница. Уж кому-кому, а пани учительнице ты, надеюсь, доверяешь…

«Ну, что ты на это скажешь?» — я мысленно потирал руки, глядя прямо в черные глаза Мадам. Уж теперь-то пани не выкрутится.

Однако ей это удалось — хотя и не самым удачным образом.

— D'accord, — сказала она мне, придав голосу интонации условного наклонения, — ты, скажем так, прав. «Aspera» значит «тернии», а не «стремление». Но какое это имеет значение для данного сочинения?

— Oh, tout a fait essentielle![80] — возмутился я. — Если «aspera» означает «тернии», то имеются в виду препятствия, тяжкий труд, неудачи. А разве о чем-нибудь таком говорится в этом сочинении? — драматическим тоном вопрошал я, стараясь не называть имени невзрачной первой ученицы. — Ничего! Ни единого слова! Наоборот! Приведенные примеры — это какая-то цепь сплошных успехов и побед.

Боковым зрением я заметил, что Рожек Гольтц, спрятав руки под парту, беззвучно мне аплодирует. Не поворачиваясь в его сторону, я незаметно кивнул, дав ему понять, что заметил и оценил его участие, и — будто под действием допинга — продолжат:

— Quand j'ai entendu cette phrase dans le litre[81], to надеялся услышать хотя бы упоминание о процессе Коперника, на котором был вынесен приговор его системе; я надеялся услышать о какой-нибудь авиакатастрофе или хотя бы об Икаре, этом символе опасности, которая поджидает человека, покоряющего небо. Но о чем я говорю! Если она не знает, что значит «aspera», то что она может знать об Икаре!

Да, получилось резковато. Меня слишком занесло в обличительном угаре. Но результат оказался неплох. Разъяренная Агнешка Вонсик, почти посинев от злости, воскликнула писклявым голоском:

— Представь себе, я знаю, кто такой Икар! И получше, чем ты! На конкурсе по мифологии я получила первую премию.

Изобразив на лице возмущение, я с шутовской настойчивостью воззвал к Мадам:

— Mais elle parle polonais! C'est inadmissible![82]

Это было уже слишком. Агнешка разрыдалась, а Мадам резко обратилась ко мне:

— C'est moi qui déside de ce qui est admissible ou non![83] Так что, будь любезен, не поучай меня.

— У меня и в мыслях этого не было, — попытался я отступить, поняв, что перегнул палку. Но слишком поздно.

— Assez! — оборвала она меня. — Я устала от твоего умничанья! И мне очень любопытно, что ты сам написал, коли такой умный. Давай наконец выясним, что кроется за столь бурным красноречием. Надеюсь, не какая-нибудь глупость.

«Merde! — мысленно выругался я с разгона по-французски. — Ну, что, доигрался? Как сам теперь будешь выкручиваться?»

Я взглянул на настенные часы. До звонка оставалось не больше десяти минут. Ничего, где наша не пропадала! За это время, если читать медленно, я доберусь лишь до четвертой-пятой страницы, где пока нет никакой отсебятины.

— Как скажете, пани учительница, — вежливо сказал я и начал читать.

— Le litre! — сразу прервала она меня. — Какое заглавие «произведения»? Каждый ребенок знает, — она с насмешкой вернула мне мои слова, — что начинать следует с заглавия.

Я попал в дурацкое положение. У сочинения не было названия. Я даже не подумал об этом, а теперь в ошибке нельзя было признаться. Обстоятельства не позволяли долго раздумывать. Вновь обратившись к тексту, я сделал вид, что читаю заглавие:

— «L'astrologie: magie ou science?»[84] — И тут меня будто подтолкнуло. В уверенности, что я не успею прочитать сочинение до конца, да что там! даже до половины или того меньше, я после короткой паузы добавил интригующий подзаголовок: — «Le mystère du 27 janvier»[85].

После чего поднял глаза на Мадам. Ее лицо оставалось невозмутимым.

— Lis, vas-y, on t'écoute[86], — она села боком за стол и оперлась головой на руку.

Я начал еще раз. Читал я громко и с выражением, следя за тем, чтобы произношение было правильным, и выдерживая нейтральный тон ученого трактата. Глаз от текста, чтобы мимолетным взглядом обежать аудиторию и проверить реакцию слушателей, я не поднимал. Держался серьезно и скромно; весь сосредоточился на чтении текста. Единственно, что нарушало цельность образа, это взгляды украдкой на часы, но проверка времени происходила незаметно для аудитории. Тетрадь я держал в руках, и циферблат часов находился почти перед самыми глазами.

Когда я добрался до первых цитат из «Фауста», до конца урока оставалось более пяти минут. Плохо дело. Слишком много времени. Я сделал короткую паузу, после чего, начиная со слов «Что касается меня, то я долгое время…», замедлил темп чтения.

После фразы «Я родился в сентябре, точнее, десятого числа, а значит, под знаком Девы», Мадам не выдержала и с досадой поторопила меня:

— Ne pourrais-tu pas faire un peu plus vite?![87]

Да уж, таких роскошных подарков я не ожидал в самых смелых мечтах, когда раздумывал, как бы заставить ее произнести нечто такое, что прозвучало бы двусмысленно. Теперь, когда эти слова были сказаны, меня как громом поразило.

— Plus vite? — тихо переспросил я, будто в растерянности, чтобы еще раз услышать ее слова.

— Oui, plus vite, bien plus vite! — настойчиво повторила. — Если не хочешь, чтобы я уснула через минуту.

«А если я скажу, что хочу?» — провоцировала меня мелькнувшая в голове мысль. Но я отбросил ее и сделал более серьезный ход.

— Bon, j'essaierai[88], — вежливо сказал я и добавил для пикантности: — Хотя это рискованно…

— Ох, да перестань ты наконец дурака валять и, будь любезен, читай дальше, — она побарабанила пальцами о край стола и встала.

До конца урока оставалось две, может, три минуты. Выполняя пожелание Мадам, я стал читать быстрее. Таким образом я покончил с очередными шестью абзацами. Спасительный звонок прозвучал на фразе: «Начать нужно с мифа о Водолее и Деве».

Я поднял глаза от тетради и опустил руки, всем своим видом выразив беспомощность: «Ничего не поделаешь! Силы всевышние! Я хотел как лучше!»

— Combien il у en a encore?[89] — спросила Мадам, как бы давая понять, что звонок не имеет к ней никакого отношения и если она того пожелает, то займет всю перемену.

Я сделал вид, что пересчитываю оставшиеся страницы.

— Ох, немало, немало… — констатировал я, изображая растерянность. — Даже всей перемены не хватило бы, чтобы я кончил.

И тогда опять произошло нечто неожиданное. Мадам подошла ко мне, повернула лежащую на парте тетрадь в свою сторону и начала молча перелистывать страницу за страницей до самого конца сочинения. На последней странице, где выделялись строфы из монолога Маргариты и финальная фраза («И я мечтаю о той виктории, которую я одержу с Водолеем»), она задержалась подольше.

— Bon, — отозвалась она наконец, — on verra се que tu as écrit[90], — и, забрав тетрадь, вышла из класса.

ЧТО ТОГДА… ЧТО ТОГДА, МОЙ МАЛЬЧИК?

Я испытывал полное изнеможение. Внутренний разлад и потрясение. Как после очень важного, трудного и изнурительного экзамена. Столько всего произошло! Странный инцидент с Рожеком. Конфликт с Агнешкой Вонсик. Но, прежде всего, поединок с Мадам и его кульминационный момент, когда она заставила меня читать сочинение, а потом забрала тетрадь. Беспрецедентный случай! Она никогда не брала тетради для обычной проверки, а что уж тут говорить о специальной, подчеркнуто выборочной ревизии. Наверняка ее что-то задело и насторожило, хотя я и не мог бы сказать, когда это произошло. Услышав загадочный подзаголовок с датой своего рождения, она и глазом не моргнула. Потом откровенно скучала, по крайней мере делала вид, что скучает. А когда она уже стояла рядом со мной и перелистывала тетрадь, ее лицо не выражало ничего, кроме насмешливого удивления, что я ухитрился столько написать. Единственно, может быть, тот момент, когда она задержалась взглядом на последней странице — там, где был спрятан ключ: ее имя как слово, вплетенное в последнюю фразу, — но даже и тогда это был всего лишь взгляд, а не осязаемая реакция.