Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

• Название: Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
• Автор: Владимир Ильин
• Издательство: Яуза
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20000-2

Судьба Владимира Ильина во многом отражает судьбы тысяч наших соотечественников в первые два года войны. В боях с врагом автор этой книги попал в плен, при первой же возможности бежал и присоединился к партизанам. Их отряд наносил удары по вражеским гарнизонам, взрывал мосты и склады с боеприпасами и горючим, пускал под откос воинские эшелоны немцев. Но самым главным в партизанских акциях было деморализующее воздействие на врага. В то же время только партизаны могли вести эффективную контрпропаганду среди местного населения, рассказывая о реальном положении дел на фронте, агитируя и мобилизуя на борьбу с захватчиками. Обо всем этом честно и подробно рассказано в этой книге.

---

— Да, один.

— Я пришла к вам от партизан, а точнее, от Александра Евсеенко. Он мне сказал, что вы его знаете.

— Евсеенко Сашку знаю! — подтвердил он.

— Так вот, вам нужно сейчас пойти на окраину Толочина к Польскому кладбищу. Там вас будут ждать. Идемте, я вас провожу.

Написав жене записку, что он отлучился из дома часа на два по делам, Красинский ушел. На окраине города в доме сапожника произошла у него встреча с партизанами. Разговор был очень коротким. Александр Евсеенко сказал ему:

— Виктор Григорьевич, мы сейчас очень спешим, и нам надо уже уходить. Так вот, от партизанской бригады Гудкова вам будет такое задание: достать пишущую машинку, а также копировальную и писчую бумагу. Временем не ограничиваем, но будьте осторожны.

— Да, задание очень трудное, но постараюсь выполнить, — обещал он.

— Связь держите с нами через эту женщину, — показал он на Нину.

— Хорошо.

Партизаны ушли, а через несколько минут пошел к себе домой и Виктор. Долго он ломал себе голову, где же достать эту машинку.

* * *

В один из дождливых дней Гудков, Агапоненко и его разведчики возвращались в лагерь из поездки в сторону Взносного. Все они ехали верхом на конях. Только они переехали по мостику через речку Усвиж-Бук, как неожиданно на той стороне Бука, на опушке леса, увидели двух мужчин, сильно обросших бородами. Гудков, подъехав поближе, увидел, что они похожи на стариков, одетых в крестьянские куртки, подпоясанные веревками, за которыми были заткнуты топоры, как у дровосеков. У них был вид каких-то странных лесорубов, испуганно глядящих на подъехавших к ним вооруженных людей.

— Откуда вы, мужики? — спросил Гудков.

— Да мы вот здешние, из соседней деревни!

— А из какой деревни?

— Да вот с этой, — замялись они, видимо, не зная названия деревень вокруг Бука.

— Ну, как деревня-то называется? — продолжал допрашивать их Гудков. — Ну что, не знаете? Тогда рассказывайте, кто вы такие и откуда сюда пришли.

Немного помолчав, один из них заговорил:

— Я Цымбал Андрей. Был приговорен немцами к расстрелу. А это Петро, — показал он на своего товарища.

— Да, я Петр Захаров, — сказал тот, — и тоже приговорен к расстрелу.

— А что же с вами произошло дальше?

— Нас посадили перед расстрелом в тюремную камеру в Толочине. Она была маленькая, а нас там 25 человек. Среди нас было несколько евреев. Мы оба точно знали, что завтра нас должны расстрелять, а остальные не знали, что с ними будут делать немцы. Некоторые из них думали, что немцы будут их судить, а другие считали, что их должны выпустить из тюрьмы. — После этого Цымбал замолчал.

Дальше продолжил рассказывать Петр Захаров:

— Вот мой товарищ, Цымбал Андрей, им всем предлагал бежать из тюремной камеры. «Нет, мы не побежим, — заявили они, — вам-то все равно нужно бежать, потому что вас завтра расстреляют. А мы пока обождем. Мы ни в чем не виноваты, и чего же нам бежать». А другие заключенные нам сказали: «Ладно, вы бегите, а мы останемся здесь в камере, только как бы нам от этого хуже не было». «Ну, как хотите», — сказал им Андрей. В нашей камере была такая духота, как в душегубке. Андрей не выдержал и попросил полицая, который ходил по коридору тюрьмы с винтовкой на плече: «Слушай! Открой дверь. Пока вы нас не расстреляли, мы же тут в камере задохнемся. Дай нам хоть парашу вынести. Вонища, ну нечем дышать!» Этот часовой оказался сговорчивым и открыл дверь камеры, а сам продолжал ходить по коридору. Андрей, долго не думая, схватил эту парашу и одел ее на голову полицаю. Пока растерявшийся полицай сбрасывал с головы это ведро и протирал свои глаза и лицо от гадости, которая была в параше, Цымбал и Захаров выскочили из камеры в коридор. Отперли входные двери во двор тюрьмы, а потом, выбежав туда, перебрались через ограду и по огородам скрылись в лесу. Остальные заключенные остались в камере.

Пока этот полицай-охранник опомнился, убежавшие уже были далеко за пределами Толочина. В тюрьме поднялась тревога, охранники тюрьмы открыли стрельбу, организовали погоню за бежавшими в лес. Но их уже и след простыл.

— Вот мы несколько дней бродили по лесам, а сегодня пришли сюда, — закончил свой рассказ Захаров.

— Так, значит, парашу надели на голову полицаю? Это ты здорово придумал, — улыбаясь, заявил Гудков, обращаясь к Цымбалу. — Ну ладно, мы все это проверим. А теперь у нас к вам вопрос: что же вы думаете делать дальше?

— Что мы думаем делать? — замялись в нерешительности эти двое, подозрительно осматривая вооруженных людей, сидящих в седлах на конях. — Мы хотим соединиться с партизанами.

— Так в чем же дело? Я командир партизанской бригады Гудков, а это мои разведчики и командир отряда Агапоненко. Пойдете к нам?

— Обязательно, — обрадовались Цымбал и Захаров.

В тот же день Петр Захаров появился у нас в разведке, а Цымбала с собой забрал комбриг Гудков. Через несколько дней наши разведчики установили, что действительно в Толочине из тюрьмы был совершен дерзкий побег двух приговоренных к смерти «бандитов», а остальных узников этой камеры, которые побоялись бежать из тюрьмы, на другой же день немцы всех расстреляли. Захаров оказался очень словоохотливым человеком. Когда он отмылся и побрился, то оказался симпатичным юношей лет 20, с голубыми добрыми глазами, светлыми волосами на голове и улыбчивым лицом. Он стал любимцем девушек, знал массу различных анекдотов, чем сразу завоевал сердца наших разведчиков. Как он рассказал, до службы в армии он жил в Москве. У него не было родителей, и был он беспризорником. Мальчишкой попал под влияние крупного вора и был, как и другие мальчишки в этой шайке, воришкой-карманником. Однажды его забрала милиция и отправила в колонию для подростков. Из мелкого карманника-воришки педагоги этой колонии воспитали настоящего советского человека, патриота нашей Родины. Милиция города Москвы попросила его оказать им помощь в раскрытии различных воровских преступных организаций. Ему удалось успешно это сделать.

С легкой руки Егора Короткевича Петр Захаров получил партизанскую кличку Петька Москвич. А Цымбал Андрей оказался отличным боевым товарищем. Через некоторое время пребывания в бригаде комбриг Гудков так его полюбил за смелость и отвагу, что назначил командиром первого отряда бригады.

* * *

Командиром второго отряда нашей бригады был Петр Шныркевич. Это очень молодой и энергичный командир, белорус по национальности. Но он почему-то всегда хотел придумать и сделать что-то такое сверхъестественное. Он был хорошим кавалеристом и всегда, даже жарким летом, носил кожанку. Когда-то еще до войны в одном из исторических кинофильмов он увидел и запомнил, что кожанка — это одежда наших старых революционеров, и теперь считал нужным подражать им. Однажды после дождей, когда была довольно холодная погода, он приехал верхом на коне в штаб бригады, и все, находящиеся в это время около штаба, всплеснули руками: «Батюшки! Смотрите на Петра Шныркевича — настоящий кавалерист, ну просто белорусский казак!» А он в это время, гордо восседая в седле своего коня, с настоящей казацкой саблей на боку, подъезжал к палатке нашего комбрига. Он ехал на коне, необычайно счастливый и подтянутый.

Комбриг Гудков, выходя из палатки и мельком окинув своим взором Шныркевича, только хмыкнул, ничего не сказав ему о его «казацком положении». Гудкову в этот день нужно было съездить и побывать в третьем отряде у Деева Дмитрия. Комбриг тоже оседлал коня и пригласил Шныркевича поехать вместе с ним. И вот что рассказал мне потом Гудков об этой поездке:

— Едем мы с ним по лесу, он впереди меня, а я следом за ним. И вижу, что он нет-нет вытащит из ножен свою саблю и хочет, видно, мне показать — это донскому-то казаку! — что он «старый рубака». А сам, как я чувствую, в своей жизни эту саблю и в руках ни разу не держал. Это, видно, он только в первый раз подцепил ее к своему ремню. Ну, у нас в партизанах были кавалеристы такие, как лейтенант Александр Евсеенко. Может быть, и он мог привезти саблю себе домой, а может быть, кто другой подарил ему саблю, я этого не узнал. Но, так или иначе, эта сабля оказалась в руках у Шныркевича. Так вот, мы едем, он впереди, я за ним, а за мной — мой ординарец. А он своей саблей, знаешь, фасонит и рубит веточки у сосен, а они падают то вправо, то влево. И продолжает показывать такую свою лихость, что он такой храбрый казак и что может рубать. А я сижу в седле и про себя усмехаюсь. Ехали мы так, ехали, проехали лес, потом поехали полем, затем въехали в следующий лес, и показалась полянка в лесу. Я подъехал к нему и поехал рядом с ним.

— Слушай, Петр! — обратился я к нему. — Что ты хвастаешься этой саблей? Закинь ты ее или положи до лучших времен. Ну, ты же ничего не можешь рубить саблей, да и держишь ее в руке неправильно. Веточку срубить можно и простой палкой, а не только саблей.