Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

• Название: Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
• Автор: Владимир Ильин
• Издательство: Яуза
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20000-2

Судьба Владимира Ильина во многом отражает судьбы тысяч наших соотечественников в первые два года войны. В боях с врагом автор этой книги попал в плен, при первой же возможности бежал и присоединился к партизанам. Их отряд наносил удары по вражеским гарнизонам, взрывал мосты и склады с боеприпасами и горючим, пускал под откос воинские эшелоны немцев. Но самым главным в партизанских акциях было деморализующее воздействие на врага. В то же время только партизаны могли вести эффективную контрпропаганду среди местного населения, рассказывая о реальном положении дел на фронте, агитируя и мобилизуя на борьбу с захватчиками. Обо всем этом честно и подробно рассказано в этой книге.

---

— Эти пленные вооружены? — спросил Агапоненко.

— Нет, без оружия, но почти все они одеты очень хорошо, в летных комбинезонах, меховых или кирзовых сапогах и шлемах на голове. И только один из них одет очень плохо.

— Ну ладно, ведите их в Яново, в хату к Соне Казакевич. Где она живет, вы там спросите. Пусть они побудут у нее до утра.

Читатель, видимо, уже догадывается, что разговор этот был о нашей группе летчиков, бежавших из плена, вместе с которыми был и автор этих записок.

Ночью 24 января 1943 года Агапоненко, собрав всех своих разведчиков, выехал со Взносного в направлении Яново для встречи с пленными летчиками. Там, выставив предварительно посты в оба конца деревни, Агапоненко вместе с Шурой Пляц и Егором Евсеевым вошли в дом к Соне Казакевич, где и состоялась наша встреча. Потом партизаны уехали, приказав нам ждать их до утра. Утром, когда уже стало совсем светло, к дому, где мы находились, подъехали две подводы.

Партизаны Короткевич Егор, Короткевич Алексей и Журавский Иван, который был старшим у них, приказали нам выходить из дома и садиться в сани. На улице был крепкий утренний морозец. Яркий белый снег ослепил нас, когда мы выходили из дома. Жмурясь от ослепительно белого снега, мы сели в партизанские сани. Я попал в те сани, где находился Егор Короткевич. Посмотрев на меня внимательно, он очень приветливо предложил:

— Вы плохо одеты, садитесь в середину саней и накрывайтесь сеном.

— Спасибо, — поблагодарил я Егора и, забравшись по его совету в середину саней-розвальней, накрылся душистым мягким сеном. Рядом со мной сели в сани и другие мои товарищи.

Много месяцев спустя, когда я уже стал комиссаром отряда разведчиков, Егор Короткевич вспоминал о нашей первой встрече:

— Когда я первый раз увидел вас, товарищ комиссар, то был очень удивлен и про себя подумал, как это у него держится такая большая голова на такой тонкой шее. Вы тогда были такие худые и болезненные, что просто мне было удивительно, как вы еще остались живы в этом немецком лагере.

Но вот Егор прикрикнул на лошадь, стегнул ее кнутом, и мы поехали. Сани заскрипели. Из-под копыт лошади полетел снег прямо в нас. А в животе у лошади что-то екало при каждом шаге. Мы выехали из деревни в снежное поле. Справа и несколько впереди, вдали чернела деревянная церковка, это был Монастырь, а слева темнел большой лес. Дорога попеременно шла то в гору, то с горы. У меня было так радостно на сердце, что сейчас это трудно передать словами. Я посмотрел на своих товарищей. Хотя все были обросшие бородами, с ввалившимися щеками и с темной синевой под глазами, но глаза ярко горели, и улыбка не сходила с их радостных лиц. Все мы молчали, наслаждаясь нашей свободой и радостью встречи с партизанами. Примерно через полчаса впереди на пригорке показалась небольшая деревня Взносное. У крайней хаты стоял с винтовкой в руках партизанский часовой. Проехав мимо него, мы углубились в деревню. В середине нее наши сани свернули влево по переулку, в сторону леса. Там с правой стороны стояло несколько домов. Подъехав к крайнему дому, который сверкал белизной сосновых бревен, мы остановились.

— Приехали, товарищи! — объявил Короткевич. — Здесь вы будете жить. Заходите в хату.

Войдя в этот крестьянский дом и оглядев его, мы обнаружили внутри него очень бедную обстановку. Справа от входа стояла большая русская печь, а в левом переднем углу стоял простой деревянный, грубо сколоченный из сосновых досок стол и две деревянные лавки около него. Больше ничего не было, даже окна были без занавесок. В доме было довольно прохладно и пахло сосновыми свежевыстроганными досками. Нас встретила молодая хозяйка.

— Располагайтесь, хлопцы, — пригласил нас Короткевич. — Вы пока передохните с дороги, побудьте одни, а мы позаботимся о кормежке.

Хозяйка дома оказалась очень неразговорчивой, да и забот у нее было много в связи с нашим появлением. Она принесла со двора охапку дров и начала растапливать печь, а потом села чистить в большой чугун картошку. Мы предложили ей свою помощь, но она сказала, что сделает все сама.

— А вы отдыхайте, хлопцы. И так много горя пришлось хватить.

От этого бездельного ожидания нам было как-то не по себе. Я решил сесть у окна на лавку и посмотреть на окружающую местность. Из окна хорошо был виден почти примыкающий к деревне лес. Дом стоял на краю спуска к санной дороге, которая шла из деревни по балке в сторону леса. Мои товарищи, сидя прямо на полу, в это время вполголоса о чем-то своем разговаривали друг с другом.

— Эх, теперь бы побриться, — произнес кто-то из них.

Услышав этот возглас, хозяйка дома заспешила поставить в печку чугунок с водой.

— Я сейчас вам, хлопцы, согрею воды, и тогда вы побреетесь.

Не успели мы еще побриться, как в дверях дома появился Егор Короткевич, несший в руках целый окорок только что убитой свиньи.

— Вот вам, хлопцы, это будет хорошая закуска, — заявил он.

Через несколько минут дверь снова отворилась, и в дом зашел, улыбаясь во весь рот, Короткевич Алексей, который за плечами на ремне нес баян, а в руках целую четверть самогона. Поставив огромную бутыль на стол, он шутливым тоном произнес:

— А это, товарищи, чтобы вам весело жилось у нас, в партизанах.

И вновь дверь дома открывается, и вваливаются всем своим колхозом, вместе с морозным паром, остальные разведчики во главе с Николаем Агапоненко.

— Здравствуйте, товарищи! — здороваются разведчики, которых мы увидели впервые.

Я замечаю, что в руках у одного из них находится вложенная в футляр скрипка, которую он бережно кладет на подоконник. Как я потом узнал, это был бывший соколинский полицай и друг Корсака, начальника Соколинской полиции, который незадолго до нашего появления в отряде добровольно перешел на сторону партизан.

Все разведчики его звали не по имени, а просто по фамилии. Это был Федор Багадяш. Между нами и разведчиками завязалась оживленная беседа, в результате которой мы познакомились друг с другом. Прошло некоторое время, у нашей хозяйки уже сварилась картошка, поджарилось сало, обед был готов. Разведчики принесли с собой кое-какую посуду и хлеб. Хозяйка дома и Шура Пляц захлопотали около стола. И в хате запахло ароматом вареной картошки, заправленной топленым свиным салом.

— Хлопцы, — пригласила хозяйка, — садитесь есть.

Кое-как потеснившись, мы расположились за столом. Агапоненко, налив из бутыли в кружки самогона, произнес тост:

— За нашу встречу, товарищи! За нашу общую победу над врагом!

Мы все встали и, как полагается в этом случае, чокнулись и выпили. Будучи все страшно голодные, мы сразу же захмелели от этой крепкой самогонки и с огромным аппетитом навалились на картошку. Несколько минут за столом было только слышно, как пережевывалась нами необыкновенно вкусная пища, и всем было не до разговора. Но вот, незаметно для нас, переглянувшись между собой, Короткевич Алексей и Федя Багадяш взяли свои музыкальные инструменты. В доме зазвучали аккорды баяна, и полилась нежная музыка из-под смычка скрипки. Я столько месяцев войны не слышал любимую для меня музыку, что совсем забыл про еду и с огромным наслаждением слушал знакомую мне с юных лет мелодию песни. Звуки этой удивительной песни мгновенно перенесли меня на мою родину, к родным и близким, к любимой Ире. Где-то она теперь… Невольно на моих глазах появились слезы. Но вот, закончив эту композицию, музыканты на некоторое время перестали играть.

— Как же вы хорошо играете, друзья, — от всего сердца похвалил их я.

— Слушай, Володя, спой нам свою любимую песню, — попросил Голиков Саша, обращаясь ко мне. — Это наш «тенор», — с гордостью объяснил он разведчикам.

Я вытер кулаком слезы грусти и запел: «В далекий край товарищ улетает, за ним родные ветры вслед летят. Любимый город в синей дымке тает, знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…» Хорошо ли я пел тогда, не знаю, но все с большим вниманием слушали меня. Потом мы пели все вместе под звуки баяна и скрипки знакомые нам советские и старинные русские народные песни.

Зимний короткий день подходил к концу, в доме стало совсем уж темно, когда Агапоненко объявил:

— Товарищи, у нас с вами завтра будет трудный день. В этой деревне нам долго жить не придется. Отряд бригады Заслонова скоро уходит со Взносного. Нам нужно будет в лесу сделать для себя землянку и переселиться туда. Поэтому сейчас будем отдыхать, а завтра утром поедем в лес. А теперь еще такое дело, — обратился он к нам. — Вы, товарищи летчики, как настроены: остаться в партизанах или перейти за линию фронта и там летать на своих самолетах?

Трое из нас сразу же решили остаться в партизанах. Среди них был я, Голиков Александр и еще авиамеханик Севак Евгений, а остальные шесть летчиков решили перейти линию фронта и вернуться в свои авиационные полки. Почему я решил остаться в партизанском отряде? К этому я пришел, рассуждая так: последняя моя воинская специальность парашютист-десантник. По этой специальности я обязан воевать с противником главным образом в его глубоком тылу, где я уже и нахожусь. Следовательно, мое место здесь, в партизанах.