С. Пророкова - Левитан

• Название: Левитан
• Автор: С. Пророкова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Книга рассказывает о короткой, но яркой жизни мудрого и задушевного мастера русского пейзажа.

Он не прожил и сорока лет. Но с тех пор, как в Московское училище живописи, ваяния и зодчества поступил тринадцатилетний мальчик, каждый день его был отдан творчеству.

Автор раскрывает, в чем сила воздействия бессмертных полотен Левитана, как шел он от первых робких и подробных пейзажей к обобщенным картинам, рисующим типичные образы природы, как раскрыл красивое в неприметном и принес радость человеку гармонией красок и силой чувств. Теперь слово „левитановский» служит мерой красоты увиденного в природе.

Читатель узнает о большой и сердечной дружбе Левитана с А. П. Чеховым, с художниками Поленовым, Серовым, Нестеровым.

Автор говорит о трудной жизни художника, сложности его душевного мира, взлетах и падениях творчества. Читатель познакомится с человеком большой души, огромного таланта и неиссякаемого трудолюбия.

---

— Нет, вы посмотрите, что он написал!

И я прочитал надпись, сделанную чернилами на самом эскизе: «Будущему прокурору Михаилу Павловичу Чехову. И. Левитан».

А нужно заметить, что Михаил Павлович был на юридическом факультете, и Левитан своей надписью делал тонкий намек на будущее — вот, дескать, по какой дорожке ты будешь посылать людей, закованных в кандалы, когда будешь прокурором.

— А эскиз все-таки хорош, — продолжал хвалить я.

— Вам очень понравился? Так не хотите ли, я его подарю вам?

— Да как же так, ведь он вам подарен, — возражал я.

— С такой надписью я его иметь не хочу!..

И я взял этот эскиз, который у меня пропал во время переездов с одной квартиры на другую».

После плодотворного лета в Болдино Левитан возвращался домой, полный больших планов. Но там его ждал тяжелый удар.

По приказу, подписанному Александром III, все евреи должны были оставить Москву к 14 июля 1892 года. Левитан был признанным художником, гордостью России. Но и на него распространялся этот приказ.

Доктора Кувшинникова знакомый пристав предупредил, что приказ о выселении касается и Левитана. Его талант не служит для него защитой от произвола властей.

Тяжкие, тревожные дни. Левитан уехал опять в Болдино и до декабря не появлялся в Москве. А Кувшинниковы и другие друзья художника начали энергичные хлопоты. Все волновались: неужели не удастся доказать, что выселение Левитана — это позор России, скандал, который будет услышан далеко за ее пределами?

Вот, кстати, где сказались изумительные человеческие достоинства доктора Кувшинникова! Не щадя своих сил и времени, он сделал все, чтобы помочь Левитану.

Удивительное и многозначительное совпадение: художник только что успел написать свою мятежную картину о дороге ссыльных, как на него самого обрушился страшный произвол.

До разрешения дела въезд в Москву ему запрещен, дальнейшая судьба неизвестна. Надо увозить картины из мастерской, разорять обжитую квартиру и скитаться по городам, отнесенным к черте оседлости.

Какое несчастье и какой позор для родины, которую так беззаветно любил художник!

Четырнадцатого числа каждого месяца на московском вокзале происходили трагические сцены. Уезжали целыми семьями, не зная, куда они едут, где преклонят голову, найдут заработок. Уезжала еврейская беднота на нищету, голод, унижения.

Царский приказ не давал пощады никому. Четырнадцатое число стало черным днем московского изгнания.

Максим Горький впоследствии с гневом и болью осудил это надругательство над человеком. «Проклятое правительство… черта оседлости — это такой несмываемый позор для нас».

Перепуганные скандалом, под давлением общественности власти, наконец, разрешили знаменитому художнику остаться в Москве. В знак милостивого расположения и для прекращения толков о выселении сам великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна посетили мастерскую художника в феврале 1893 года. Левитан поспешил сообщить об этом в газету и тем легализовать свое положение.

Софья Петровна устроила в ознаменование радостного события веселый вечер. Тревога, казалось, миновала.

Но кто сумеет залечить рубцы, которые легли на сердце Левитана, кто исцелит глубокую душевную травму, которую принесли ему месяцы унижений! В его тяжелую болезнь «московское изгнание» внесло свою неумолимую лепту. Пережитое никогда не могло забыться…

Да к тому же из Москвы выселили всех родных Левитана, и его старшая сестра уехала с детьми на жизнь, полную нищеты. Забота о воспитании племянников до конца дней обременила художника, заставляя его работать даже тогда, когда сердце требовало отдыха. Другая сестра вовсе покинула Россию.

В эту трагическую пору Левитан не видел рядом Чехова, он был лишен его сердечной и мудрой поддержки.

Еще целый год отголоски угрозы выселения преследовали художника. Для летних поездок требовалось особое разрешение. А добыть его — значит истратить и без того малые нравственные силы, отнять их от искусства.

Пришел на помощь знакомый художник-передвижник — П. А. Брюллов, обладавший большими связями. Благодарное к нему письмо показывает степень его отзывчивости.

22 мая 1893 года Левитан писал ему: «Я просто не знаю, как Вам и выразить свою благодарность, уважаемый Павел Александрович. Такое участие и готовность помочь просто трогательны и, конечно, выше всякой благодарности, и потому лучше об ней ни слова. Бумаги мои на днях перешлю, теперь они в канцелярии обер-полицеймейстера. где я прошу о выдаче мне какого-либо временного паспорта на жительство вне Москвы. (В Москве меня не беспокоят!) Вся эта канцелярщина, стеснения, хлопоты доводят меня минутами до бешенства. Мне кажется мое дело бесконечным».

Через несколько месяцев Левитан вновь благодарил Брюллова: «Позвольте сказать Вам русское спасибо и крепко пожать Вам руку. От какого громадного количества неприятностей избавило меня Ваше содействие…»

Знакомые Левитана не замечали в нем резких перемен. Он вел свой обычный образ жизни. Много работал, гуляя по улицам Москвы, приходил на конкурсы, устраиваемые Обществом любителей художеств. Оскорбление, нанесенное ему, ушло вглубь, и только чаще стали посещать его приступы тоски.

На мольберте в мастерской стояла картина, которую Левитан готовил для Чикагской всемирной выставки. Помня о шумном успехе «Тихой обители», он писал ее вариант. Многое изменил в композиции.

Работая, художник напевал свою любимую песню «Вечерний звон» на слова поэта-страдальца Козлова, который начал писать стихи, когда потерял зрение. До того он преуспевал на службе, безоблачной была его личная жизнь. Несчастье не сломило его, оно открыло в нем поэтический талант. Левитан любил его стихи, а песню эту часто напевал.

Она переносила его в летние вечера Плеса, когда все многоголосие церковных колоколов вступало в строй и певучий благовест разносился окрест.

Левитан писал картину, полный воспоминаний об этом церковном благолепии. Даже картину назвал «Вечерний звон».

В той же мастерской, написанная тем же художником, стояла готовая к выставке «Владимирка». Одна — вдохновленная звоном кандальным, другая — звоном вечерним.

В одной — протест, бунт, негодование.

В другой-смирение, покой, умиление.

И обе эти картины — знамение своего времени.

Одна — отголосок мужественного сопротивления, зов к борьбе.

Другая — дань безвременью. Картина эта очень нравилась обывателям, готовым заткнуть уши и не слышать того грозного протеста, который зреет в народе, обывателю, сделавшему теперь песню Козлова чуть ли не своим гимном.

За несколько лет до появления картины «Вечерний звон» Чехов написал потрясающий рассказ «Святой ночью». Его герой истинно верующий человек. Но писатель срывает покровы святости с «Тихой обители». Он показывает монахов и их пастырей людьми корыстолюбивыми, чинопочитателями, чревоугодниками.

Как это далеко от того умиления, в какое привели Левитана слушание благовеста и частое посещение церквей!

Больше никогда в своем творчестве Левитан не вернется к подобным сюжетам. Да и здесь он, говорят, увлекся чисто живописной стороной догорающего дня.

Это действительно его привлекало. Но для него, художника, создающего мудрые картины и поднявшего искусство пейзажа до глубокого философского звучания, был не безразличен смысл того, что он изображал.

Рядом была «Владимирка» — свидетельство мужества, которым в большой степени обладал Левитан.

Так ярко в одном художнике отразились противоречия эпохи, два полюса: прогресс и депрессия.

КИСТЬЮ ТОВАРИЩА

Недавно нам в руки попала фотография, на которой запечатлен один из интересных моментов в жизни Левитана: он позирует Серову. Сеанс происходит в мастерской пейзажиста. Серову — двадцать семь лет, его модели — тридцать два.

Мы видим портретиста в момент, когда он положил мазок и внимательно смотрит на холст. Портрет еще не закончен. Многое в лице и фоне еще будет изменено, пока он попадет на выставку. Но уже и сейчас видно, каким он будет.

Рядом — Левитан, рука его лежит на спинке плетеного кресла.

Это самые задушевные минуты, проведенные друзьями вместе.

Портрет начат в декабре 1892 года. Дарование Серова всегда восхищало Левитана. А теперь он видел, как мазок за мазком создается портрет, с какой уверенностью лепится форма лица и как спокойно, красиво легла согнутая в кисти рука. Он видит, как день за днем товарищ переносит на холст черты его лица, как он освобождает создаваемый образ от всего случайного и как на холсте появляется портрет художника.

Многие поколения представляли себе Левитана по портрету Серова. Таким и рисовался он в представлении поклонников таланта — красивым, благородным, человеком большой души и лучистого обаяния, поэтом, углубленным в раздумье. Его проницательный, спокойный взгляд показывает нам художника трагической судьбы, много пережившего и испытавшего.