Эрик Дешодт - Аттила

• Название: Аттила
• Автор: Эрик Дешодт
• Издательство: Молодая гвардия, Палимпсест
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-235-03517-1

Вождь гуннов Аттила (395–453) остается загадкой. Проявив себя выдающимся дипломатом и гениальным стратегом, он сумел объединить бесчисленные гуннские отряды, рассеянные от сердцевины Азии до центра Европы, и за полтора десятка лет создать империю, простиравшуюся от Аральского моря до Дуная. Разгромив и обложив данью Восточную и Западную Римские империи, он неожиданно отказался от взятия обеих столиц — Константинополя и Рима, предпочитая их роскоши свой разборный деревянный дворец. Вторгшись в 451 году в Галлию, он был остановлен в Шампани на Каталаунских полях и необъяснимым образом отступил перед римским военачальником Аэцием, своим другом детства. Завершив реорганизацию армии, Аттила скоропостижно скончался накануне нового военного похода против «римского мира».

---

После смерти Аттилы Орест, как и Онегесий, воспротивится разделу империи гуннов. Не встретив понимания, он вернется в Италию командовать армией императора Юлия Непота, далмата по происхождению. Убедившись в его бездарности, он свергнет его в 475 году и заменит собственным сыном Ромулом Августулом, чтобы править от его имени.

Первый Ромул основал Рим, последний станет его последним императором. Год спустя предводитель герулов Одоакр уничтожит империю, свергнет сына и обезглавит отца.

Аттила у себя дома. Он приехал первым и, вопреки римским обычаям, остался в седле. Послы Феодосия подвергли бы себя унижению, если бы спешились. Переговоры начались верхом, под открытым небом. Из-за северного ветра приходилось повышать голос. Лошадям такого слышать еще не приходилось.

Прежде чем уехать из Константинополя, плохо осведомленный Плинфас порадовался при Феодосии тому, что Аттила — еще новичок по сравнению с прожженным Руасом. Он сразу заговорил о доброте своего императора, приславшего так быстро его, Плинфаса, разговаривать с гуннами.

Никакой доброты тут нет, оборвал его Аттила, это нужда: переговоры или война. Гунны только и мечтают начать войну, и еще быстрее, чем Феодосий принял свое решение. «Но…» — начал было Плинфас. Никаких «но». Кстати, и «переговоры» — не совсем подходящее слово. Эпигений и Плинфас находятся здесь лишь затем, чтобы услышать, каким образом римский император Востока может избежать войны, на каких условиях. Они должны ответить «да» или «нет» на эти условия, список которых прилагается. Гунны не могут терять время.

Константинополь должен разрушить все союзы с гуннскими землями, порвать все отношения с дунайскими и кавказскими племенами, входящими в империю, вернуть обратно отряды, нанятые без разрешения Руаса, выдать всех перебежчиков-гуннов со своей территории, торжественно обещать никогда не помогать в какой бы то ни было форме врагам гуннов.

Переждав ветер, Плинфас взял слово: император Востока никогда не нанимал гуннских воинов, надо будет спросить об этом у Рима. Аттила промолчал. Онегесий это отметил. Тогда Плинфас перебрал одно за другим все условия Аттилы, «чтобы убедиться, что всё правильно понял»… После каждого условия он повторял вопрос: «А если император не согласится?» — «Значит, он хочет войны», — отвечал Аттила.

Посланники Феодосия онемели.

Аттила развил успех. Римские пленники бежали, а выкуп за них так и не был уплачен. Он требует вернуть их назад или уплатить по восемь золотых монет за каждого. Нужно также возместить ущерб, причиненный гуннам интригами Феодосия на Дунае и Кавказе. И наконец, сегодня дружба гуннов стоит дороже, чем вчера. Поэтому император Востока удвоит жалованье, выплачивавшееся Руасу, доведя его до 700 золотых либр, да и слово «жалованье» уже не подходит: назовем это данью — ежегодной данью императора Востока императору гуннов.

«Император никогда на это не согласится!» — взорвался Эпигений.

«Значит, он хочет войны», — бесстрастно отметил Орест и предложил послам провести эту ночь в его доме.

Одна ночь на размышление, всего одна. Аттила больше ждать не будет.

У Эпигения была с собой императорская печать, которой можно скрепить любой договор от имени императора. Так что заключить договор они могли, но как можно уступить во всем? Больше всего их беспокоила дань — единственное условие, выраженное в деньгах: казна Феодосия была пуста. Сможет ли он заплатить? Эпигений и Плинфас решили непременно выторговать скидку, махнув рукой на всё остальное.

Занимался день над равниной, образованной речными наносами. Легаты, не сомкнувшие глаз, выступили в дорогу. Их дожидались только два гунна — Эсла и Скотта, закутавшиеся в меха, не говорившие ни по-латыни, ни по-гречески и даже не раскрывшие рта. Так они и играли в гляделки, словно целую вечность, пока не соизволил появиться Аттила с Онегесием и Орестом.

В руках у Ореста был готовый договор, красиво написанный на латыни, достойной Вергилия. Плинфас заявил, что Феодосий может не согласиться на удвоение дани. Орест забрал договор обратно и сказал, что переговоры окончены. Раз император Востока хочет войны, он ее получит.

Эпигений не выдержал: «Печать у меня, можно подписывать».

Маргусский договор подписали немедленно.

«Таким, как я, не надо и показа: мы бьем уверенно и с первого же раза»[15]. Первое явление Аттилы-императора было мастерским ходом. Вонючий варвар за несколько часов покорил Восточную империю. Покорил без боя, без единого удара свел ее к положению данника. Не потеряв ни одного из своих конников, он сумел диктовать свою волю одной из двух держав, которые всё еще считали себя властительницами Европы — той Европы, о которой тогда мечтали все авантюристы мира.

Каллиграф разрывался между чувствами облегчения, стыда и бешенства. Облегчение — оттого, что грозную беду удалось отдалить; стыд от унижения; бешенство от необходимости платить 700 либр в год. И всё же чувство облегчения взяло верх: он безропотно покорился. Только бы не прогневить нового императора. Он велел схватить (странная логика) двух сыновей гуннских вождей, которые служили ему в Константинополе (почему не самих вождей?), и выдал их под Карсом в придунайской Фракии. Аттила в назидание предателям велел распять двух этих невинных людей перед строем римских гвардейцев, которые их доставили. Потом вернулся в свою передвижную столицу где-то в Пуште и сформировал правительство. Главное место в нем занял Онегесий.

Благодушие и свирепость

«Переехав через некоторые реки, — писал грек Приск, — мы прибыли в одно огромное селение, в котором был дворец Аттилы. Как уверяли нас, он был великолепнее других дворцов, которые тот имел в других местах. Он был построен из бревен и досок, искусно выглаженных, и обнесен деревянной оградой, более служащей к украшению оного, нежели к защите». Украшали царский дворец шатровые крыши, башни и башенки, которые возвышались, как стражи, над оградой… Около царского дворца красовался терем царицы Керки, величественный и воздушный из-за своих узоров.

Еще больше, чем дворец Аттилы, Приска поразил дворец Онегесия, поскольку при нем была баня, выстроенная из камня и мрамора по образцу римских терм, с парной и купальней, построенными по планам архитектора-грека, захваченного в плен в бою, которого Онегесий оставил при себе.

Снаружи — ужас, внутри — благостность. Аттила хладнокровно велел распять двух невинных людей на глазах у доставивших их стражей, чтобы те, вернувшись в Константинополь, распустили слух о его свирепости, но он хотел, чтобы его любили так же сильно, как и боялись.

Любой, допущенный в его ближний круг, может рассчитывать на его доброту, писал тот же Приск.

Его часто описывали двойственным: с одной стороны — кровожадный, с другой — обаятельный. И многие историки утверждали, что очарование перевешивало кровожадность. Его жестокость была политической, в каком-то смысле спровоцированной неудачными обстоятельствами, в которых не было его вины, но которые ему приходилось преодолевать ради спасения империи. А потом, казни — распятие, отрубание головы, сажание на кол, сдирание кожи группам людей или по отдельности — согласовывались с нравами того времени, и злодеяния Аттилы не превосходили по своей жестокости те, что совершали самые мелкие военачальники обеих римских империй или Персии, не говоря уже о преступлениях самих императоров.

Наименее строгие отмечают, что все авторы тех немногочисленных текстов, по которым мы можем изучать этого человека, были его врагами, а то и жертвами.

Морис Бувье-Ажан из тех, кто больше верит в очарование Аттилы. По его словам, Аттила сам предпочитал эту сторону своего характера внушаемому им ужасу. Внутри него даже якобы бушевал конфликт между Грозным и Обаятельным, и ему случалось вдруг меняться, переходя от одного к другому, что выходило за рамки обычных уловок дипломатов.

Более того, он якобы предлагал на выбор: «Желаете ли вы, чтобы вас очаровали, или предпочитаете, чтобы запугали?»

В плане чар использовались пышные приемы в знаменитых деревянных дворцах, парадные залы которых были огромными и набитыми коврами, диванами и подушками, роскошные подарки, чистосердечные разговоры, во время которых император умел расположить к себе, создавая у каждого впечатление, будто для него важен именно этот человек. Дипломатические празднества в честь иноземных сановников устраивали чаще всего во дворце королевы Онегесии, императрица Керка по большей части принимала у себя гуннов.

На подъеме

После громкого успеха с заключением Маргусского договора, ошеломившего Европу и прогремевшего на востоке и по ту сторону Кавказского хребта, два первых года императорского правления прошли, скорее, мирно. Всё испортилось в 437 году. Хрупкое единство огромной империи подверглось угрозе и изнутри, и извне.