Николай Максимов - Поиски счастья

• Название: Поиски счастья
• Автор: Николай Максимов
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1965

Роман о судьбе русских поселенцев Аляски и коренных жителей Чукотки. Действие происходит в начале XX века. Герои романа каждый по-своему понимают, что такое счастье. Для потомка русских поселенцев Андрея Устюгова, понимающего, что скоро на Аляске не станет русского уклада жизни, — это возвращение на родину своих предков, в Россию. Для молодого чукчи Тымкара — это винчестер и шкуры, другие подарки для задабривания своего будущего тестя, отца любимой девушки. Для революционера Кочнева — это всеобщее счастье. Он не может быть счастлив, если несчастны окружающие его люди.

Роман был закончен в 1952 году и выдвигался на Сталинскую премию. Но Сталин умер, и премия не состоялась.

---

Люди зашевелились. Наиболее охмелевшие подошли ближе, пощупали товары. Все настоящее! При обмене за это нужно отдать много песцов и лисиц. Однако согласия никто не давал.

Чернобородый янки ждал.

Тымкара подмывало ввязаться в торг. Глаза его горели, он косился то на товар, то на мать, отца, брата, Тауруквуну. «Пусть бы винчестер лучше дал». Тымкар был взволнован, слегка кружилась голова. «Мне можно: в яранге есть еще охотник — брат Унпенер».

— Ну, что же вы молчите? — спросил купец. — Мало, что ли? — Впрочем, он уже не сомневался в успехе, так как с Джонсоном они договорились, что если не сумеют никого нанять, то ночью переволокут на борт шхуны одного-двух пьяных чукчей, и сразу же «Морской волк» отойдет от берегов. А в море он сумеет договориться с ними…

Уэномцы молчали. Все это настолько необычно для них! И товар получить хочется, очень хочется: ведь у многих уже кончался и чай, и табак. Но и бросить семью, ярангу — страшно. Не за пролив плыть страшно, нет! Кое-кому из них доводилось бывать там. Однако тогда они плавали на своих байдарах и вскоре возвращались. А теперь… теперь почти зима!

Пьяненький Эттой выступил вперед, пощупал товары, оглянулся на Кочака, потоптался, покачал зачем-то головой и вдруг ко всеобщему удивлению заявил, что он согласен.

Чукчи не сразу осознали потешность этого заявления. Но когда купец, Кочак, Ройс и Джонсон громко засмеялись, а янки вдобавок спросил, нет ли в Уэноме еще кого подряхлее, они захохотали тоже. Не сдержал улыбки и Василий Устюгов.

Эттой помрачнел, отошел в сторону. Горько стало ему, что над ним смеются. Видно, и в самом деле уже никуда не годный он старик…

От обиды за отца у Тымкара пересохло в горле, вспыхнули щеки. Не отдавая себе отчета, он выкрикнул с места:

— Вы! Почему смеетесь вы над стариком?

Все головы повернулись к нему. Кочак нахмурился.

— Что он сказал? — спросил у Джонсона купец, как будто тот лучше его знал чукотский язык.

Глядя на Тымкара, Мартин вспомнил, что этому юнцу очень хочется иметь оружие. «С ружьем он был бы страшен в эту минуту!» — подумал Джонсон, но все же сказал своему новому хозяину:

— Предложите ему винчестер, и он избавит нас от необходимости осуществлять наш ночной план.

Дав согласие на помощь, Джонсон все же побаивался впутываться в это дело.

Не раздумывая долго, чернобородый положил на ворох товаров винчестер и две пачки патронов.

— Ну? — крикнул он и уставился на Тымкара. Он тоже вспомнил, что в начале лета тот упорно выторговывал у него на шхуне оружие.

Лишь на мгновение взгляд Тымкара скользнул по лицам отца и матери. В следующую секунду юноша уже стоял около ружья.

Чукчи притихли.

Эттой подошел к сыну и одобрительно похлопал его по спине. Влажными глазами глядела на них старуха.

— Кто еще? — надрываясь, кричал купец.

Но его не слушали: ведь товары забраны Тымкаром, а выложить еще столько отдельных кучек, сколько ему нужно матросов, янки не догадался.

— Кто еще? — не унимался он, размахивая пустыми руками. — В Номе я дам каждому по второму винчестеру!

На пролив и тундру опускалась холодная ночь.

Опьяневшие чукчи шумно брели к яранге Эттоя пить полученный Тымкаром спирт. У палатки проспекторов стало тихо.

Ночью Уэном был необычайно шумен. А на заре, когда все заснули, Тымкар выбрал якорь, и «Морской волк», разрезая тонкую пленку молодого льда, покинул чукотские берега.

* * *

Еще на борту «Морского волка» настроение Тымкара начало падать. Возможно, была тому причиной головная боль от выпитого спирта, но во всяком случае мысли об оставленных стариках, о Кайпэ делали его грустным. Даже сознание, что он приобрел винчестер, не могло приободрить его, хотя ружье, по расчетам Тымкара, открывало ему путь к Кайпэ.

Угрюмый, с воспаленными глазами, уже вторые сутки стоял он у штурвала.

Хозяин лишь изредка показывался из каюты. Проходил по палубе и скрывался вновь.

Тымкар крепился. Впереди уже видно это огромное стойбище американцев — город Ном, родившийся за последние два-три года на месте дикой и безмолвной тундры.

К полудню, на подходе к рейду, капитан, наконец, сам стал за руль.

Рейд открытый. Но для разгрузки кораблей в непогоду опущен в море длинный бетонный вал с железной башней посередине. К ней по подвесной канатной дороге сейчас ползла одинокая платформа от такой же башни на берегу.

Огражденный лесом мачт, берег выглядел беспорядочной ярмаркой, где наспех разбиты бесчисленные палатки, украшенные разноцветными флагами наций. А среди них в два ряда вытянулись вперемешку домишки-курятники, сараи, склады из оцинкованного железа, неуклюжие дома с мансардами, фанерные убежища от непогоды.

Казалось, что берег шевелился: так много там копошилось людей. Однако, видно, никто из них, думал Тымкар, не может выбраться из этого непонятного стойбища. Но вот он заметил, что какое-то черное чудовище, изрыгая искры и дым, с ревом и грохотом бросилось назад по своему старому следу из этого скопища палаток, складов, перевернутых лодок, флагов, инструментов, грузов, брезентовых шлангов, золотопромывочных люлек, разбросанных на изрытой, изувеченной земле. Тымкар приметил дорогу, по которой вырвалось к морю непонятное и страшное чудовище.

Резкие свистки паровозов — черных чудовищ, передвигающихся без помощи собак, тяжелые вздохи подъемных кранов, экскаваторов и драг, скрежет и лязганье металла, толкотня, шум и гул людских голосов, волны доносящейся из салунов музыки — все это пугало Тымкара, как наваждение, но и влекло к себе, как все неизвестное. И достаточно было «Морскому волку» ошвартоваться, как вслед за хозяином юноша сошел на берег и, всех сторонясь, озираясь, направился в непонятное стойбище.

Шапка его свалилась за спину, повисла на ремешке, завязанном вокруг шеи. Тымкар рассматривал все: невиданные строения и наряды женщин, лошадей, которых принимал за уродливых — без рогов — оленей, дощатые мостовые и нарты на колесах… Как все это страшно и смешно!

У причала и на единственной улице — Фронт-стрит — бурлила пестрая толпа. Американцы и шведы, норвежцы и англичане, японцы, эскимосы, алеуты, индейцы наполняли галдящий город.

Игорные палатки и аптеки, конторы и гостиницы, похожие на сараи, шантаны и бары, телеграф и масонский клуб, больницы и молельни, лавки и магазины с обеих сторон обступили Фронт-стрит, непрерывно поглощая и выплевывая из-под вывесок разноязычную толпу.

Город? Скорее всего это напоминало бестолковую ярмарку — грязную, захламленную, задавленную пестрыми вывесками, которые кричали, смеялись, уговаривали, соблазняли… Люди ходили сосредоточенные, подслушивали, что говорят другие, без конца бегали на телеграф, без конца заключали сделки. Казалось, достаточно какого-то сигнала, и вся эта масса свернет палатки, разберет склады и, обгоняя друг друга, бросится на новое место…

Вначале робко, а потом все смелее и смелее входил Тымкар в этот новый для него мир. Без стука, не спрашивая разрешения, как будто приходя к своим односельчанам-чукчам, он открывал двери несуразных яранг и так же удивленно и молча глядел на людей, как и они на него. В лоснящихся штанах и торбасах из тюленьих шкур, в коричневой кухлянке из шкур молодого оленя, черноволосый, черноглазый — таким он появлялся на порогах жилищ, салунов, почты, золотоскупок. Кое-где с ним заговаривали, предполагая в нем удачливого золотоискателя, в других домах указывали на дверь, в третьих, не стесняясь, смеялись над его первобытной одеждой и растерянностью в черных глазах. Пестро одетая блондинка заметила на улице своему спутнику:

— Смотрите, Роузен, какой чудесный индеец. Ресницы, нос, фигура… А как он гордо несет голову! Только почему в его шапке нет перьев?

Начинало смеркаться, когда усталый, пресыщенный впечатлениями юноша возвращался к морю. Вдруг на улице снова стало светло, как днем: зажгли газовые фонари. Тымкар вздрогнул, поднял голову, его отшатнуло в сторону, на лице отразился испуг.

Но тут кто-то бесцеремонно толкнул его, он ткнулся спиной в дверь, едва не свалился, когда она открылась, и оказался внутри большого сарая, где бесновалась толпа раскрасневшихся мужчин и женщин. Схватив друг друга за руки, в табачном дыму, они топтались парами почти на месте под грохот огромного бубна и рычащих, как звери, труб.

Не успел Тымкар осмотреться, как две девицы бросились к нему. Одна из них — красногубая, в коротком платье цвета пламени и в таких же чулках — отшвырнула другую, схватила его за руки и потащила к столу. В следующую минуту она уже протягивала ему кружку спирта, сидя у него на коленях. Однако через четверть часа, когда выяснилось, что золоту у него нет, двое солдат под свист и смех веселящихся вытолкнули его на улицу.

Ничего не понимая, оглушенный спиртом, мрачный, Тымкар заспешил к шхунам, быть может, ему удастся сейчас же вернуться домой, в Уэном.