Михаил Погодин - Древняя русская история до монгольского ига. Том 1

• Название: Древняя русская история до монгольского ига. Том 1
• Автор: Михаил Погодин
• Издательство: Литература
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 978-5-300-02726-1

Михаил Петрович Погодин — известный русский историк, археолог и журналист.

Погодин собрал ценнейшую коллекцию древнерусских рукописей и исторических документов, поэтому его исследования, основанные на изучении первоисточников, имеют большую научную ценность. Основу исторических взглядов Погодина составляло признание самобытности русского исторического процесса. Он полагал, что в основе русской истории лежит «вечное начало, русский дух» и полностью отсутствует внутренняя борьба. Наличие этой борьбы, как основной черты общественной жизни, Погодин признавал только для стран Западной Европы. Первоначально Погодин стоял на позициях свянофильства, но постепенно отошел от этих взглядов и выступил за необходимость сближения России с Западом. Изданная в 1871 году «Древняя русская история до монгольского ига», в которой Погодин обобщил свои исследования по древнерусской истории, стала заметным событием в русской исторической науке. За свой вклад в развитие исторической науки Погодин был удостоен многих научных и почетных званий.

---

Убийцы, обобрав княжее оружие, что раздавалось воинам, старались приманить на свою сторону его дворян, опасаясь, чтобы не вышла на них дружина владимирская, и собрали, наконец, полк. Тогда они послали сказать владимирцам: «Не помышляете ли вы что на нас? Лучше сговориться нам всем вместе. Дума была не одна наша; из вас были в той же думе». Владимирцы отвечали: «Кто с вами в думе, тот ваш, а нам его не надо», но не предпринимали никаких действий. Сообщники были тому и рады, принялись грабить дом княжий, избили детских его и мечников, опустошили их дома, отняли все имущество у мастеров, что пришли строить церковь. Смотря на них, принялись грабить и другие. Унимать было некому. Грабеж тотчас распространился во Владимире и в волости. Дома посадников и тиунов везде были разоряемы. «Люди не разбирают, говорит летописец, что где закон, там и обид много». Страх напал на народ, и никто не понимал, что делается. Произошло общее смятение. Уже попу Микулице пришла в голову благая мысль, одевшись в ризы, взять чудотворную икону Божией Матери и пойти с ней по городу. Только тогда прекратился грабеж во Владимире, и утихло смятение.

Между тем, тело Андрея лежало забытое, непогребенное. Киевлянин Кузмище осмелился, наконец, войти на княжий двор, чтобы поклониться покойнику, и, не видя тела на месте убиения, спрашивал, где оно. «Валяется на огороде, отвечали ему, не моги брать его. Кто его примет, тот нам ворог, мы и того убьем». Кузмище, однако же, пошел, отыскал убиенного и начал плакать над ним, причитая: «Господине мой! Что сталось с тобой, отчего ты не очютил скверных ворожбит своих, отчего же ты не домыслил победить их, как победил болгар?»

Анбал, один из заговорщиков, любимец княжий, которому Андрей дал ключ от всего дома и волю надо всем, родом ясин, проходил мимо. «Анбале вороже, сказал, увидев его, Кузмище, брось ковер, прикрыть тем господина нашего». «Поди прочь, закричал в ответ Анбал, мы хотим выверечи его псам». «Ах ты жид, окаянный, воскликнул Кузмище, уж ты хочешь выверечи псам княжее тело? Помнишь ли, в каком рубище пришел ты и теперь ходишь в оксамите, а князь лежит нагой? Смилуйся, сбрось же что-нибудь». Анбал сбросил ковер и корзно. Кузмище обернул тело и понес в церковь. Она была заперта. «Отоприте», говорил он. «Кинь тут на паперти, чтоб тебя лихо взяло», отвечали слуги, все пьяные. «Уже и парубки твои не узнают тебя, господине, плакал Кузмище, а, бывало, придет какой гость из Царьграда или из других стран Русской земли, — латинянин, христианин, — ты приказывал отводить всякого в церковь, на полати: пусть он посмотрит славы Божией и церковного украшения — а теперь тебя самого не пускают в церковь твою!» Кузмище должен был оставить тело Андрея на паперти, прикрыв корзном… Оно лежало тут два дня и две ночи. Наконец, игумен Арсений, от Козмы и Демьяна, тщетно дожидавшись старших, пришел в церковь и сказал: «Долго ли же князю лежать здесь? Отомкните божницу, положимте его в колоду (буду) или гроб и отпоем над ним, а когда престанет злоба сия, тогда придут из Владимира и отнесут его туда». Крылошане боголюбские взяли тело, положили в каменный гроб, отнесли в церковь и отпели над ним погребальное вместе с игуменом Арсением. А на шестой день образумились, действительно, и владимирцы. «Нарядите носилицы, поедем взять князя и своего господина», сказали они игумену Феодулу и Луке демественику Пресвятой Богородицы. А Микулице велели собрать попов, и, оболокшеся в ризы, выйти с Пресвятой Богородицей за Серебряные ворота: «Тут дожидайтеся князя». Когда владимирцы с крылошанами поехали за телом князя в Боголюбов, все люди высыпали встречать его за городом. Долго смотрели они в ту сторону, откуда должно было показаться погребальное шествие… И вот из-за горы «поча выступати стяг от Боголюбаго». Тогда все зарыдали, и вопль был слышен далече. Народ плакал и причитал: «В Киев ли ты едешь, господине, теми ли вороты Золотыми, в ту ли церковь, что хотел поставить на великом дворе на Ярославовом, в память всему твоему отечеству?» Тихо приближался гроб. Все люди заливались слезами. Тело было принесено и положено с честью у Святой Богородицы Золотоверхой, что он сам создал.

Если вы будете во Владимире, ступайте в Кремль поклониться этому древнему зданию зодчества в Русском царстве. На правой стороне от северных дверей стоит серебряная гробница, и недалеко от нее висит древний шитый образ во весь рост усопшего. Помолитесь ему, и поклонитесь мощам благоверного князя Андрея. Это был самый мудрый князь своего времени, который умел захватить в свои руки власть почти над всеми своими братьями, которого слушались равно и Киев, и Новгород, и Ростов, и Суздаль, и Владимир, князья смоленские, полоцкие, волынские и прочие. Но не тем заслужил он себе особенную память в летописях отечества, а вот чем: он повернул центр русской государственной тяжести в нашу сторону, он вывел на сцену Истории другое племя, великорусское, самое младшее из всех здешних племен, из всех племен славянских, и, второй Рюрик, положил основание другому княжеству, которое примет в один из меньших городов своих, заложенный отцом его, все прочие, и заключит в себе судьбы отечества.

Потомство Андрея пресеклось. Два старших сына, слуги его побед, Изяслав и Мстислав, умерли еще при его жизни. Внука, Мстиславова сына, Василия, след пропал в летописях, где записано только его рождение и кончина. Младшего сына, Георгия, новгородцы тотчас после смерти Андрея выгнали от себя, и он, по какому-то удивительному стечению случайностей, очутился в Грузии, супругом знаменитой царицы Тамары, славной своими победами и любовью к истории, стихотворству, просвещению, и потом, изгнанный, скончался неизвестно где. А что сталось с его убийцами? От Владимира в семи верстах, вверх по Клязьме, недалеко от реки, на левой по течению ее стороне, есть озеро, заросшее от берегов мохом, которое прозывается Пловучим. По этому озеру всегда плавают какие-то темные глыбы и переносятся часто ветром с одного конца на другой. Однажды в году из глубины этого озера слышится, говорят, человеческий стон. Это бывает 29 июня, на память Святых Апостолов Петра и Павла, в день убиения Андрея. Простой народ думает, что тела убийц Андреевых, которые были казнены впоследствии братом его Михалком, были зашиты в короба и брошены здесь в воду.

А куда делась Андреева сила? Андреева сила рассеялась вместе с его смертью, как рассеивается грозная туча, настигнутая вихрем. Ее как будто и не бывало, и все труды его пропали вместе с ним. Как наследовать из его рода было некому, так и наследовать было нечего, разве наследник или преемник, сам своей особой, сумеет сделаться тем же, чем был Андрей.

Узнав о княжей смерти, ростовцы и суздальцы, переяславцы и вся дружина, от мала и до велика, съехались во Владимир и думали на вече: «Князь наш убит, а детей у него нет, — один сынок мал в Новгороде, — братья его в Руси. Кого же нам взять к себе в князья?» Рязанские послы, Дедилец и Борис, указывали на братьев своей княгини. «В самом деле так, рассудили думцы, рязанские князья, что муромские, у нас в соседстве: они могут пойти ратью на нас, пока нет князя. Пошлем лучше к Глебу и скажем: князя нашего Бог поял, и мы хотим твоих шурьев, Ростиславичей, Мстислава и Ярополка».

Эти князья были племянниками Андрея, — сыновья старшего брата Ростислава. Избирая их, граждане преступали, как прежде, при избрании Андрея, свое крестное целование Юрию на младших его детях.

Все утвердились Святой Богородицей и послали сказать Глебу: «Тебе твоя шурина, а наша князя, шлем к тебе послов и просим, ты приставь к ним своих, и пусть едут вместе за нашими князьями».

Глебу было очень лестно, что оказывают ему честь и хотят его шуринов: он исполнил желание суздальцев.

Послы нашли избранных, вместе с их дядями Юрьевичами, младшими братьями Андрея, в Чернигове, и сказали молодым князьям: «Ваш отец добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других мы не хотим». Мстислав и Ярополк отвечали: «Спасибо дружине, что не забывает любви отца нашего». Посоветовавшись между собой, под влиянием Святослава черниговского, который был им покровителем, они сказали дядям: «Либо лихо, либо добро всем нам, а пошлемте все четверо вместе». И, утвердясь между собой перед святым крестом, у черниговского епископа Антония, они поехали — Юрьевича два и Ростиславича два, Михалку, по соглашению, «держащу старейшинство».

Двое отправились вперед — Михалко Юрьевич и Ярополк Ростиславич, — и прибыли в Москву, перепутье между старой Русью и новой, Малой и Великой.

Ростовцы, услышав, что кроме избранных ими князей едут еще двое дядей, вознегодовали, и велели Ярополку продолжать путь одному, а Михалку пождать. Ярополк уехал от него тайно в Переяславль.

Михалко, лишь только узнал о его отъезде, как и сам поехал во Владимир и был принят владимирцами.

Ростовцы, поцеловавшие крест Ярополку, взволновались, как те смели принять князя к себе вопреки их решению. «Это холопы наши каменщики, кричали они, мы сожжем их и посадим у них опять посадника. Владимир пригород наш». Владимирцы не могли сносить такой обиды и решили стоять на своем, хотя их дружина, в числе полутора тысяч, вышла еще прежде навстречу к князьям, и в Переяславле должна была целовать крест Ярополку, вместе с прочими. Когда те пришли с рязанцами и муромцами принудить их силой к покорности, они затворились в городе и начали биться. Семь недель продолжалась осада, и князья не могли одолеть города. Но голод изменил дело. Они сказали Михаилу: «Мирись или промышляй о себе». «Делать нечего, отвечал сын Юрия, не погибать же вам из-за меня», и, простясь с ними, уехал в Русь.