Светлана Новикова - Оранжевое небо

• Название: Оранжевое небо
• Автор: Светлана Новикова
• Жанр: Научная Фантастика

---

- А потом что было, дедушка Иван?

- Потом... много еще крови лилось потом. Это ты уже сам знаешь из книжек. Не все только туда попало. Всякий своим глазом глядел, по-своему видел. Однако даже в то лихое время смерть Ильи полоснула людей по сердцу. Все тогда говорили: за что? Уж его-то за что? Ведь он заступником выступил. Все за свое дрались, кто за землю, кто за революцию, кто против нее, кто свои личные счеты сводил. А Илья - ни красный, ни белый, вышел с чистым сердцем и встал посреди всех. Знал, конечно, что на беду идет, как не знать, видел, что делалось. И все-таки пошел. Не мог не пойти.

- А что толку? Что он сделал? Погиб и все. Разве это не глупо?

- Не глупо. Я над этим вопросом много думал. Вернее сказать, жизнь заставила думать. Первое-то время я тоже все дубинкой махал, насаждал счастливую колхозную жизнь и никак не мог понять, почему мужики наши упираются. Спасибо, Липа остановила. У нее сердце верное. Она да Илья... На таких вот мир и держится, они ему опора.

- Опора? Дедушка, но ведь Илья был... как тебе сказать... он был тихоня. В сказках у таких всегда злые жены, и они исполняют все их повеления. Повелит ему баба отвезти в лес родную дочь, и он везет.

- Нет, ты не путай. То холопы, овечьи души. А Илья не овца: таких, как он, люди зовут праведниками. Потому что живут они праведно, чисто, по совести. Всегда. Что бы вокруг ни происходило. И такие люди обязательно должны быть в народе, на них оглядываются, от них правда исходит, им верят. А вот когда от них отворачиваются, вроде как не замечают - есть они, нет ли, тогда народу приходит крышка. Значит, шибко его согнуло. Однако как ты ни гни его, а память из него не вышибешь. Этим, я думаю, и жив тогда народ. И брата Илью не забыли. Нет, смерть Ильи - не глупая, не пустая. Памятная людям. Я тебе скажу - подвиг это был.

- Подвиг? Выходит, он герой?

- Не герой. Какой он герой. Геройство не по его натуре. Он подвижник. Это больше, чем герой. Я уважаю геройство, за него надо людей отмечать, это правильно, но я не о том. Я хочу, чтобы ты понял разницу. Подвижником быть не прикажешь и случай в подвижники не выведет. Это идет у них от нутра. А зовутся они так потому, что они двигают человечество к добру и правде.

- Дедушка, а сейчас они есть? Не старые, а молодые, мне ровесники?

- Должны быть. Как не быть в таком большом народе? Только они тихие. А сейчас шумно очень стало. Вот когда устанут шуметь, поутихнут, тогда их станет слышно. Ну, а в таком шуме что можно расслышать? Только этот самый шум и услышишь.

Дедушка Иван прав. Шум вокруг стоит такой, что не знаешь, куда спрятаться. Накрыл голову подушкой - не помогает. За границей стали изготовлять специальные затычки, чтоб вставлять в уши. Мне приятель одолжил одну штучку, я разделил ее на две и месяца четыре блаженствовал. Не жизнь была, а немое кино. Так интересно! Глядишь и гадаешь: чего этот распаренный гражданин так широко рот открывает, глаза пучит и щеками трясет? Придумываешь про него разные истории. Одну, другую. Ведь под ним даже подписей нет, которые бы разъясняли ситуацию. Скажем - "Душевныя переживанiя". Или - "Я люблю васъ, графиня!" Я гляжу на разные картинки и придумываю к ним подписи. Если же, допустим, мне надоест, я закрываю глаза, и уже тогда вовсе наступает благодать, как в сказке. Однако счастье мое было коротко. Затычки таяли, усыхали и в конце концов их пришлось выкинуть. Что было! Ведь я уже отвык ходить с открытыми ушами. Терпел я, терпел, мочи не стало. Принялся испытывать разные комбинации. Неплохой результат дала смесь ваты с воском. Но жена попрятала от меня все свои художественные свечки, которые она, оказывается, купила для украшения квартиры. В отчаянии я скатал шарики из мягкого черного хлеба и залепил уши. Вокруг утихло, полегчало. В голове стали появляться мысли. Увы, через несколько часов хлеб засох и при каждом движении головой неприятно хрустел. Я хотел вынуть его, но он не вылез. Пошел в поликлинику, там напустили в уши воды, размочили сухари, извлекли крошки, промыли. И еще отругали и обозвали. С тех пор маюсь, места себе не нахожу. Придется съездить за границу, накупить там этих затычек. Только если, например, в Австралию, то выйдет уж очень дорого. А что делать? Иначе я от шума сойду с ума. Я от него становлюсь совершенно беспомощным. Вот сейчас ко мне ворвалась толпа, отняли у меня подушку, запихали назад под голову и пошли орать.

- Безобразие! У больного температура сорок, а медсестра не замечает! Он же явно бредит.

- Понимаете, наши больные... они всегда говорят необычные вещи.

- А глаза? Неужели не видно по ним, что его лихорадит?

- И глаза тоже - то блестят, то мутные.

- Ладно, не время спорить, надо действовать. Еще немного, и у него развился бы лимфаденит. Необходимо срочно вскрыть абсцесс. Готовьте больного.

Куда они меня поволокли? Шум, грохот. И невыносимая жара. Да где же я, в конце концов? Может, я уже в австралийской пустыне? Похоже, что так оно и есть... Ах, ну да, я же повез им пижамы, этим аборигенам. Они им не понравились, и теперь они собираются зажарить меня на костре. А шум - это они стучат в барабаны, пляшут, возбуждают аппетит. Мне очень обидно. Я же с чистой душой, я ничего не просил взамен. Ну, пусть бы они не надевали, пусть бы положили в свои хижины, много места пижамы не заняли бы. Зато мало ли что, вдруг климат изменится и тогда окажется в них надобность. Может, надо им объяснить? Они же не виноваты, что до сих пор сохранили примитивное сознание. Я мог бы привести им прекрасный пример. Моя теща хранила в доме все, что когда-либо оказалось в ее руках. Эвакуация несколько разгрузила ее от имущества, нажитого в довоенные времена. Зато все, что попалось ей после, осело плотно спрессованной массой в облезлых чемоданах и картонных коробках, распиханных по антресолям. Я спросил жену: "Вера, зачем ей все это барахло?" Она объяснила: "Их поколение травмировано войной. Тогда ничего нельзя было купить, а вещи выменивали на продукты". Понятно. Только тогда с моей мамой непонятно. Она из того же поколения, что и теща, но мы время от времени очищали дом от старого хлама. Однажды жена попросила меня снять сверху один чемодан, она там что-то искала. А я смотрел. Там было изношенное белье - штаны, комбинации, кальсоны, бюстгальтеры, разрозненные перчатки, носки, сплюснутые фетровые шляпы, мелкие лоскутки, дешевые пуговицы, бусы, брошки... Жена ничего не нашла и велела мне поставить чемодан на место. Мне было лень, и я потихоньку снес его на помойку. С тех пор прошло десятилетие, и никто не хватился пропажи. Может, потому, что еще не разразилась очередная мировая катастрофа. Вот грянет, скажем, глобальная война, тогда, конечно, сразу вспомнят про этот чемодан. А его нету! Поднимется паника: рухнула последняя и единственная надежда на спасение!

Может, в Европе сохранился у кого-нибудь такой чемоданчик? Ведь там тоже была война. Мне помнится, что я где-то читал, что нынче все спасение человечества в этих чемоданчиках. И вроде даже по телевизору один такой показывали. А я не сберег. Нет, нам надо обязательно дружить с Европой. И по истории мы что-то такое учили... У кого это, у Тютчева, кажется, или у Фета Петр ? восклицает: "Растворил я окно..."

- Окно в Европу, батенька, давно уже растворено. Тому два века минуло. И что с того, позвольте спросить? Избавились мы от азиатчины, от дикости? Нет-с, сберегли! От всех напастей сберегли. Как самое дорогое национальное достояние. И упиваемся: у нас, мол, свой особый путь, свое особое назначение. И худо, и тошно нам от этой особости, однако, свыклись, приспособились. Статейку тиснем в либеральном журнале, в царя бомбу метнем - глядишь, и полегчает. Так отводит душу образованная часть российского общества. Мужик, тот имеет свой способ: пойдет в кабак, спустит все до последней копейки, поматерится всласть, а дома бабу свою исколошматит. Вот такая у нас на Руси особая форма самоутверждения личности. Когда этого стало мало - учинили кровопролитие и прозвали его революцией. А сто лет назад чего глядели? Когда во Франции происходила настоящая революция? Она тогда всю Европу встряхнула, даже Испанию и Германию, нигде не осталось крепостного права. А мы устояли! Изо всей этой кутерьмы мы в свое знаменитое окошко углядели только супостата Наполеона и грудью - мы очень любим это слово - встали на защиту... Чего? Помещичьей власти над мужиком? Своего рабства?

- Постойте, постойте, как же так? Вы на все смотрите с одного только боку.

- Так и вы с одного. С того, который разжеван да расписан в учебниках отечественной истории и изукрашен картинками.

- Но вы опускаете, с какой целью пожаловал к нам Наполеон.

- Опускаю, дабы это не заслоняло главного. Наполеон как захватчик ничтожество, мелкая личность, я согласен с концепцией Толстого. Лично мне он антипатичен, так как разрушал, а не созидал. Но я хочу напомнить вам о том, что оставалось позади Наполеона. Солдаты его армии уже не были крепостными, они ощущали себя свободными гражданами. Вот над чем надо было задуматься в тот момент образованным людям. Но куда там! Уж чего-чего, а отказать себе в удовольствии побряцать орудием, побахвалиться своей военной доблестью, этого русский человек не может. И наши господа офицеры обратились с прочувствованным словом к солдатушкам, к своим крепостным мужикам: братцы! А то, что эти их "братцы" пребывают в позорном рабстве, им тогда как-то в голову не пришло. Потом спохватились, вернувшись из Европы да повидав кое-что своими глазами, кинулись на Сенатскую площадь, ан уж поздно было.