Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)

• Название: Вся правда о Муллинерах (сборник)
• Автор: Пэлем Вудхауз
• Издательство: Астрель, АСТ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073356-9, 978-5-271-35894-4

Эта книга — бесценная коллекция рассказов о Муллинерах, в которой каждый экспонат — раритет.

Сборник «Вся правда о Муллинерах» обещает читателю раскрыть на своих страницах все тайны знаменитого семейства, приглашая провести несколько приятных часов у камина в зале «Отдыха удильщика» в компании мистера Муллинера, развлекающего публику смешными историями. Неистощимое остроумие, изобретательность и находчивость Муллинера поднимет настроение даже самому заядлому пессимисту, и, возможно, девиз знаменитого семейства «Муллинеров можно озадачить, но не загнать в угол» читатель начертает и на своем щите.

---

До Ланселота начало доходить.

— Вам не следовало приезжать сюда, — сказал он.

— Когда я принял приглашение, то был, если мне позволено прибегнуть к метафоре, еще слегка подшофе. И, только прожив здесь десять дней, я понял гибельность своего положения.

— Но почему вы не уехали?

Епископ испустил жалобный стон:

— Они не позволяют мне уехать. Отметают все предлоги. Практически я в этом доме пленник, Ланселот. Не далее как позавчера я сказал, что у меня неотложное дело к моему поверенному и я должен незамедлительно отбыть в столицу.

— Это должно было сработать.

— Куда там! Полнейшее фиаско. Они настояли, чтобы я пригласил моего поверенного сюда, где мое дело можно будет обсудить в умиротворяющей атмосфере гэмпширской сельской природы. Я попытался спорить с ними, но они стояли на своем. Ты не узнаешь, как твердо умеют женщины стоять на своем, — продолжал епископ, содрогаясь, — пока не окажешься в моем злополучном положении. Как полно я оценил великолепный шекспировский образ: приковать стальными обручами! Всякий раз, когда я вижу леди Уиддрингтон, я чувствую, как эти обручи подтаскивают меня к ней все ближе. А ведь эта женщина внушает мне отвращение такое же, как ее кот. Скажи мне, мой мальчик, чтобы переменить тему на более приятную, как поживает мой дорогой Уэбстер?

Ланселот замялся:

— Ничего, дрыгается понемножку.

— У него судороги? — встревожился епископ. — Что говорит доктор?

— Это просто такое выражение! — поспешил разуверить его Ланселот. — Подразумевает здоровье и бодрое настроение.

— А-а! — облегченно вздохнул епископ. — А как ты устроил его на время своего отсутствия? Надеюсь, он в хороших руках?

— В самых хороших, — ответил Ланселот. — Его опекает лучший ветеринар Лондона, доктор Д.Г. Робинсон, дом девять по Ботт-стрит, Челси, не только искусный в своей профессии, но и человек высочайших моральных принципов.

— Я знал, что могу положиться на тебя, что ты позаботишься о всех его нуждах, — с чувством сказал епископ. — Иначе я не решился бы попросить, чтобы ты покинул Лондон и приехал сюда, каким бы надежным щитом ты ни послужил мне в моем гибельном положении.

— Но какая вам может быть от меня польза? — с недоумением осведомился Ланселот.

— Величайшая, — заверил его епископ. — Твое присутствие тут неоценимо. Ты должен бдительно следить за леди Уиддрингтон и за мной, и чуть заметишь, что мы куда-то удаляемся вдвоем — кстати, она упорно старается заманить меня на тет-а-тет в розарий, — ты немедля отвлечешь меня, настаивая, что нам необходимо обсудить юридические казусы. Таким способом мы, возможно, сумеем предотвратить то, что я уже начал считать неизбежным.

— Усек, — сказал Ланселот. — Отличная идейка. Положитесь на меня.

— Стратагема, которую я обрисовал, — сказал епископ с сожалением, — требует, как я намекнул в моей телеграмме, небольшого невинного обмана, но при подобных обстоятельствах невозможно блюсти безукоризненную скрупулезность. Кстати, под каким именем ты приехал сюда?

— Под моим собственным.

— Я предпочел бы что-нибудь вроде Полкингхорна, или Гуча, или Уиверса, — мечтательно сказал епископ. — Звучат более юридически. Впрочем, это пустяк. Главное, я ведь могу положиться на тебя, ведь ты… э… будешь…

— Изображать из себя репей?

— Вот именно. Липнуть. С этой минуты, мой мальчик, ты должен стать моей верной тенью. И если, как я уповаю, наши усилия не пропадут втуне, ты не найдешь меня неблагодарным. На протяжении жизни мне удалось накопить немалую толику мирских благ, и если тебе для какого-нибудь мероприятия или дерзания потребуется некоторый капитал…

— Я рад, — сказал Ланселот, — что вы, дядя Теодор, затронули эту тему. Обстоятельства сложились так, что мне крайне необходимы пятьсот фунтов, хотя я могу обойтись и тысячей.

Епископ схватил его за руку.

— Помоги мне с честью выйти из этого испытания, мой милый мальчик, — сказал он, — и ты получишь эту сумму. А для какой цели она тебе требуется?

— Я хочу жениться.

— Фу! — сказал епископ, содрогнувшись. — Ну-ну, — продолжал он, овладев собой, — это твое дело. Без сомнения, ты лучше кого-либо другого знаешь, чего хочешь. Однако должен признаться, что даже простое упоминание о таинстве брака вызывает у меня замирание сердца, не поддающееся никакому описанию. С другой стороны, ты ведь не женишься на леди Уиддрингтон.

— Как и вы, дядя, — ободрил его Ланселот. — Во всяком случае, пока я рядом. Хвост трубой, дядя Теодор! Хвост трубой!

— Хвост трубой, — покорно повторил епископ, но без всякой уверенности в голосе.

К счастью, в последующие дни Ланселота, сына моего кузена Эдварда, поддерживала не только надежда огрести тысячу фунтов, но и искреннее сочувствие и жалость к любимому дяде. Иначе он мог бы ослабеть и пасть духом.

Для человека с чуткой душой — а души у всех художников чуткие — нет горше испытания, чем ощущать себя нежеланным гостем. А даже обладай Ланселот тщеславием Нарцисса, он не сумел бы убедить себя, что в Уиддрингтон-Мэноре он персона грата.

Развитие цивилизации немало сделало для укрощения природной женской импульсивности. Оно принесло женщине умение контролировать себя. Теперь в минуты эмоционального кризиса женщины для выражения своих чувств редко прибегают к физическому воздействию. Леди Уиддрингтон не обрушила на Ланселота оплеуху, ее матушка не пронзила его вязальной спицей. Однако выпадали моменты, когда, казалось, они лишь неимоверным усилием воли воздерживались от подобного проявления неприязни.

По мере того как дни проходили за днями, молодой человек искусно срывал многообещающие тет-а-тет, атмосфера все больше накалялась и наэлектризовывалась. Леди Уиддрингтон мечтательно упоминала о превосходном железнодорожном сообщении Боттлби-в-Долине с Лондоном, воздавая особую хвалу экспрессу 8.45. Миссис Пултни-Бенкс ворчала из глубины своих шалей на безмозглых олухов — она не уточняла, каких именно, благовоспитанно не называя имен, — которые бьют баклуши в деревне (где никому не нужны), хотя и долг, и собственные интересы призывают их в столицу. Кот Перси и словами, и взглядами продолжал выказывать, сколь низкого мнения он о Ланселоте.

И в довершение всего молодой человек замечал, что его дядя мало-помалу утрачивает твердость. Несмотря на общий успех их маневров, было очевидно, что епископ не выдерживает непрерывного напряжения. Он сдавал на глазах. Весь его облик теперь дышал безнадежностью. Все больше и больше он напоминал кролика, который, увертываясь от кровожадного хорька, не черпает утешения в мысли, что пока еще это ему удается, но вскидывает передние лапки в жесте отчаяния, словно спрашивая, что толку пытаться избежать неизбежного.

И вот настала ночь, когда Ланселот погасил свет и приготовился отойти ко сну, как вдруг свет снова загорелся, и он увидел, что возле кровати стоит его дядя, благообразные черты которого исполнены бесконечной усталости.

С первого взгляда Ланселот понял, что добрый старик дошел до предела.

— Что-то случилось, дядя? — спросил он.

— Мой мальчик, — объявил епископ, — мы погибли.

— Не надо преувеличивать, — сказал Ланселот настолько бодро, насколько позволило ему сердце, сжавшееся от дурных предчувствий.

— Погибли, — повторил епископ глухо. — Сегодня вечером леди Уиддрингтон прямо поставила меня в известность, что желает, чтобы ты покинул ее дом.

Ланселот судорожно вздохнул. Хотя он был прирожденным оптимистом, но ничего не смог противопоставить этой удручающей новости.

— Она согласилась дать тебе еще двое суток, а затем дворецкому приказано собрать твои вещи к такому часу, чтобы ты успел на экспресс восемь сорок пять.

— Хм! — сказал Ланселот.

— Да уж хмее некуда, — согласился епископ. — Это значит, что я останусь один и без защиты. А ведь я раза два висел на волоске, даже пока ты ревностно меня оберегал. Не далее как нынче днем в беседке.

— И вчера, в боковой аллее, — сказал Ланселот, и наступило тяжелое молчание. — Что вы намерены делать? — нарушил его Ланселот.

— Мне надо подумать… подумать, — пробормотал епископ. — Что же, спокойной ночи, мой мальчик.

Понурив голову, он вышел из комнаты, и Ланселот после долгих минут лихорадочных размышлений забылся беспокойным сном.

От которого его пробудила через два часа какая-то необычайная суета где-то за дверью его комнаты. Шум, казалось, доносился из холла, и, торопливо облачившись в халат, он поспешил туда.

Его глазам предстало странное зрелище. В холле собрались все наличные силы Уиддрингтон-Мэнора. Леди Уиддрингтон в лиловом неглиже, миссис Пултни-Бенкс в системе шалей, дворецкий в пижаме, пара лакеев, несколько горничных, дворник и мальчик, ответственный за чистку обуви. С неприкрытым изумлением они взирали на епископа Бонго-Бонго, который, вполне одетый, стоял у входной двери с зонтиком в одной руке и пузатым саквояжем в другой.