Мариэтта Шагинян - Иозеф Мысливечек

• Название: Иозеф Мысливечек
• Автор: Мариэтта Шагинян
• Издательство: Издательство "Молодая гвардия"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Живо, увлекательно, с большим знанием музыки рассказывает М. С. Шагинян о чешском композиторе XVIII века Иозефе Мысливечке. Книга рассчитана на массового читателя.

---

Отакар Кампер рассказывает, как в 1764 году давалась в юбилей архиепископа Пржиковского в иезуитской школе трехактная драма «Св. Адальбертус»; играли ее в Клементинуме, музыку к ней написал Л. Ф. Кс. Брикси. Подобные мелодрамы ставились у св. Игнация и много раньше, пишет Кампер. Еще когда близнецы Мысливечки учились в иезуитской гимназии, в 1757–1758 годах разыгрывались они учениками. Действующие лица в них обычно или божества, или аллегории, содержание еще наивно, связано с чествованием или поздравлением лица, которому они посвящены. И, говоря о таких мелодрамах, Отакар Кампер неожиданно добавляет:

«Подобного рода была также опера Мысливечка, посвященная осецкому аббату Каэтану Бржезиновскому, возникшая, может быть, еще во времена пребывания Мысливечка на родине. Само это произведение неизвестно, только из музыкального (архива?) Осецкого монастыря известно, что было там четыре действующих лица: Аполлон, Евтерпа, Мельпомена и Эрато, заняты два сопрано, альт и тенор; оркестр состоял из двух скрипок, виолы, двух гобоев, двух валторн и чембало. Произведение не имело названия, но обозначено только как «Итальянская опера». Аббату Бржезиновскому Мысливечек посвятил еще несколько кантат».

Отакар Кампер очень серьезный исследователь. Если он в тридцатых годах нашел следы оперы Мысливечка в музыкальном архиве Осецкого монастыря, значит, следы там действительно были. Но до чего слабые! Само произведение — неизвестно; название его — неизвестно. Что же известно? Что оно было, и дальше любопытный парадокс: подарено (или посвящено) оно было чешскому аббату Бржезиновскому, а называли это произведение «Итальянская опера». Очень осторожно прибавляет от себя Кампер: «Может быть, оно было написано Мысливечком еще во время его пребывания на родине», то есть до отъезда в Венецию.

Маленький абзац в книге Кампера не прошел незамеченным для такого серьезного и тщательного исследователя Мысливечка, как Ярослав Челеда. Он лично побывал в Осецком монастыре, но даже и тех слабых следов, о которых говорится у Кампера, там не нашел. В ответ на мой письменный запрос Ярослав Челеда написал мне: «Так называемая «Opera Italska», которую вообще никто (также и Кампер) не видел, вероятней всего, по мнению моему, — апокриф. Я побывал даже в 1950 году в Осеке, лично в тамошнем архиве — и не стал от этого осведомленней…»

Спустя несколько месяцев после этого письма я отправилась в Осек. Не потому, что надеялась найти след «Итальянской оперы» Мысливечка там, где его искал и не нашел Ярослав Челеда. Но поиск, самый процесс поиска — вещь сугубо индивидуальная, иначе ведь не существовало бы богатейшей галереи «сыщиков», созданной авторами детективов. Каждый «ищет» по-своему и находит свое.

Двести лет… Но дорога осталась за двести лет той же, дорога на Мюнхен и на Дрезден через Карловы Вары, через Теплице, Усти-на-Лабе, по самой Лабе-Эльбе. Какие места проезжали мы, в какие волны полевых и горных ароматов окунались, выходя из машины! Кажется, нет уголка в этой древней Богемии, где земля не дышала бы по-новому, не оборачивалась новой красотой. И потом, путь этот, конечно, был исхожен Мысливечком в его частых наездах и отъездах в Мюнхен — из Мюнхена, таких же знакомых ему, как путь в Вену — из Вены. И даже только из-за этого стоило бы съездить в Осек, а между тем каждый поворот на пути приносил нам новое и новое знание.

Мы — во второй половине XX века. Но вот стариннейший городок Духцов (Duchcov), он еще задолго до нашего времени руками своих жителей выделывал свою знаменитую «фигурную керамику», как делает ее сейчас. А Осек… Основанный около тысячи лет назад (в 993 году), он за четверть века до рождения Мысливечка создал первую мануфактуру в Европе — с 1706 года здесь вырабатывалась ходкая в те времена одежда — рясы для монахов. А само по себе название Осек, не онемеченное, не в пример прочим местечкам Чехословакии, сохранило во все времена свой сугубо славянский, сугубо крестьянский характер — осек, отсек, селение на вырубке, на отсеке. И наконец — здание с уже онемеченным или латинизированным средневековым названием, цель моих поисков, старый «Конвент» — монастырь у крохотного местечка с его тремя с половиной тысячами жителей…

Основанный в 1206 году, он стоит как стоял. В нем находился одно время женский монастырь; и еще сейчас женщины-монахини доживают в нем свой одинокий век. Неторопливо вступили мы вместе с местными руководителями под своды старинного храма «Вознесения Марии», и навстречу нам вдруг полились великолепные звуки. Кто-то невидимый играл наверху на органе. Играл мастер, с глубоким пониманием инструмента. Все голоса, заключенные в этой мощной фабрике звуков, от вздоха до рокота, от протяженного стона до рассыпающихся, как бисеринки, кратких рулад, — все было в подчинении у исполнителя. Стоя мы прослушали анданте из симфонии «Новый свет» Дворжака, потом кусочек увертюры из «Далибора» Сметаны, и я отправилась наверх, по деревянной лесенке, познакомиться с чудесным органистом, устроившим нам такую встречу. У органа сидела, опустив голову, маленькая, старая, иссиня-бледная монахиня лет семидесяти. Это она-то и играла. В блокноте моем до сих пор стоит ее дрожащая, готическими буквами выведенная, старческая подпись: Мария Влдржешка-Кржемова… Таким был первый мой шаг в Осеке.

Разумеется, не только люди — десятки поколений людей сменились в этом монастыре и монастырской библиотеке. Все, что хранилось в ней и могло быть показано Отакару Камперу в тридцатых годах, полностью вывезено было в Прагу в 1945 году. Библиотекарь, с которым он разговаривал, умер. Но стены библиотеки, вход в нее с мудрой надписью над входом по-латыни, надписью первой четверти XVIII века, — все это осталось. И мы, как посетители времен Мысливечка, прошли под этой надписью:

Non spectaculo sed usui MDCCXXV

Не смотри, а пользуйся… Странным образом этот мудрый совет был точным определением метода моей исследовательской, поисковой работы. Мне кажется, все люди начинают именно этим методом — с того первого детского рефлекса, когда говоришь матери или няньке: пусти, я сам, я сама… Очень важно сохранить этот рефлекс на самостоятельность и пронести его через десятки лет жизни. Не глядеть, а участвовать, пользоваться, повторять на себе. В данном случае это означало — читать. И я тотчас уселась за длинный деревянный стол, расположившись читать. Хорошо, все прежнее вывезли. О Мысливечке и слуху не осталось Но что-нибудь, какое-нибудь старье осталось? Не может быть, чтоб прежний библиотекарь так и дал безропотно вывезти все книжные сокровища! А может, осталось что-нибудь церковное, на что в Праге не позарились, что-нибудь относящееся к монастырю, к службам… Сравнительно молодой еще, новый библиотекарь, ничего не слышавший о рукописи Мысливечка, растревожился. Он посмотрел на меня с опаской. И я уже знала, что нащупала правильно. Никому не интересно, когда вывозят у вас из-под носа такую собственность, как старые книги, принадлежавшие библиотеке испокон веков, стоявшие на полках и отлежавшие в дереве даже память о себе. И потом — найдите мне библиотеку и библиотекаря, у которых не было бы в запасе какой-нибудь ценности, которой могли бы они похвастать.

Я не собиралась «глядеть». Я надела очки для чтения, вынула карандаш и блокнот — я хотела читать… И библиотекарь просто не смог не положить передо мной единственный уцелевший от увоза, как ненужный, большой переплетенный in folio — манускрипт псалмов. На титульном листе манускрипта… переписываю старую и не очень грамотную монастырскую латынь полностью:

Pia oris Davidici eloqvia

Opusculum orarum

quod…

и т. д.

Reverendissimo ac amplissimo Domino, Domino Cajetano Sac Ord. Sister В V. Mariae de Osseco, Abbati, Inclyti Regni Bohemiae Prodato dignissimo patri suo venerandissimo humilleme offertae dedicat obediens filius.

Leopoldus Kuntz

Сквозь дебри этой официальной абракадабры я пробралась к неожиданному смыслу — преданный сын, «брат Леопольдус Кунтц», посвящает сборник псалмов уважаемому, почитаемому Господину — точней отцу, аббату монастыря св. Марии в Осеке, Каэтану…

Тому самому аббату Каэтану, которому «веновал», то есть посвятил, свою первую итальянскую оперу Мысливечек, тому аббату Каэтану, о котором сказано у Отакара Кампера. Манускрипт был сборником антифонов, вероятно сочиненных Леопольдом Кунтцем и тоже «венованных» аббату. А в посвящении — типичное для своего века обращенье: «Domine, Domine», так похожее на евангельское «Господи, Господи», встретившее меня в письмах Мысливечка к падре Мартини. И подпись Кунтца — такая похожая на манеру подписывать письма у Мысливечка, тоже типичную для своего времени. На письме джунте о певце Рубинелли, хранящемся в неаполитанском архиве (fascio 20), Мысливечек подписался «Umilis. Divotis. Osecui. Servitore — Giuseppe Misliwececk», и это так похоже на «humilleme… obediens filius» Кунтца, только вместо латыни у Мысливечка итальянский.